Новые мифы мегаполиса (Антология)
Шрифт:
— Я человека убил, — сказал он в трубку. — Или ранил. Но скорее всего убил.
Он продиктовал адрес, присел на краешек кровати и стал ждать.
У дознавателя были толстые седые усы и постоянно суженные, будто от яркого света, зрачки, окруженные почти бесцветной радужкой. Но сейчас его глаза потемнели, а усы обвисли, будто мокрые. Антон все глубже втягивал голову в плечи, уже предчувствуя новый, непредсказуемый кошмар. Дознаватель нависал над ним, как бетонная плита, и рассматривал с брезгливым любопытством.
— Куда твои дружки дели тело? — проговорил наконец он.
— Ка… какие дружки? — шепотом переспросил Антон.
— Это вам лучше знать, что у вас за дружки-извращенцы.
— Нет у меня никаких извращенцев… Какое тело? Что вы несете? — закричал Антон, сообразив наконец, о чем его спрашивают. — Хватит с меня Дашкиного тела! — взвизгнул он.
— Что ж она, по-твоему, сама из морга ушла? — прошипел дознаватель. Рот Антона наполнился медной слюной.
— Из морга? Ушла?! — взвизгнул он и тут же понял, что не чувствует ни капли удивления. — Сама… Она-то? Конечно, сама, — хихикнул он.
— Урод… — просипел дознаватель и влепил ему пощечину. Антон свалился со стула, все еще хихикая, чувствуя, как шевелятся на голове волосы. Ощущение было совершенно новое. Оно показалось Антону таким забавным, что он зашелся от смеха и тут же осекся от страшной боли в груди.
— Не сметь… — прошептал дознаватель и заорал куда-то в коридор: — Врача сюда, живо!
— Я хочу домой, — сказал Антон и свернулся в клубок.
Где-то далеко выла сирена «скорой»; но звук уже затихал и вскоре совсем исчез, проглоченный плотным серым туманом. Человек, правивший телегой, был загорелым и обветренным — обычный дядька, который много времени проводит на улице, — но Антон сразу узнал его.
— Что ж ты так неосторожно? — укоризненно спросил Человек с черным лицом через плечо. Антон с виноватой улыбкой развел руками. На дне телеги валялись мешки, набитые чем-то мягким; от них пахло соломой, и землей, и открытыми по весне силосными ямами, и лежать на них было удивительно удобно. Старая лошадь, прихрамывая, тащила телегу сквозь мглу.
Послышался скрип, и из серой пелены проступил конский силуэт. Антон напрягся было, но верхом на лошади никто не сидел. Она постепенно выдвигалась из-за тумана, и вскоре уже видна была телега, неторопливо двигавшаяся наперерез. Возница Антона натянул вожжи, пропуская ее. Телега прошла совсем близко. Ею правил высокий, чуть полный человек в очках, с темно-серым, как мокрый асфальт, неподвижным лицом. Он глядел прямо перед собой и, казалось, не замечал их. Антон сглотнул и открыл рот, собираясь окликнуть его.
— Не надо, — тихо сказал возница.
— Куда он? — шепотом спросил Антон.
— В Белохолмск, куда же еще. В настоящий, — с нажимом добавил тот, и Антон, недоумевая, пожал плечами.
— Помогите лошадкам на корм!
Прохожий сунул сотенную бумажку, но девочка обиженно покачала головой.
— Не, я не могу просто так деньги взять, так нечестно.
Глаза у девочки были большие и яркие, как у куклы. Она поправила челку, и прохожий заметил на ее гладком лбу круглый шрам, похожий на сигаретный ожог.
— Кто ж это тебя так приложил? — сочувственно спросил он.
— Да был один козел… — помрачнела девочка. — Вы посидите на лошадке хотя бы, а? У вас фотик в телефоне есть? Мы вас сфотографируем!
Прохожий улыбнулся и, крякнув, полез в седло.
Глядя вслед Конану, Антон думал, что, конечно, совершенно невозможно жить без добрых воспоминаний — как не может жить разрезанный пополам человек; и что вечное веселье Конана все-таки было маской, раз уж бедняга не нажил в Москве ничего, что помогло бы ему держаться. И о Дашке он думал. О том, как в нее влюблялись или просто стремились будто к желанному трофею, и она раз за разом капризничала, изводила, но в конце концов впускала этих людей в себя — а они оставались ей чужими. Как ревность и обида разъедали Дашкину душу, пока такой же обиженный город не поглотил ее, не сделал своим орудием. И о себе думал, о том, что был таким же черствым чужаком, и о том, что все-таки спасся, сбежал, хоть и высокой ценой, но остался собой, целым, а не обглоданным…
Конана скрыла мгла. Лежа на мешках, Антон задремал, а потом проснулся и стал смотреть вперед, туда, где мелькали уже какие-то цветные отблески. Впереди горбился возница, загораживая обзор, и Антон, взволнованный приятным предчувствием, привстал, чтобы лучше видеть.
Прошло совсем немного времени, и из тумана, в окружении сопок и белопесчаных озер, встал город О. И тогда Антон все понял и закричал, молотя кулаками в спину Человека с черным лицом, но тот даже не обернулся, было уже поздно, и теперь Антону навеки предстояло существовать в воображаемом городе, сотканном только из добрых воспоминаний, — единственному живому среди призрачных мертвецов.
Александр Щёголев
Песочница
В «зыбучку» они вляпались на заброшенной детской площадке.
Ну бред же, бред натуральный! Город, закатанный в асфальт и бетон, утрамбованный миллионами ног и колёс, — конечно, странное место, опасностей тут хватает, но в этот список никак не входят зыбучие пески. Не иначе, материализовались выдумки какого-нибудь кататонического шизофреника.
Или сама Вселенная сошла с ума.
Белая ночь. Май подходит к экватору. В четыре утра уже светло, а народу — никого, ни в спящих переулках, ни в этом укромном уголке.
Молодые люди завернули сюда, чтобы срезать угол и напрямую выскочить на проспект. В лабиринте грязных дворов и двориков, переходящих один в другой, кто-то бы потерялся, но только не они… Завернули — и встали. Вернее, сначала встал Барсуков. Лисицын пробежал пяток шагов и вернулся.
— Что замер, о путник, печалью сражённый?
— Да вон. — Барсуков показал. — Кепка.
Головной убор был насажен на палку, торчащую из песка. Типа флаг. В свои лучшие времена этот огрызок служил штангой футбольных ворот, а теперь кто-то использовал его как флагшток.
— Ты хочешь сказать, мой глазастый друг, что сия вещица осталась от того урода? — осведомился Лисицын.
Барсуков молча пожал плечами. Что тут говорить? Она и есть. Выцветшая заношенная бейсболка, бывшая когда-то понтовой. С зеркальным козырьком, покрытым сетью мелких трещин, с полустёртой надписью «БУДЬ ДРУГОМ». Парень, похоже, рванул тем же маршрутом. Далеко ли ушёл — непонятно. Очень бы не хотелось снова с ним столкнуться.