Новейшие успехи науки о преступнике
Шрифт:
Он не допускает, однако, мысли об атавизме преступников, потому что, по его мнению, между людьми и животными нет непрерывной связи. Мне было бы очень легко ответить на это, указав лишь на имена Дарвина, Ламарка, Уолесса и даже Бюффона, доказавших непрерывность цепи органических существ, пробелы которой ежедневно пополняются новейшими палеонтологическими открытиями; однако в этом нет надобности, ибо если бы даже этой цепи не существовало в зоологии, то ее можно указать в эмбриологии человека.
Еще удивительнее то, что многие, вполне допуская атавизм у преступников, в нем именно и видят
II
Припомним здесь, что во всех этих открытиях, как и вообще во всем, что представляется действительно новым в области эксперимента, наибольший вред приносят логика и так называемый здравый смысл – самый страшный враг великих истин. В подобных начальных исследованиях приходится прибегать скорее к телескопу, нежели к лупе. При помощи лупы, при помощи силлогизма и логики вам докажут, что солнце движется, а земля неподвижна, что астрономы ошибаются!
Рассуждая строго логически, Мануврье говорит, что не следует сравнивать преступников с солдатами, потому что солдаты претерпели уже подбор; но он забывает, что мы сравнивали преступников со студентами и со светскими людьми, Марро сравнивал их с туринскими рабочими, а Тарновская сопоставляла преступниц с крестьянками и русскими женщинами.
Он говорил, что следует делать сопоставление с добродетельными людьми; но мы могли бы ответить, что добродетель в нашем мире уже сама по себе представляет большую аномалию.
Вы видите, что при помощи логики мы, подобно отцу, сыну и ослу – героям известной басни, поставлены в невозможность сделать какой-либо выбор и ни на шаг не можем продвинуться вперед.
Мануврье обвиняет нас в том, что мы остановились на нескольких чудовищных преступниках, «чего недостаточно для доказательства, что преступники суть анатомические чудовища».
Признаюсь, я не ожидал такого упрека со стороны столь достойного анатома, как Мануврье. Так же как на свете нет случайностей, так и в природе не существует чудовищ: все явления подчинены закону; уродства, может быть, более, чем другие явления, ибо весьма часто они суть не что иное, как продукты тех же самых законов, доведенных до крайности.
Но сверх того, справедливость этих упреков опровергается той частью критики, в которой мне ставится в упрек, что «я собрал слишком много примеров без всякого выбора».
В этом упреке есть, впрочем, доля правды; совершенно верно, что, подвигаясь вперед, мы увидели, что существует не один общий тип преступника, а несколько частных, довольно резких типов: воры, мошенники, убийцы – и что преступницы обладают наименьшим количеством признаков вырождения, почти не отличаясь в этом отношении от непреступных женщин.
Правда и то, что при
Мануврье, в свою очередь, забывает, что, ничуть не пренебрегая выводами других наблюдателей, я подробно ссылался на 177 черепов преступников, которые изучал я сам и все детали которых, выраженные в цифрах, я изложил в первом итальянском издании моего «Преступного человека». И этим именно черепам я придавал наибольшее значение. Чтобы избежать на будущее всех подобных упреков, я в последние годы стал применять к изучению типа преступника гальтоновскую фотографию{1}; и непреложные показания солнца подтвердили мои наблюдения лучше всех людских показаний.
Таким образом, доказано, что действительно существуют типы преступников, которые, в свою очередь, подразделяются на типы: мошенников, воров и убийц. В последнем типе сосредоточены все характерные черты, тогда как в других типах они менее резки. В этом типе ясно видны анатомические особенности преступника, и в частности: весьма резкие лобные пазухи, очень объемистые скулы, громадные глазные орбиты, птелеиформный тип носового отверстия, лемуров придаток челюсти.
Сравнивая эти выводы с результатами статистических таблиц, лежащих в основе этой критики, вы найдете, что вопреки кажущемуся обилию противоречий отношения между аномалиями вполне верны.
Так, для лобных пазух мы имеем 52 %, для асимметрии 13 %, для падающего лба 28 %.
Вот что получается при исследовании одних лишь черепов.
Мануврье неизвестно также, что относительно живых наши исследования далеко не ограничились несколькими уродами, а коснулись 26 880 преступников, которые сравниваются с 25 447 нормальными людьми.
Не точно и то, будто частный тип каждого вида преступников не подвергался исследованию. Правда, я этим занимался лишь мимоходом, но Ферн – первый, а затем Оттоленги, Фриджерио и, в особенности, Марро, а в России Тарновская разработали эту тему с поразительным обилием деталей.
Вполне естественно, что в первых трудах имелись в виду лишь общие черты и только впоследствии стали изучать различия каждого вида; так бывает при всякой работе – всегда от простого переходят к сложному, от однородного к разнородному.
Все эти упреки в большинстве случаев являются прямыми последствиями незнакомства с тем, что печатается на иностранных языках. Они все еще ссылаются, например, на моего «Преступного человека», который представляет лишь первую часть сочинения, уже устаревшего, в то время как после уже напечатано на ту же тему много других работ, гораздо более ценных.