Новеллы о Шекспире
Шрифт:
Только одной Джен нравятся еще мои неуклюжие стихи..."
* * *
А вечером как ни в чем не бывало он и Волк сидели в харчевне за самым дальним столом, и возле Шекспира стояли два стакана и большая, тяжелая бутылка из черного грубого стекла.
– Ну вот, часок поспал - и опять молодой и красивый, - сказал Волк радушно.
– Сейчас подадут закуску, и будем пить за ваше здоровье.
Шекспир, чисто выбритый, в свежей, душистой сорочке с кружевными манжетами, поднял пустой стакан.
– Первый - за маленького Виллиама! Вчера я даже не успел вас спросить про моего крестника, как он жив?
– Да, да, не спросили, - серьезно подтвердил хозяин.
– А он ведь не только крестник, он еще ваш тезка!
– В голосе Волка дрожало что-то неуловимое.
– Да вот уж и не знаю, увижу ли, - закинул крючок Шекспир.
– Я ведь очень тороплюсь. Дома меня ждут. Уже неделю, как ждут.
– Но вы же не уедете, не повидавшись с крестником?
– спокойно изумился Волк. Шекспир хотел что-то сказать, но тот перебил: - Нет, нет, об этом и речи быть не может, и Джен вас так хочет увидеть. Вот!
– Волк взял в руки бутылку.
– Настоящее португальское! Она для вас сберегла эту бутылку. Сейчас попробуете, что за вино.
Подошел слуга, откупорил бутылку, любезно осклабился и ушел. Хозяин, строго нахмурившись и священнодействуя, взял бутылку, осторожно и бесшумно наполнил стаканы и один подвинул Шекспиру.
– Ну, - сказал он, - за ваше здоровье! Вы в этом году что-то здорово запоздали.
– Да, запоздал, - подтвердил Шекспир, оглядываясь.
– А что это, я смотрю, у вас сегодня мало народу?
Не то что народу было мало, просто никого не было в харчевне, только на другом конце стола опять сидели два пожилых бородатых человека, наверное, купцы, - пили эль и о чем-то тихо разговаривали. И Волк тоже мельком посмотрел на купцов.
– А прогораем, - сказал он спокойно и смешливо, - скоро все придется продать и пустить с молотка. Почему? А вот появился в Оксфорде новый лорд-канцлер и начал наводить свои порядки. "Как? говорит он.
– Чтобы будущие пасторы, богословы и судьи рыгали, как свиньи, и валялись с непотребными девками под заборами? Так не будет же этого! Буду ловить и судить своим судом". Ну, а человек он крутой, и суд у него короткий, - вот видите, не ходят, боятся.
– Волк говорил насмешливо и спокойно.
– Так что хоть закрывай лавочку. Только одна надежда есть: у нас в веселой Англии праведники что-то не заживаются.
– Он взглянул на Шекспира повеселевшими глазами.
– Ну а вы надолго к нам?
– Насовсем, - ответил Шекспир.
– Вот как?
– удивился хозяин и в первый раз посмотрел на своего гостя как-то по-настоящему.
– Да вот так, - ответил Шекспир уныло и сдержанно, - именно так!
Помолчали.
– Нехорошую весть вы мне сообщили, мистер Виллиам, - сказал наконец Волк печально и просто.
– Лондон для меня будет пуст без вас.
– Ну что там!
– отмахнулся Шекспир.
– Знаете, какие парни там будут работать вместо меня?
Он говорил о Флетчере и Бомонте - двух модных драматургах, поступивших в "Глобус" еще семь лет назад.
– Да, не ожидал, не ожидал, - повторил Волк задумчиво.
– И что же, Бербедж вас отпускает?
– А-а!
– поморщился Шекспир.
– Вы думаете, это все те же времена, когда в театре только и были я да Бербедж? Нет, теперь все не то. Меня и слушать не хотят.
Тут хозяин даже улыбнулся.
– Шуточки! Кто же захочет порвать с вами после письма короля?
– Ах, это письмо!
– Шекспир так рассердился, что даже выругался про себя.
– Дорогой мистер Джемс, - сказал он бешено и тихо, - этому письму уже семь лет, - это раз. Второе: надо же знать, что это за письмо и что в нем было, а этого никто не знает, но все кричат: "Письмо короля, письмо короля!" И третье, самое главное: правда, король послал мне письмо, но сверх этого его величество не даст мне ни шиллинга. Меня содержат такие же простые люди, как вот вы, или старый Питер, или я сам. Это они бросают
– Конечно, если этому человеку шестьдесят пять лет...
– сказал хозяин неохотно.
– Ну а если человеку сорок восемь, но двадцать пять лет он провертелся на сцене, тогда что?
– спросил Шекспир сердито.
– Ведь если мне сорок восемь, то Вену только тридцать девять, а Бербеджу тридцать шесть.
– Все это не то!
– досадливо сморщился хозяин, - Бербедж - актер, Бен солдат. И вы теперь только пишете, а не играете!
– Я пишу! Марло кончил писать в двадцать девять, а Грин в тридцать, сказал Шекспир, - а мне сорок восемь, и этого все мало! Эх, мистер Джемс, давайте тогда лучше уж пить!
Волк быстро отодвинул бутылку.
– Хватит! Я не хочу с вами возиться всю ночь. Нет, вы говорите не то. Ваш возлюбленный Марло и Грин были пьяницы и пропащие души. Поэтому одного зарезали, а другой сгорел от вина. А вы хозяин, джентльмен и благоразумный человек.
– Вот поэтому я и нагружаю свой фургон, что я благоразумный человек, сказал Шекспир, отдуваясь.
– Именно поэтому. Вы же знаете, что такое "нагрузить фургон"?
Волк кивнул головой.
"Нагружал свой фургон" Шекспир уже дважды.
Первый раз - когда во время чумы парламент на три года закрыл все театры и актерам пришлось ехать за границу, и второй раз, лет двенадцать тому назад, - когда в Лондоне появились детские труппы. Успех их был потрясающий, и актеры не понимали, в чем секрет. Все в этих театрах, все было как в настоящих, только хуже. По сцене двигались, неумеренно махая руками и завывая, карликовые короли, замаскированные крошечные пираты, наемные убийцы, малюсенькие принцессы, рыцари, монахи, арабы и любовники. Все, что полагалось по пьесе, дети проделывали до конца добросовестно, - они изрыгали чертовщину, говорили непристойности, резались в карты, блудодействовали, убивали и даже вырывали из груди сердце убитого, но ручка у убийцы была тонкая, детская, с пальчиками, перетянутыми ниточкой, а из-под злодейски рыжих лохматых париков светились чистые, то по-детски сконфуженные, то детски восторженные глаза; у блудниц же были голубые жилки на височках, тоненькая, наивная шейка, и у всех без исключения - звонкие, чистые голоса. Репертуар для детских трупп подбирался самый что ни на есть свирепый - убийства, отцеубийства, кровосмешение, вызывание духов, но детские голоса побеждали все - и кровь, и грязь, и блуд, зритель уходил из театра довольный и очищенный от всей скверны. И тогда большие мрачные театры взрослых опустели. Актеры закрыли их ворота на замок, забрали костюмы да и поехали искать счастья по графствам. "Дети оттеснили всех, даже Геркулеса со своей ношей", - писал Шекспир о "Глобусе". Вот именно тогда они и встретились, молодой Волк и молодой Шекспир.
– Ну что ж, - сказал Волк, подумав, - пусть будет так. Вы правы, "отцветают первыми те цветы, которые зацветают первыми". Вы достаточно поработали - у вас два дома...
Шекспир сердито засмеялся.
– Вот в этом-то и все дело! Дома-то и тянут меня на дно. Юдифь говорит: "Ну, когда у тебя не было за душой ни гроша и мы жили на матушкино приданое..." Вы слышите, "на матушкино приданое"! Это все тетки Хатвей им вбивают в голову. Так вот, им понятно, зачем тогда я сунулся в клоуны. Ну что удерживает меня теперь, когда у меня есть деньги? Ведь мы для них все клоуны - что я, что Бербедж, что король джиги Кемп, - разницы-то нет! Они всех бы нас засунули под один колпак.
– Он протянул Волку стакан и сердито приказал: - Налейте! Вы еще будете, Джемс, дурить!