Новочеркасск: Книга первая и вторая
Шрифт:
— Обучен, ваше сиятельство.
— Где и кем?
— Еще в барском имении старый конюх дед Пантелей грамоту показал. А потом Лука Андреевич Аникин учение продолжил, книжки разные читать заставлял.
В широкие окна кабинета вливался солнечный день. На чернильном приборе из чистого серебра — подарке англичан — играли блики. На стене, что высилась за ссутулившейся спиной Матвея Ивановича, висели два огромных, маслом исполненных портрета. С белого выхоленного коня надменно смотрел такой же выхоленный император Александр. Холодные глаза царя неприятно и отчужденно глядели на Андрея, не суля ничего хорошего, возбуждая в душе неосознанное беспокойство. Якушев перевел взгляд на соседний портрет и сразу оттаял душой. Михаил Илларионович Кутузов, любимый солдатами фельдмаршал, был полной противоположностью. Единственный зрячий глаз с широкого доброго лица словно лучился мудростью и сочувствием. Чудилось, фельдмаршал вот-вот подморгнет: дескать, мол, чего же ты, урядник Якушев, робеешь перед своим атаманом, веди себя смелее!
— Лука Аникин грамоте обучал, говоришь? — отрывисто спросил Платов. — Это отрадно. Не сберегли мы его, урядник. Скольких героев не сберегли. А как ты думаешь, Якушев, могли бы сберечь или нет?
— Нет, — смело ответил Андрей. — Где война, там и жертвы, ваше сиятельство.
— Верно рассуждаешь, — хмуро согласился Матвей Иванович. — Однако для меня потеря Аникина — особая потеря. Это равносильно тому, что брата потерять. Он да отец Дениски Чеботарева… если бы не они да не их мудрые советы, мы бы не беседовали с тобой сегодня и сидел бы в этом кресле какой-нибудь другой атаман. Это они спасли меня от разгрома в битве на реке Калалалы.
— Я знаю, — осторожно вставил Якушев. — Нам с Дениской Чеботаревым Лука Андреевич много раз рассказывал об этом… Если бы я успел, я бы в том бою дядю Луку своим телом закрыл.
— Верю, — тихо проговорил Платов и снова зашелестел страницами книги. — Однако, брат, давай вернемся к этому фолианту, что держу я в руках. Сия книга выпущена для прочтения во всех школах и высших учебных заведениях России. С одобрения самого государя императора, между прочим. На, полистай и открой ее на триста двадцать первой странице. Эта книга посвящена подвигам нашего русского воинства в Отечественной войне против Наполеона.
Якушев бережно взял из рук донского атамана толстенный том в зеленом позолоченном переплете. «Зачем бы это?» — недоуменно подумал он и стал переворачивать плотные страницы. На дорогой меловой бумаге нарядный шрифт читался легко, безо всяких усилий. Слева, в самом начале некоторых строк, стояли крупно впечатанные броские буквицы. Каждая буква, с которой начиналась глава, была увенчана небольшой яркой виньеткой.
— Нашел триста двадцать первую страницу, — объявил урядник.
Платов сцепил перед собой ладони с крепкими заскорузлыми пальцами, привыкшими держать и саблю, и ружье, и повод коня с одинаковой уверенностью, и кивнул поседевшей головой.
— Так, — одобрительно протянул он, — а теперь пройдись по этой странице глазами сверху вниз, останови их на второй заглавной букве. Это будет, кажется, «А».
— У вас отличная память, ваше сиятельство, — нерешительно заметил Андрей.
— Еще бы! — совсем уже весело подхватил Платов. — Была бы плохая, я бы ни одного сражения не выиграл. Нашел букву «А»? Вот и читай оттуда.
Андрей увидел под заглавной буквой небольшую картинку: сквозь черные облака разрывов с копьями наперевес скачут на конях казаки. Первый держит над головой знамя кавалерийского полка. Платов улыбнулся, отчего на его усталом, поддавшемся времени лице сразу появились глубокие старческие складки. Старость подкрадывается к человеку незаметно. Сколько проскакал на своем веку Матвей Иванович, в каких только переходах не участвовал, сколько раз напоминала ему о себе смерть визгом картечи, артиллерийских снарядов и пуль, а он отмахивался и бесшабашно говорил: «Коль пропела — значит, не моя!» Сколько ночей пришлось ему провести у бивуачных костров, а то и просто на снегу в ожидании приказа на штурм. Кто другой мог бы выдержать такое количество бессонных ночей в одиночке Петропавловской крепости, куда был он заточен сумасбродным царем. А ристалища и кубки вина, выпитого под самые разные тосты, но всегда во имя отечества и такого ему родного донского казачества! Не из всего ли этого состояла его жизнь, и не все ли это привело к тому, что в один прекрасный день, поглядев в зеркало перед бритьем, грустно самому себе признался Матвей Иванович: «А ведь я же уже старик!»
— Ну что же ты застыл, урядник, как изваяние? Читай.
— Я сейчас, — откликнулся неуверенно Андрей, пробегая в это мгновение первую строку, чтобы начать чтение без запинки. — «Атаманский полк донских казаков первым вырвался к берегам реки Березины, где Бонапарт намеревался дать решительный бой, дабы пресечь русское наступление. Полк наступал лавой. Первый вражеский редут атаковала сотня майора Денисова. Сам Денисов был ранен в руку и вышел из строя. Знамя от него принял донской ветеран, герой боев с ханом Гиреем, штурма Измаила и других неприятельских цитаделей, пятидесятивосьмилетний Лука Андреевич Аникин. Но и его в этом бою настигла смерть. Захлебываясь кровью, Аникин упал на землю, успев крикнуть своему воспитаннику, пришедшему на Дон из Воронежской губернии и за особые заслуги посвященному в казачье звание, Андрею Якушеву: „Знамя бери! Место занимай командирское!“ И тогда, проявив невиданную храбрость, Андрей Якушев подхватил упавшее на землю знамя, издал призывный клич: „За мной!“ На полном скаку сотня врезалась в боевые порядки неприятеля и обратила его вспять. Сам Якушев зарубил саблей двух гренадеров».
Платов порывисто поднял голову, усмехнувшись, спросил:
— Так было?
— Все точно, как по писаному, — подтвердил Андрей.
— Читай дальше.
— «За сей боевой подвиг солдат Андрей Якушев был возведен в звание урядника, а позднее награжден Георгиевским крестом».
— Вот видишь, — мягко улыбнулся Платов, — теперь слух о тебе дойдет до самых отдаленных земель российских. Поздравляю, урядник.
Андрей вытянулся по швам, стукнул каблуками и на весь кабинет рявкнул:
— Рад стараться, ваше сиятельство!
— И вот еще что, — продолжал Матвей Иванович тихим, умиротворенным голосом, любуясь радостным возбуждением Якушева, — конюшня при нашей войсковой канцелярии уж больно разрослась. Четверо дрожек, экипажи, пролетки, две коляски, карета моя да верховых лошадей около двух десятков. Долго я прицеливался, кого бы сделать старшим, и вспомнил про твою благородную привязанность к лошадиной породе. Никогда не забуду, как в день основания Новочеркасска ты на скачке первым на Ветерке пришел. Всем нос натянул, даже самым лихим моим наездникам. Хочу тебе дело предложить. Будешь у меня старшим по конюшне с оставлением в списках Атаманского полка в звании урядника. Неволить не стану. Можешь давать согласие, можешь нет. Ты у меня человек почетный, могу и другую службу тебе найти, ежели данная не по душе.
— Премного благодарен, ваше сиятельство, — обрадовался Андрей, — меня эта работа больше всего устраивает. Разрешите вопрос задать?
— Спрашивай.
— А Ветерок сейчас живой?
Лицо у атамана просветлело и от этого сразу перестало казаться землистым. Даже морщины на нем как-то разгладились.
— Вот ты какой! Помнишь, стало быть, своего любимца?
— Еще бы, Матвей Иванович.
— Живой. Однако состариться уже успел изрядно, пока мы Наполеона от Москвы восвояси провожали, одряхлел, зрением стал слабеть. Пожалуй, под седлом ему больше не ходить. Подумай, как его дальше использовать. А теперь иди, потому как более не задерживаю, ибо дел уйма непеределанных ожидает.
Андрей откозырял и опрометью бросился домой. Любашу он нашел в летнем сарайчике над деревянным корытом с грудой отобранного для стирки белья. Белая мыльная пена, пузырясь, стекала с ее обнаженных рук.
— Любаша, вот я новость принес, обомлеешь! — с порога выкрикнул он.
— Подожди, прервала жена. — Сначала я тебе новость скажу, да такую, что по сравнению с нею другие ништо. У нас будет маленький!
— Какой такой маленький? — не сразу взял в толк Андрейка.