Новогодняя сказка
Шрифт:
– Я скоро расстанусь с вами по-настоящему,– сказал я.
– Никогда мы не расстанемся. Я найду тебя, даже если ты опять убежишь от меня, сделаешь себе не только другое лицо, а даже переменишь рост.
– Мне осталось жить меньше года. Это определенно.
– Не верю. Ты уже столько лет это говоришь!
– Но ведь тот говорил, и его убили.
– Не убили! Ты умница, ты все продумал! И велел передать все своему двойнику – тебе же. Ты хитрый! Они тебя никогда не настигнут…
– А, черт! Глупости какие-то…
Должно быть, и тот так обрывал ее – она засмеялась.
– Я не буду об этом говорить. Ты
– Не буду! Сегодня ты еще лучше, чем тогда был. У тебя мягче стал характер, ты так улыбаешься! Ты так хорошо говоришь о человеке, который придет… Я потеряла столько времени! Зачем я позволяла себе играть тобой, как будто мне семнадцать лет! Хочешь, я крикну тебе то слово, о котором ты так просил? Да! Да! Ты слышишь? Крикни мне, что слышишь!
– Слышу, – шепнул я. Я не мог больше противостоять течению. Щепка понеслась к водопаду. – Какого меня ты больше любишь, – только и успел я спросить, – того, который убит, или того, который здесь, рядом с тобой?
– Который здесь!…
Меня любили. Я видел глаза. Стоило мне слегка повернуть голову вправо, и я встречал две блестящие от слез звезды.
И я занял место ушедшего от нас бандита. Моя юность стала зрелой молодостью.
Доктор правильно все предсказал: пять или шесть месяцев прожил я после встречи с ним, и стало мне плохо. Среди яркого лета я должен был слечь.
Я виновато сказал своей тихой, растерянной, зримой любви:
– Знаешь, дружок, мне трудно ходить. Придется тебе покомандовать одной, а я сегодня останусь в постели. Включи радио.
Она включила – и сразу стал слышен то вызывающий, громкий, то пропадающий в грохоте магнитных бурь голос нашего темного материка. Они там работали, добывали уголь, выращивали под искусственным светом капусту.
– Надо энергичнее действовать. Надо поспешить!
И еще быстрее побежали кипящие струи в стеклянных трубках, и ярче разгорелись огни.
В дождливом сентябре мы закончили работу на одной из установок. Я лежал в постели и был настолько слаб, что не мог поднять головы.
– Открой первый свинцовый колпачок, – сказал я. Она открыла.
– Ошибка, – услышал я ее тихий голос. – Здесь лежит только маленький красноватый уголек.
– Нет, это не ошибка, – ответил я спокойно. – Это только вариант. Все учтено на других установках. А уголек этот уже можно показать… Позови ребят. Позови шефа…
Они вошли, ступая на носках, как входят к больному. Раньше я не пускал их к себе, и теперь, войдя в мою комнату, которая превратилась в лабораторию, они остановились у двери, стали озираться. Они не знали, что подумать обо мне, их удивило все: и стены, исписанные формулами, и исцарапанная гвоздем мебель – я и на ней писал, – и блеск приборов, от которых доходили до них легкие струи тепла.
Потом они увидели меня. Должно быть, мой вид поразил их – они еще больше притихли. Только любитель шалостей, не сводивший глаз с моей подруги, что-то шепнул шефу.
– Доложи им, – сказал я.
И она как настоящий ученый, за десять минут сделала им доклад о нашей работе и показала уголек, который никак не хотел остывать.
Этот уголек удивил всех, особенно шефа. 0н первым торжественно подошел пожать мою руку. И все мои товарищи зашумели и наперебой бросились ко мне, схватили мои ослабевшие руки и стали их трясти, – и я почувствовал, что сердце мое вот-вот сдвинется с места.
– Сегодня же мы включаемся в работу, – сказал шеф. – Всей лабораторией!
С этого дня в моей комнате стали дежурить днем и ночью два наших сотрудника, и, кроме того, каждый день из лаборатории по телефону передавали нам сводки, – дело быстро двинулось вперед.
В холодном декабре в присутствии нашего шефа моя подруга открыла второй свинцовый колпачок.
– Опять ошибка, – тихо сказала она шефу. – Здесь еще хуже – уголек совсем черный.
Но я услышал их.
– И эта ошибка учтена, – Я еле двигал губами. – Продолжайте работу. Быстрее!
У меня был изощренный слух. Я услышал, как шеф, прикрыв рот рукой, шепнул:
– Третья ошибка убьет его… – И добавил громко: – Гм… Я полагаю, лучше будет увезти третью установку к нам в лабораторию. Там мы быстрее и точнее проведем опыт.
– Доверяю, – сказал я.
И вот мы остались одни с моей женой в тихой пустой комнате. Мы вдвоем – и еще сова, которая в один из дней ухитрилась через форточку протиснуться к нам и теперь дремала на подоконнике или бродила под столом, постукивая клювом по полу. Жена – она действительно заслужила это имя – сидела около меня, и мы тихо вспоминали нашу короткую молодость.
На третий или четвертый день я почувствовал себя хуже и попросил:
– Открой окно.
– Милый, на дворе мороз. Нужно ли?
– Открой, открой, – шепнул я. Жена подошла к окну.
– Что это? В декабре – весна! Слышишь? На улице тает, и муха проснулась, бьется в стекло!
– Открой!..
Она открыла сначала форточку, а потом распахнула и все окно – и вместе с весенним теплым ветром в комнату ворвалась необыкновенно приятная далекая музыка. Она струилась над городом, то затихая, то разливаясь мощной волной. Я слушал ее и не знал, что это играют телефонные провода, разнося по всему миру весть о победе человека над холодом и темнотой. Время от времени к этой музыке присоединялся торжественный, уходящий вдаль звон – это самолеты летели над городом с драгоценным грузом, они везли первую весну на темный материк. Но я этого не знал, мне было очень тяжело, я совсем ослабел, прислушивался, не идут ли товарищи с доброй вестью. И еще меня пугала сова: она в странном возбуждении ходила около моей постели, встряхиваясь, резко взмахивая крыльями. Нет ничего тяжелее расставания с жизнью, если ты не довел до конца нужное людям и зависящее от тебя дело!
Потом меня потянуло ко сну. Где-то гудела лестница, хлопали двери, шаркали поспешные шаги. Но я этого не слышал. Я услышал только голос доктора, моего школьного товарища:
– Еще жив!
Он сел у моего изголовья и дрожащими руками стал развинчивать свинцовый патрон.
– Скорей, скорей, скажи! – хотел крикнуть я.
И крикнул, потому что моей болезни уже не было со мной.
Ослепительная капля дрожала в руках доктора, заливая солнечным светом всю комнату. Я знал о ней давно, она мне снилась; закрыв глаза, я часто видел ее еще тогда, когда только устанавливал приборы. А теперь я не мог смотреть на это слишком яркое маленькое солнце. Я поднялся с постели, шатаясь на слабых ногах. Моя подруга подбежала, чтобы поддержать меня, но я движением руки остановил ее и сам прошелся по комнате. Даже топнул! Жена прислонилась к стене, сияя, не веря.