Новые мифы мегаполиса (Антология)
Шрифт:
— После того, как я вымоюсь и позавтракаю, — всё, что пожелаете, — желчно сказал он. — Удочерю вас, милая барышня. Завещаю квартиру и свой любимый аэрограф…
— Отдай кошелёк.
— Опа! Если отдам, ты мне поможешь?
— Нет.
«НЕТ, НЕТ, НЕТ…»
Что это — эхо во дворике или навязчивые повторы в мозгу жертвы? Психоз вскрыл череп и помешивал мысли ложечкой. «Она не поможет… Это конец… Не поможет… Конец…»
Уцепившись понадёжнее за шаткую жёрдочку, Барсуков подтянул свою рубашку, застрявшую в тёмной массе. Кожаный бумажник лежал в нагрудном кармане.
— Забирай, — сказал он, бросая
Бродяжка, однако, ничуть не заинтересовалась добычей. Она присела перед Барсуковым на корточки и задумчиво произнесла:
— А может, помогу.
Со стороны проспекта донеслись звуки сирены: пронзили ночной воздух и смолкли. Через минуту сирена проявилась где-то неподалёку: вякнула и опять заткнулась. Милиция или «скорая»? Видимо, второе. Реанимобиль пробирается к Белкиной, петляя в узких исторических переулках… Сколько прошло времени — пять минут, полчаса, час?
— Это ты вызвал «скорую»? — спросила девочка.
— Нет.
— А почему?
Вопрос ввёл Барсукова в ступор. Очередное «почему». Действительно, что мешало им с Лисицыным позвонить по «ноль-три»? Хотя бы отсюда, из дворика.
Только глупость и трусость.
— Потому что я подлец… — прошептал он.
— А по-моему, ты просто ещё маленький. Как я, — вынесла пигалица приговор.
— То есть не могу отвечать за поступки?
— Отвечать — это не ко мне. Главное, жив до сих пор. Бог щадит своих детей… по возможности. Пока ты не сделал того, для чего родился, будешь жив.
— Вот и Лисицын говорил, что я инфантильный… Слушай, ты такая странная, что в дрожь бросает. Или это от холода? Как тебя… Мотылькова. Ты бы решала поскорей, поможешь мне или нет. Руки немеют… блин… долго я тут не провишу…
— Думай о чём-нибудь хорошем, легче терпеть, — посоветовала девочка на полном серьёзе.
О чём-нибудь хорошем? Запросто.
Когда я вырасту, пообещал себе Барсуков, клацая зубами, я буду спать только со своими женщинами. С чужими — Боже упаси. Ни-ни.
Трахать женщину, в которую влюблён, — это счастье, и так ли важно, какой ценой получено её согласие?
Подробности минувшей ночи, увы, помнились фрагментами, всё-таки Барсуков с Лисицыным тоже вкусили весёлых картинок. Ужин подействовал убойно — даже на них, даже в малой дозе…
Музон взбалтывал квартиру, как миксер, электронный пульс гонял по венам тепло и свет. Всё было позитивно. Всё было лучше, чем есть на самом деле. Переползали из комнаты в комнату (кто-то плыл, кто-то летел, кто-то просачивался сквозь стены); дверей в квартире почти не было — свободная планировка. Лосева рисовала портрет Барсукова на ягодицах у Лисицына (кисточкой и гуашью). Лисицын в качестве ответной любезности рисовал голубку Пикассо на груди у Лосевой — на левой, над сердцем. Что ещё? Сидя в джакузи, орали песню «Я пью до дна за тех, кто в море». Лисицын лил на девушек изумрудный «тархун» и творил очередную речь, перекрикивая поющих: «Принцессы Космоса, большеглазые и длинноязыкие! Мы, ваша пища, переварены и готовы к употреблению! Поднимем за это бокалы с праздничной зеленой слизью!..» В родительской спальне нашлась наконец кровать — размером с авианосец, — там и легли в дрейф…
Воспоминания фантастичны.
«Поплывшие» девчонки выделывали такое, чего, наверное, никогда бы не сделали по трезвости. Причём, как заверял Лисицын, наутро мало что смогли бы рассказать.
Воспоминания — это сон…
Дожить до утра не дал парень по имени Вася, сожитель Белкиной. Явился среди ночи, открыв дверь своим ключом. Откуда и зачем у него ключ от чужой квартиры? Не иначе, собирался при случае обнести богатеньких ротозеев. А чего ещё ожидать от ничтожества, от лузера, озабоченного в жизни только одним: как срубить деньжат на прокорм безмозглого тела.
Он прогулялся по квартире, тупо собирая раскиданное бельё, пока не оказался в спальне. Тут-то Белкина и очнулась — словно почуяла. Вскочила, трогательно прикрывшись простынёй, сдёрнутой с Барсукова.
Молчание тянулось добрую минуту. Компания мучительно трезвела.
— Мобильники не отвечали, — объяснил пришелец, глядя в пол. — Ни твой, ни у твоих друзей. И городской телефон не снимали.
— Васенька… — сказала Белкина.
— Нормально. — Он попытался улыбнуться. — Жизнь удалась.
— Васенька, подожди!
Он ушёл, громко шаркая. Поднимать ноги — не оказалось сил.
Белкина бросилась было следом, но встала на пороге комнаты, растерянно озирая себя. Потом она странно посмотрела на всех оставшихся и ушла почему-то совсем не в ту сторону — в холл.
— Разведка обосра… в общем, случился досадный сбой, — изрёк Лисицын, потянувшись.
Лосева тычком свалила его с кровати.
— Кретин!
— А чего? Это была грустная, а также печальная шутка.
Лосева сорвала с вешалки мамин халатик, влезла в него, с трудом попадая руками, подпоясалась… в общем, опоздала. Бежать надо было сразу. Когда из холла выплеснулось её отчаянное: «Куда?!! Что ты делаешь?!!», когда призыв не дурить превратился в визг, Лисицын выразился кратко:
— Делаем ноги.
А ведь она и вправду решает, спасать меня или нет, внезапно понял Барсуков, обмирая от ужаса. Решает, достоин ли. Тянет время, испытывает меня, а сама думает, изучает червяка под своими ногами… взвешивает «за» и «против»… Он еле удержался, чтобы не завопить.
Кто ты для маленькой, хлебнувшей горя девочки? Чужак. Возможно — враг, о чём сам не подозреваешь. И как добиться, чтобы она отнеслась к тебе, как к родному? Как к брату? Вот вопрос…
Да очень просто, подумал Барсуков — и поразился возникшей в голове ясности. Для начала нужно полюбить её как сестру…
Боже, что за бред?
— Мозги зависают, — признался он растерянно. — Замкнуло что-то. Если честно, я боюсь тебя больше, чем этого пакостного песка.
— А что со мной не так?
— Да всё! Как с инопланетянкой говорю.
Она состроила рожу.
— «Инопланетянка»! Ты смешной… Отец мой спился, и мама его бросила. Он замёрз на улице, пьяный был. Мама умерла, когда меня рожала. Моему брату было тогда лет десять. Меня отдали в Дом малютки, брата в детдом. Он придумал себе, что в смерти мамы виновата я: не родилась бы — ничего бы не случилось. Так что больше я его не видела… Это мне всё классная рассказала — в воспитательных целях.