Новеллы о вратаре
Шрифт:
Но дело было не только в точных, расчетливых бросках, умелом выборе места и предельном внимании — эти действия, в той или иной степени, присущи всем, кто поставлен в ворота.
Поразило меня — я выбираю именно это слово — тогда нечто совсем иное: необычайная широта его действии. Он очень часто, учитывая сущность прежней игровой схемы, превращался в четвертого защитника и, обладая правом играть руками, становился полновластным хозяином штрафной площадки. Ряд передач, шедших на нас с флангов, гасли в его могучих и цепких ладонях. Это очень усложняло наши действия и заставляло искать новые пути, новые решении задачи взятия ворот.
Один-единственный
Пожалуй, это была его единственная ошибка в московском поединке. Она в какой-то мере «успокоила» меня, но ненадолго. Вторую половину вратарь русской сборной провел безупречно, хотя, как помнится, мы давали ему гораздо меньше поводов демонстрировать свое мастерство. Правда, дважды ему довелось отразить сильнейшие удары Фнннея, шедшие в угол, и вновь несколько раз вступить в единоборство со мной.
Матч в Москве, как известно, закончился вничью (1:1), и мы расстались с советскими футболистами друзьями, расстались, зная о неизбежности новой встречи.
Она состоялась 8 июня 1958 года на поле гетеборгского стадиона «Ню Уллеви» и должна была в ответственной турнирной обстановке решить тот принципиальный спор, который мы начали за три недели до этого в Лужниках.
Нужно сказать, что матч в Москве настроил нас на несколько благодушный лад. И сейчас мы услышали от господина Уинтерботтома следующие слова напутствия:
— Русские показали у себя дома довольно вялую, безынициативную игру, но это не значит, что так же они будут вести себя и завтра. Их команда обладает очень высоким волевым потенциалом и умеет собраться в нужный момент…
Я особо хочу обратить внимание наших нападающих,— продолжал тренер,— на тактику игры русского вратаря. Она заставляет нас пересмотреть свои принципы построения атаки и реже применять навесные передачи в штрафную площадь. Как можно больше играйте низом, как можно чаще врывайтесь в зону обороны соперника в результате силовой борьбы и комбинаций. Бейте по воротам резко, максимально точно, иначе вам их не поразить.
По-видимому, все-таки предательское благодушие коснулось нас: мы вышли на поле, не ожидая грозы. Тем страшнее она оказалась для нас.
Первая половина матча прошла, как мне помнится, почти в беспрерывных атаках сборной СССР, о чем говорит и счет: мы проигрывали 0:2.
— Мои дорогие парни,— сказал нам тренер, когда мы сидели в раздевалке, понурив головы,— у вас есть одно существенное преимущество: вам нечего терять. Надо смело идти в атаку и спасать эту далеко не безнадежную партию.
И мы пошли вперед. Значительно прибавили в игре оба крайних — Дуглас и Финней. Особенно поражал меня последний — наш ветеран, которому шел в то время тридцать шестой год. Он был быстр, необычайно точен в обводке. Единственно, что напоминало о его возрасте — тактика, Обыграв одного или двух русских защитников, вырвавшись на простор, проскакивал к лицевой, он с не поддающимся объяснению упрямством навешивал мячи в штрафную, где они становились добычей вашего голкипера.
Яшин играл на этот раз, казалось, безупречно. Его четкие, предельно продуманные выходы наперехват с ужасающей последовательностью разрушали то, что мы с таким трудом создавали.
Великолепно играл он и в самих воротах, показывая редкое мастерство. Я рад представившейся мне возможности хотя бы со столь значительным опозданием отдать ему должное в этом. Я помню, например, как еще в первом тайме Хейнс из удобнейшей позиции, находясь метрах в двенадцати перед воротами, сильно пробил в угол. Но как Яшин среагировал на этот мяч и как сумел дотянуться до него, для меня до сих пор остается загадкой. А для Хейнса тем более. В перерыве он, славившийся у нас своей невозмутимостью (а в английской команде, учтите, этим трудно прославиться), несколько раз обратился ко мне с одним и тем же вопросом:
— Нет, ты видел, что он сделал?
После перерыва, словно желая доказать, что он еще и не такое может, Яшин вытащил несколько «мертвых» мячей, посланных нашим нападением в его ворота.
«Да, против такого много не наиграешь»,— сверлит сознание мысль, и все больше и больше увеличивается сомнение в том, удастся ли нам сравнять счет.
Футбольная история часто повторяется, подбрасывая нам одни и те же варианты в различных матчах. Или, во всяком случае, очень схожие.
Так произошло и в Гётеборге: снова великолепно прошел по краю Дуглас, отдал мне в центр навес. Снова ошибся все тот же защитник — невысокого роста, ершистый, а вот фамилии его не помню. Только Яшин сыграл по-другому: рванулся мне навстречу, вытянулся в высоком прыжке. Но я тоже прыгнул. На какую-то сотую долю секунды опередил его. И мяч оказался, как и в Москве, в правом верхнем углу.
Мы помним не только блестящие ходы, но и ошибки наших соперников. Однако в данном случае действия Яшина показались мне — почему и пишу вам об этом — очень поучительными. Я увидел, что ни одна ошибка не проходит для этого человека бесследно. Совершив однажды промах и поплатившись за него голом, он следующий раз в подобной ситуации действует уже по-иному, ищет новые ходы. Хотя, может быть, не всегда их сразу находит.
Второй гол мы отквитали с одиннадцатиметрового штрафного удара, который очень точно пробил Финней. Он послал мяч вправо от вратаря, и Яшин среагировал на него, но достать не смог. Между прочим, через несколько дней точно так же пробил Буцек… Может быть, и из того горького момента игры с нами русский голкипер сумел извлечь полезный для себя урок?
Покидая зеленое поле, мы даже не могли предполагать, что вскоре вновь встретимся на нем. Но судьбе, видно, было угодно, чтобы мы спорили до тех пор, пока один не уступит. Сделав ничью со сборными Бразилии (0:0) и Австрии (2:2), мы набрали и подгруппе одинаковое количество очков с советской командой, И по законам чемпионата была назначена переигровка за право выхода в четвертьфинал.
К этому моменту мы уже порядком озверели. Еще бы, четвертая игра за девять дней! И каждая — целое событие, целый кусок жизни.