Новые мифы мегаполиса (Антология)
Шрифт:
Перед подъездом стояла телега. Из ноздрей скособоченной лошади вырывались клубы пара — август в городе О. выдался холодный, и не верилось, что всего через несколько часов самолет вернет Антона обратно в лето. От лошади пахло навозом и почему-то лекарствами; ее хозяин, сидя на бортике телеги, тщательно разминал «беломорину».
Антон аккуратно поставил чемодан на землю. Он уже не чувствовал себя взрослым и самостоятельным. Захотелось вернуться и дождаться родителей в квартире. Вблизи лицо человека оказалось не черным, а темно-серым, как мокрый асфальт. Уезжать он не собирался, и его лошадь дремала, прикрыв глаза. Не было слышно ни отцовской машины, ни маминых шагов. Антон с болезненным вниманием уставился в глину под ногами и вздрогнул, когда человек заговорил:
— В Москву едешь? Учиться?
Антон через силу кивнул, не отрывая глаз от мутной лужицы на тротуаре. Черт знает что в этом городе. Ничего не скрыть, каждая собака все о тебе знает…
— Заскучаешь, — хрипло сказал Человек с черным лицом.
Порыв ветра швырнул в лицо холодную колючую морось. Антон обвел взглядом раскисший двор и ободранные пятиэтажки, три чахлых, уже облетевших деревца, улицу, на которой остатки занесенного песком асфальта чередовались с глубокими рытвинами. Вдохнул холодный сырой воздух.
— Вряд ли, — процедил он.
— А заскучаешь, скажи, так я сразу за тобой приеду.
Антон почувствовал, как качнулась под ногами земля. Из-за угла вывернула отцовская «Нива», и тут же застучали по лестнице мамины каблуки. Человек с черным лицом отвернулся, хлестнул вожжами, и лошадь, припадая на одну ногу, повлекла телегу прочь.
— Нахохлился, — сказала мама, когда машина свернула на трассу, ведущую к аэропорту. — Уже заскучал?
— Нет! — крикнул Антон с такой злостью, что она отшатнулась, а отец дернулся за рулем, заставив машину подпрыгнуть.
Конан навзничь парил в пустом сизом пространстве, и Антону были хорошо видны его босые, посиневшие, будто от холода, ноги. Верхом на Конане сидела девочка, которая катала его на лошади. Она была полностью одета; к подошве ботинка прилипла сухая травинка. У девочки были неподвижные, будто каменные затылок и плечи, но узкие бедра бешено дергались, заставляя Конана содрогаться, будто большую, набитую тряпьем куклу. Пахло потом и навозом. Перед глазами Антона мелькала лишь белая полоска тела между красной курточкой и низко посаженными джинсами. Каждое движение девочки сопровождалось стуком и громыханием, и невидимая плоскость, на которой лежал Конан, раскачивалась все сильнее. Конан тоскливо взвыл, Антон вздрогнул и резко выпрямился, приходя в себя.
Поезд метро, подвывая и раскачиваясь, тормозил у станции. В вагоне было невыносимо душно. Антона затерли в угол, и прямо над ним нависала мохнатая влажная подмышка какого-то здоровяка. Рыжеватые волосы слиплись в сосульки. Антона затошнило; толкаясь и наступая на ноги входящим, он выскочил из вагона и бросился на улицу.
Отдышавшись и оглядевшись, Антон понял, что не доехал до дома всего одну станцию. Подземный переход вывел его к пестрому, как попугай, торговому центру. По выложенной плиткой площади у входа с вкусным рокотом рассекали на досках мальчишки; на лавочках у фонтана стайки девиц, обвешанных пакетами, ели мороженое и пили пиво, демонстративно не глядя на скейтбордистов. А из-за фонтана виднелись клены, растущие на длинном, вытянутым вдоль здания газоне.
Едва увидев их нежно-зеленые верхушки, Антон понял, что вовсе не был последним человеком, с которым говорил Конан. У него появилась иррациональная уверенность, что юные лошадницы прекрасно знают, что случилось с его другом. Охваченный смутной тоской Антон замедлил шаги и скрестил пальцы, обходя фонтан.
Детская примета не помогла. Лошади были на месте, и рядом с ними курили три девочки — будто так и простояли всю неделю, не двигаясь с места, лишь изредка описывая круг, ведя в поводу коня с очередным желающим покататься пьяным. Антон понятия не имел, как к ним подступиться. Самым простым было бы заплатить, взгромоздиться в седло и, пока девочка ведет коня по кругу, затеять разговор. Однако Антону категорически не хотелось лезть на одного из одров; при одной мысли о таком катании подкатывало к горлу. Так ничего и не придумав, Антон нога за ногу поплелся мимо, искоса поглядывая на троицу.
Его заметили. Девочки зашептались, подталкивая друг друга локтями; одна потянула за повод, оттаскивая коня от травы, и повела его навстречу Антону. Кажется, та самая, что катала неделю назад Конана, — на взгляд Антона, девочки ничем, кроме цвета курток, друг от друга не отличались. Эта была в красной.
— Помогите лошадкам на корм, — сказала она. — Мы вас покатаем.
Антон остановился и с вымученной улыбкой покачал головой. Девочка подошла ближе, и Антон понял, что она старше, чем казалось: лет семнадцать, может, даже чуть больше. Под безмятежной и глуповатой маской девичьего личика чудились глухая обида на весь мир, груз какого-то гадкого и в то же время обыденного опыта, готовность обороняться. Антон тут же отказался от идеи напрямую спросить о Конане. Стоит задать вопрос — и девочка откажется признавать даже то, что Конан катался здесь неделю назад. Скажет — не помню, не знаю, не было ничего. На всякий случай скажет. Чтоб не связываться.
— Как тебя зовут? — спросил Антон.
— Даша, — ответила девочка и поправила челку.
— А я Антон, — сказал Антон и замолчал, не представляя, как и о чем говорить с ней дальше. Даша тоже молчала, двигая челюстями и оценивающе разглядывая Антона. Он неловко ткнул коня пальцем; шерсть под рукой была теплая и влажная. «Как подмышка», — мельком подумал Антон, и его передернуло. Девочка хихикнула.
— Чем ты кормишь своих лошадок, Даша? — промямлил Антон первое, что пришло в голову.
Глаза у девочки снова сделались как у куклы, и Антону сразу стало легче. Даша захлопала ресницами так, что с них посыпались комочки туши.
— Овсом… Кашей из отрубей… Сеном. Морковку даем, — старательно перечисляла Даша. Антон слушал и вдумчиво кивал, чувствуя себя идиотом.
Еще большим идиотом он почувствовал себя, когда вдруг, неожиданно для самого себя, пригласил Дашу выпить кофе.
— А ты прикольный, — сказала она и передвинула жвачку за другую щеку. — Лучше пива.
— Да ва-а-а-али отсюда! — взвизгнула на кухне Дашка, и Антон проснулся окончательно.
На кухне неразборчиво бубнили голоса. Бас, густой, как из бочки, просил о чем-то. Дашка злилась: агрессивно растягивала гласные, напирала на «а», и ее тонкий голосок звучал почти карикатурно. Дашка была возмущена и в то же время чем-то довольна — Антон, проигравший ей множество словесных битв, понял, что она опять выходит победительницей. Вот только над кем? Сказано же было — никаких гостей, даже подружек, никогда, ни под каким видом… Не говоря уже о басовитых мужчинах — в три часа ночи, когда Антон спит, измотанный очередной вечерней сценой и последовавшим за ней бурным примирением…