Новое назначение
Шрифт:
— А если ревтрибунал отпустит контрика? — раздался голос с места. — Допустим, скажет, что доказательств недостаточно?
— Значит, кто-то из нас плохо поработал. Мы должны предоставлять трибуналы такие документы, чтобы комар носа не подточил. А все слова о революционном чутье, сознательности, это из области мистики. Мы материалисты и должны руководствоваться фактами, а не эмоциями.
Решив, что на сегодня слов достаточно, я уже собрался распускать народ, как с места поднялся паренек в жилетке, поверх гимнастерки, и в круглых очках.
— Товарищ Аксенов, у меня к вам вопрос не как сотрудника ВЧК, а как рядового комсомольца. —
— Слушаю вас, комсомолец Прибылов, — улыбнулся я поощряющее.
— Вопрос такой. Почему вы берете на службу бывших сотрудников полиции и жандармерии?
— И сколько сотрудников полиции и жандармерия я взял на службу? Сто человек, двести?
— А это неважно, — рассек ладонью воздух комсомолец, словно шашкой рубанул.
— А почему вы считаете, что я обязан отчитываться перед вами? — поинтересовался я довольно холодно.
— Вы обязаны отчитаться не передо мной, а перед комсомолом в моем лице! — твердо заявил комсомолец.
— Товарищ Прибылов... Саша, кто направил вас на работу в Архангельскую чрезвычайную комиссию?
— Комсомольская организация судоремонтного завода, — гордо заявил Прибылов. — Наша ячейка была создана еще в период оккупации.
— Очень жаль, что комсомольская организация такого уважаемого завода направляет на работу в ЧК несознательных сотрудников, — сказал я, изображая легкую грусть. — Придется мне, как члену Архангельского губкома коммунистической партии большевиков отправить в вашу ячейку ходатайство о вашем отзыве и замене на более толкового комсомольца. Садитесь, Прибылов, а еще лучше — покиньте помещение.
— Товарищ Аксенов, почему? — возмутился комсомолец.
— Потому, что настоящий комсомолец должен понимать, что он не имеет права требовать отчетов от старших товарищей — членов РКП (б). Потому, что настоящий комсомолец, ставший чекистом, должен понимать, что ВЧК очень нуждается в разного рода специалистах, включая криминалистов. Это, дорогой товарищ, непрофессионально с вашей стороны. А еще комсомолец-чекист должен понимать, что у молодой Советской республике пока нет нужных специалистов, и мы вынуждены использовать специалистов старой России. Все, товарищ Прибылов, вы свободны. Оружие и мандат оставьте в приемной у секретаря.
Может быть, и не стоило так жестоко поступать с парнем. Думаю, он руководствовался искренними убеждениями. Что ж, это урок не ему, а остальным, которые попытаются задавать подобные вопросы своему начальнику. Ух, а не пытаюсь ли я вводить авторитарную манеру управления? А хоть бы и так. В такой организации, как наша, демократия не только не нужна, а даже вредна. Что там про слово начальника? Вот именно... Для подчиненного, оно должно стать законом. Не согласны? Пожалуйста, в вышестоящий орган, в коллегию ВЧК или к самому Феликсу Эдмундовичу.
Глава 6. И снова Семенов
Я сидел и читал последнюю сводку от начальника СЛОНа о прошедших «фильтрацию». Из общего количества, составлявшего восемьсот человек, за месяц удалось проверить только двести. Отдельным списком шли те, кого можно сразу же выпускать — рядовые солдаты, простые горожане, работавшие в отделах правительства. И, что важно, все они проживали либо в самом городе, либо в губернии. Наложил резолюцию красным карандашом «Освободить с отправкой по месту жительства и постановкой на учет как неблагонадежных», расписался.
4
Так. Личные дела граждан, даже если прошло сто лет, открыты только для родственников.
Полистал второй список. С этими что? Здесь пока много неясностей, непоняток. Взяв синий карандаш, написал: «Оставить до окончательной проверки».
А вот в этой папке у меня списки офицеров. Товарищ Троцкий уже выгреб не только кадровых, но и тех, кто получил погоны во время войны после школ прапорщиков. Проведя для таких фильтрацию в ускоренном порядке, отправил в Москву семьдесят пять человек. С плеч долой! Мне их теперь охранять не требуется, и паек им Красная армия должна предоставлять. Не иначе отправят бедолаг ротными командирами на Польский фронт, где они все и сгинут. Но это, извините, уже не моя вина, а тех, кто затеял эту авантюру. Троцкий, вроде бы, возражал, но я не помню.
Но радоваться уменьшению количества задержанных рано. Что-то убыло, а что-то прибыло. Отправил партию Троцкому, а из Мурманска прибыл очередной этап заключенных. Расстарался мой заместитель, которому поручено руководить Кольским уездом. Что б ему пусто было! И где он их и берет-то, бывших белогвардейцев? Что, не могли господа офицеры в Финляндию рвануть? Забыли, как на лыжах ходят? Ушли бы, так и черт с ними, мне хлопот меньше. А теперь ими занимайся, место ищи, паек у губисполкома выбивай.
И тут зазвонил телефон.
— Владимир Иванович, на проводе начальник Архангельской тюрьмы, — сообщил усталый женский голос. — Будете разговаривать?
— Соединяйте, — коротко ответил я, недоумевая, что могло понадобится от меня начальнику тюрьмы.
— Товарищ Аксенов, это Власов, начальник тюрьмы. Вы должны меня помнить...
— Давайте покороче, — в нетерпении перебил я.
— Товарищ Аксенов, у меня Семенова хотят забрать, а вы велели, чтобы он оставался в тюрьме вплоть до вашего распоряжения.
Я не сразу и вспомнил, кто такой Семенов. Был бы Констандополус, или Салескериди, а хоть бы Неумой-Копыто, другое дело. Семеновых у меня в списке человек десять. Потом дошло.
— Кто хочет забрать? — поинтересовался я, но ответ и так очевиден.
— Особый отдел дивизии. Сказали — приказ начособого отдела.
Первая мысль — поднять по тревоге свой взвод, ехать в тюрьму и там положить всех особистов мордами в грязный снег. Но мысль как пришла, так и ушла. Если две структуры ВЧК устроят войну в отдельно взятом городе — ничего хорошего не будет, тем более что формально этот Семенов является красноармейцем и, стало быть, у особого отдела есть на него право «первой ночи». Другой вопрос — зачем уголовник вдруг понадобился товарищу Конасову? Впрочем, об этом потом.