Новое открытие древней Африки

Дэвидсон Бэзил

Нам могут возразить, что португальцы ошибались во многом, разве не были они жителями сравнительно отсталой европейской страны, городам которой не хватало величия и пышности торговых городов Германии и Нидерландов. Однако голландцы, наступавшие португальцам на пятки, придерживались того же мнения об увиденных ими прибрежных городах Африки. Так, торговый остров Килва, роль которого в Юго-Восточной Африке XV века можно уподобить роли Венеции на Средиземном море, с искренним восхищением описывал Ван Линскотен – весьма проницательный наблюдатель, посетивший его в 1583 году. «Жители Килвы, – писал он, – почти все носят белые шелковые платья и одежды из хлопка-сырца. Женщины надевают ручные и шейные браслеты из золота и драгоценных камней. У них

много серебряных изделий, и их кожа не столь черна, как у мужчин, и вдобавок они изящны. Дома в Килве чаще всего строятся из камня, извести и дерева, с приятными садами, где растут всевозможные фруктовые деревья и красивые цветы». Может быть, это и не Амстердам XVI века, но варварством это тоже не назовешь.

Линскотен задался целью раскрыть торговые секреты португальцев. Богатства Килвы, по его мнению, проистекают от торговли, с одной стороны, с Индией и персидским рынком, а с другой – с внутренними районами Африки. Он слышал, что у них есть золото из какого-то рудника под названием Мономотапа. И в этом «руднике Мономотапа» имеются большие запасы «золота особого рода, называемого португальцами Botongoen onroempo, или песочное золото». Здесь содержится древнейшее указание на народ батонга, который добывал золото промыванием песка или в рудниках, расположенных за горами, отделяющими побережье от материка: «Это золото похоже на очень мелкие песчинки, но по качеству оно самое лучшее из всего, что есть в мире».

Ван Линскотен узнал, что песочное золото португальцы не отнимают, а выторговывают. «В этой крепости Софала, – сообщал он банкирам и купцам Нидерландов коммерческие секреты, которые португальцы держали втайне почти сто лет, – у капитана Мозамбика есть свой агент, и два, или три раза в код он отправляет несколько судов, называемых Pangaois, которые плывут вдоль берега, закупают золото и привозят его в Мозамбик. Pangaois строятся из легких дощечек, сшиваемых не гвоздями, а жилами, и являются прямыми наследниками древних судов – rhapta. И еще говорят, что рудник Анголы по другую сторону Африки лежит недалеко от указанного рудника Софалы, между ними не более трех сотен миль, и некоторые мавры часто добираются из Анголы в Софалу по суше».

Здесь не все верно, хотя многие африканцы могли пересекать всю Африку, да и самим португальцам предстояло еще узнать очень многое. Тем не менее торговая Европа тех времен не усматривала в этом описании ничего невероятного. Пользуясь им, картографы создавали карты и глобусы. Например, во дворце Радзивиллов недалеко от Варшавы, где сейчас устроен музей, можно увидеть глобус 1693 года. На нем государство Центральной Африки называется «Мономотапа», а Юго-Восточной – «Мана Мотапа», как будто в Африке существовали оба эти государства.

Сейчас мы, конечно, лучше, чем Линскотен и его современники, представляем себе государства и обычаи внутренних районов Африки. Нам известно, что в те годы, когда торговая Европа поднималась на ноги и отправляла мореплавателей на поиски новых земель, когда европейцы научились книгопечатанию и стала распространяться грамотность, народы банту создавали в Южной и Центральной Африке систему централизованных и объединенных государств. Их отношения, хотя они и определялись подчас обычаями и традициями, немногим отличались по характеру от отношений между различными государствами и империями раннефеодальной Европы. Конечно, было бы неверно искать сходство укладов и классовой структуры Северной Европы и Южной Африки в эпоху средневековья. Племенную структуру Африки европейцы ошибочно отождествляли со знакомой им феодальной иерархией. Привыкшие к абсолютизму монархов, европейские авантюристы решили, что в Африке встретились с тем же явлением. Их суждения были часто ошибочными потому, что они воображали, будто наследование власти обязательно должно идти по отцовской линии, как в Европе, в то время как в Африке оно часто шло по материнской. Они полагали, что решение правителя – это все, хотя на самом деле правитель редко

мог совершить что-либо без санкции своих советников.

Все же образ правления в Африке достаточно близко напоминал европейский, особенно португальский, так что подобный просчет вполне простителен. Многое казалось одинаковым. Продвигаясь от устья Конго в глубь материка после 1484 года, португальцы обнаружили систему власти, которая подчиняла слабые государства сильным, связывая их между собой с помощью династических браков, и охватывала все досягаемые страны. Они обнаружили, что царю Лоанго следует брать в жены принцессу соседней страны Каконго, а цари Каконго в более древние времена обязаны были жениться на принцессах Конго. Типичный для Африки случай.

В действительности эти правители, так же как и их собратья по ту сторону континента, вплоть до Индийского океана, не обладали абсолютной властью и было бы вернее называть их не царями, а верховными вождями. Только позднее здесь появились автократические правительства. «Царь», или мани, Конго обладал не большей властью, чем мономотапа, и, перестань он считаться с племенными законами или обычаями, его постигла бы судьба ваклими – монарха юго-восточного побережья в Х веке, от которого народ, по словам Масуди, требовал «править по справедливости» и которого соплеменники могли убить или отстранить от власти в случае невыполнения этого наказа.

Царская власть в средневековой Африке была все еще близка по структуре к племенной, которая развивалась и укреплялась в тот период, когда поток переселенцев хлынул через африканский континент к югу, перемешиваясь с встречными народами, и по мере развития техники, ремесел и земледелия полностью ассимилировал завоеванную страну.

Таким образом, сравнения со средневековой Европой могут ввести в заблуждение. Однако, если не делать их, наши представления будут еще более далеки от истины. Культура железного века Южной Африки отличалась от средневековой культуры Европы еще и потому, что у ее истоков не было Греции и Рима, и тем не менее она неуклонно развивалась в том же направлении. И если слово «цивилизация» применимо к материальной культуре и укладу одного общества, его следует применить и к другому. Даже в таком общем вопросе, как постепенная дифференциация общества, параллели будут достаточно близкими.

К империи Мапунгубве периода банту высказанные соображения полностью применимы. Вожди и их родственники, по всей видимости, жили в каменных постройках, у них была прекрасная фарфоровая посуда, золотые и медные украшения, они носили драгоценные бусы из Индии и Индонезии. Их погребение резко отличалось от похорон простолюдинов.

Каково происхождение этих простолюдинов, были ли они представителями этого или другого племени? Вопрос остается открытым. Раскопки в Мапунгубве показывают, что они жили иначе, чем их правители. Пасли они скот? Обрабатывали землю? Или работали в рудниках, добывая золото, медь и железо, из которых складывались богатства их правителей? Мы не можем с полной уверенностью ответить на эти вопросы утвердительно, но, по-видимому, это было так.

Было ли это господством вождей машона или бавенда над крепостными басуто? Было ли это таким же классовым и кастовым правлением, каким явилось позднее правление племени бахима над байру в Западной Уганде или норманнов над саксами немногим ранее в Англии? По всей вероятности, структура народа Мапунгубве была прежде всего социальной.

Это подтверждают факты, полученные при раскопках в районе Кампи – обширной местности, лежащей примерно в 13 милях к западу от Булавайо (Южная Родезия) и застроенной каменными зданиями, по-видимому, после 1600 года, в период господства племени баротсе. «Только небольшая часть населения, – пишет Робинсон, – жила в строениях, обнесенных каменными стенами; большинство обитало в хижинах к западу от Холма Руин, где стен либо нет совсем, либо очень мало». Однако в этих хижинах встречаются предметы той же материальной культуры, что и в каменных развалинах.