Новейшая оптография и призрак Ухокусай
Шрифт:
– Это одно из главных заклинаний. В общем-то ковры в основном и летают за счет сильфов – духов, которые обитают в открытом воздухе. Ковер их притягивает и отталкивает, за счет этого возникает тяга. Собственную магическую энергию самолет при этом почти не использует, поэтому очень редко нуждается в подзарядке. Однако в скрепе порог сильфозабора приходится снижать, иначе ковры рано или поздно начнут работать враздрай. Возникает вибрация… ну это вы сами все видели. По правде, я должен был раньше сообразить, в чем дело, но ведь Варган – опытный
Тот, о ком шла речь, опять зашел с охапкой веток.
– Послал бог напарничка, – проворчал Согрич, подбрасывая угощение уже теряющей силы саламандре. – Одно утешает: может, мне за тебя какой-нибудь грех простится.
Полулюд, и без того понурый, тяжко вздохнул и снова пошел по дрова.
– Мне и в голову прийти не могло, что он допустит такую нелепую ошибку, – продолжал лесин. – Вот потому и примета плохая – ковер из скрепа вынимать. Такая морока его потом опять зачаровывать – и какой ты ни будь разопытный летун, на какой-нибудь мелочи всегда срезаться можно.
Принеся еще одну охапку веток, разопытный летун Варган спросил у напарника:
– Чаю дашь или опять в ухо?
– Чего уж там, – неопределенно ответил Согрич, но чаю налил.
Полулюд сел греться у огня. Долго молчать у него, видно, не получалось в любой атмосфере.
– Вот что значит потерять амулет, – вздохнул он.
– Ковер из скрепа брал ты, а не твой карандаш, – напомнил ему Согрич.
– Верно говоришь. Но это отдельная статья – наверное, мне вообще нельзя с оптографами наверх подниматься. Видать, планида такая…
– Отчего вы так думаете? – насторожился Сударый.
– Ну так я же тогда как раз оптографа катал…
– Кривьена де Косье? – уточнил Непеняй Зазеркальевич. – А когда это было?
– Ну вот когда я ковер из скрепа-то взял. А было когда, говорите? Дайте вспомнить… Ну да, дней пять назад. Господин де Косье что-то такое придумал для ночной съемки, вот и просил покатать его над городом, панораму сделать хотел.
Сударый оглянулся на Переплета. Тот кивнул.
– А не доводилось вам пролетать над улицей Тихомировской?
– Да, считай, только над ней и летали.
– И, наверное, зависали над каким-нибудь домом?
– Да. А вы откуда знаете?
– Я ведь тоже оптограф, – помедлив, сказал Сударый. – И ночной съемкой интересуюсь. Вот и пытаюсь представить, как было дело. Наверное, зависли у самой трубы?
– Точно! Из-за нее-то и неприятность чуть не случилась. Я уж тогда не стал рассказывать, – пояснил он удивленно поднявшему брови Согричу. – Да и обошлось же все. Ну, в общем, не знаю, какая связь может быть у печной трубы с оптографией, только де Косье так возле нее и вился: хочу, говорит, чтобы она в кадр попала. Что-то там про планы, я ни слова не понял, только говорю ему: «Вы бы, сударь, поосторожнее, отойдите от края». А он: «Сейчас, сейчас…» И натурально чуть не сверзился в эту трубу!
– Вот гад! – вырвалось у Переплета.
Полулюд изумленно взглянул на него, но Сударый, не желая спешить с обвинениями, сказал раньше, чем домовой начал рассказывать ковролетчикам о призраке Ухокусае:
– Да, нехорошо поступил мсье де Косье. Мог бы хоть намекнуть о своем методе… А он, значит, решил использовать его втихомолку.
– А при чем тут все-таки труба? – спросил Варган.
– Да, занятно. Тем более если труба была прямо под ногами, то как же она могла попасть в кадр? – блеснув проницательностью, добавил Согрич. – Или он дом снимал? Вид сверху?
– Сравнивать разноплановые изображения – идея правильная, но вот что мсье де Косье делал непосредственно над моей трубой – это и мне очень интересно. Едва ли не интереснее всего остального, – ничуть не кривя душой, ответил Сударый.
Около половины восьмого ковролетчики запустили сторожевичка. Эта летающая разновидность саламандр известна большей частью в качестве потешных огней; сторожевичок, в сущности, то же самое, только в отличие от фейерверка он способен больше часа кружить над одним местом, прежде чем разлететься облаком разноцветных искр.
Запускать второго не потребовалось. К восьми часам из Спросонска прибыл скреп, скользнул, заслоняя пушистые звезды, над серебрящимися в лунном свете верхушками деревьев и опустился на поляну. На носу сидел, беззаботно свесив ноги, Искрюгай, от каковой картины Переплету опять сделалось дурно и даже показалось раньше времени, что он уже летит. Джинн махал рукой и что-то кричал, но степень плотности у него уже значительно понизилась, и голос потому был глухим и не совсем внятным.
Ковры первого скрепа и все вещи погрузили на воздушное судно спасателей. Искрюгай порывался помочь, но удержать что-либо в руках был уже не в состоянии. Это его очень расстраивало, и ему пришлось ограничить свое содействие мельтешением и советами.
– Добро пожаловать! – пригласил наконец пассажиров старшина спасателей.
Перегруженный скреп шел по воздуху медленно. Видимо, из-за этого ветер казался не таким свирепым, и Сударый решил воспользоваться возможностью полюбоваться видом. Переплет, как ни странно, тоже.
Когда они отлетели версты на полторы, за кормой вспыхнул и пропал красно-желтый цветок распавшегося сторожевичка.
Один из вновь прибывших ковролетчиков правил скрепом, Варган и Искрюгай разговаривали, стоя у левого борта.
– Славно поработал, жаль, что мало, – доносились, как из-под стекла, слова джинна. – Зато теперь в отпуск можно! Слетаю на родину, повидаю своих. Отец у меня вулканом владеет – я говорил?
– Было дело.
– Ах какие у него лавовые ванны! Вот понежусь…
– Потом как думаешь?
– Да, наверное, опять в спасатели пойду. Скучновато, конечно, сидеть аварии ждать, и странно опять же получается: другим плохо, а мне радость, что из бутыли вырвался. Но ведь и дело нужное, полезное!