Новоросс. Секретные гаубицы Петра Великого
Шрифт:
Шпилькин, однако, счел все это вздором. Ну не кретин ли?!
Конечно, побеги случались и при мне, но только вальщиков леса и углежогов. Что за беда: пригонишь новых мужиков, и будут работать! Теперь в бега потянулись люди обученные и выпестованные, прошедшие шлифовку мастерства на заводах Кроули. Легко догадаться, кто их привечал. Чем хуже оборачивались дела на Ладоге, тем больше мастеров бежало к Демидовым. Кстати, сия семейка всегда состояла в прекрасных отношениях с Меншиковым.
Участились поломки. Подозреваю, работники нарочно ломали машины, чтобы отдохнуть: вместо трех или четырех перемен их ставили в две. При работе с раскаленным металлом столь напряженный режим — свыше человеческих
В довершение бед, этот невежда не рассчитал с подвозом сырья. Или наоборот, рассчитал слишком хорошо? Не исключаю, что ему поручили уронить дело как можно ниже и подвести завод под демидовскую руку. Короче говоря, трофейное шведское железо как раз кончилось, а с уральским другая печаль: Вышневолоцкий канал еще не восстановили. Всё решалось на зимнем пути.
Прежние годы я гонял на сей промысел своих крестьян; успевали перекинуть от Торжка до Новгорода достаточно металла за умеренную плату. Теперь ямщики-новоторы стакнулись между собой, задрали цены втрое и не пускали чужих. Сторонних артельщиков, желающих подрядиться, сермяжные монополисты били смертным боем. Куда смотрели власти? Так я ж говорю: хмель у иных только к страстной неделе выветрился.
Анфим не подвел: нашлись люди, кои довели сию картину до государя. Яков Вилимович тоже отработал, как планировалось. А царь… Конечно, ему многое можно поставить в упрек — но мастерство и деловую хватку он ценить умеет.
Столь долго жданная мною бумага писана была коротко и невнятно. "Нужные исправления в заводе, что у деревни Тайболы, генерал-майору Читтанову сделать повелеть". "Быть по сему. Петр". С точки зрения правильности делопроизводства — черт те что, а не документ! Где указы об отмене для меня ссылки, о возвращении чинов? Ну, раз государю угодно поименовать генералом — значит, генерал. А кавалерию Андреевскую — моль поела? И что с имениями? Короче, всё по-русски. То ли дело немцы: вот, придворные голштинского герцога решили учредить общество для веселого провождения времени с употреблением горячительных напитков. Знаете, с чего они начали? Составили регламент на восемь листов, который в процессе пьянства неукоснительно соблюдали! У нас же любые попытки устроить регулярное государство обречены. Мозги не так устроены. Нарушения регулярства идут с самого верху. По указу о единонаследии Петр обязал службой только старших дворянских сыновей — а зимою двадцать второго года устроил смотр недорослей, и под страшными карами приказал собрать всех. Без формальной отмены указного порядка. Ну не пришло в царскую голову, что прихоти самодержца могут ограничиваться хотя бы его же прежними распоряжениями!
Впрочем, письмо Брюса отчасти возместило косноязычие указа. Мой великодушный защитник и ходатай добился от царя обещания вернуть долю в заводе, если дело пойдет на лад. Насчет железоторговой компании — пока ничего. Как прикажете выводить завод в прибыль, не контролируя сбыт? Положение, будто у добра молодца из сказки: изволь до восхода солнца дворец построить, иначе голова с плеч!
Спешить было невозможно, ибо начиналась распутица: подтаявший, блестящий ледяными кристаллами весенний снег таял под лучами весеннего солнышка, словно вражеская пехота под огнем. Ручейки весело журчали; пройдет неделя, другая — и эти воды, наполнив русла рек, примут и понесут до самой Астрахани царскую флотилию, назначенную в персидские земли. Взяв старое ружьишко у Егора-старосты, я целыми днями бродил по окрестным холмам под видом охоты — однако не добыл ни зверя, ни птицы, в задумчивости милуя даже тех, что сигали прямо у меня из-под ног.
Бог с ними, пусть живут! Вот двуногие некоторые мне мешают… Но и тех не стану убивать: это было бы признанием,
Много людей потеряно: одни разбежались, другие склонили головы перед врагом. Илья, когда зимою ездил обновлять связи, уведомил уцелевших, чтоб не пропадали. Дескать, Его Сиятельство жив, и служба найдется. Теперь я собирал всех. Кроме того, изрядная пачка писем отправилась за море, ибо судьба кампании наполовину решалась там. Требовались неординарные тактические ходы.
Июнь был в разгаре, и солнце жарило, как в Крыму, когда потертая ладожская сойма пришвартовалась у заводского причала. Вместе со мной на дощатый настил выпрыгнуло всего полдюжины сопровождающих — но каждый испытанной верности. Оборвали вскинувшихся сторожей: "Шапки долой — генерал прибыл!" Управляющего Шпилькина в конторе не оказалось. Вольно расположившись за своим столом, приказал найти и представить. Брюс разрешил поступать с ним по усмотрению, однако без истязаний. Поглядев на опухшую от сна, засиженную мухами рожу, отправил под арест в "холодную" и пошел по мастерским. Жизнь еле теплилась. Водяные колеса стояли.
— Buon giorno, Eccellenza! — С искренней радостью на лице подбежал Гвидо Морелли, из бывших венецианских подмастерьев, приехавших со мной через Лондон несколько лет назад. — Мы уже не надеялись…
Он замялся.
— Черт побери, что тут творится?! Почему не работаете?
— Железо кончилось, Eccellenza! Приводим в порядок машины…
— Какой может быть порядок, когда завод ржавеет без движения?! Где другие мастера?
— Из итальянцев я один остался. Марко открыл часовую мастерскую в Петербурге, остальные совсем уехали. Русских тоже половина разбежалась. Если бы знать, что вы вернетесь…
— Собери всех. Главных мастеров — через час в моем кабинете. Простых работников — через два часа на площади перед конторой.
Они собрались раньше. И не в кабинете, а за моей спиною — хвостом. Я шел, а хвост увеличивался. Звучали доклады о состоянии машин, запасах угля, наличии работников… Четко, без сантиментов, как в бою. Наконец, картина сложилась во всех подробностях. Пришли в контору.
— Значит, жалованье на три месяца запаздывает?
— Уже больше, господин генерал! Такие гроши, и то не могут…
— Что убавили, знаю. Всё исправим, но не сразу. По первости придется затянуть пояса: деньги, что упыри из завода выпили, вернуть навряд ли удастся. Даже если найти виноватых.
— Понятно, судейские — тоже люди.
— Вот именно. У меня нет ничего, в долг без заклада не дадут. Хотите денег — надо их заработать.
— Так Ваше Превосходительство, работать-то нечем! Вторую седмицу железа нет — и подвоза, сказывают, до зимы не будет.
— Не до зимы, а пока под Демидова не ляжем. — Худой высокий парень встрял без спросу. Совсем молодой, хотя и другим еще тридцати нету.
— А ты кто будешь — что-то не помню?
— Иван Онучин, у Ковригина в подмастерьях был на полосовом стане. Теперь там за главного остался.
Парень выглядел толковым. Доложил почти с военной выправкой, разве каблуками не щелкнул.
— Значит, Ваня, все наши трудности понимаешь? Ну, рассказывай.
— Слушаюсь. Гужом в летнее время столько груза не перевезти, потому что кони у крестьян в работе. Зимой можно, но дорого. Канал без воды стоит — и простоит, сколько Демидовым надо: Михайла Сердюков, главный по водяным работам, у них в зятьях. На Олонце железа мало наделали, мы выбрали его дочиста еще весною. Больше взять негде.