Новые Миры Айзека Азимова. Том 5
Шрифт:
Олдбери потер разбитый локоть и сказал:
— Да ладно тебе, ладно. Однако Дейвис не унимался.
— Вот наша Земля. Посмотри на нее. Сколько ей лет?
— Я полагаю, несколько миллиардов, — осторожно ответил Олдбери.
— Ты полагаешь? А какое право ты имеешь полагать? Почему бы не сказать, что Земле несколько тысяч лет? Твой прапрадедушка, видимо, считал, что Земле шесть тысяч лет, если взять за истину то, что написано в Книге Бытия. Насколько мне известно, мой дед именно так и думал. С какой стати ты уверен, что они ошибались?
— Существует множество доказательств — с точки зрения геологии.
—
Олдбери откинулся на спинку кресла и как-то отстраненно принялся разглядывать Землю. Он почти не слышал того, что говорил Дейвис. Еще немного, и они увидят ее всю. Уже и сейчас в одном углу экрана видеоскопа можно было разглядеть ее изгиб на темном фоне космического пространства, в то время как ночная тень наползала с другой стороны.
Конечно, ночная тень не изменила своего положения. Земля вращалась, и людям в космическом корабле казалось, что она купается в свете.
— Ну? — потребовал ответа Дейвис.
— Что? — удивленно спросил Олдбери.
— Как насчет твоих идиотских доказательств с точки зрения геологии?
— А… распад урана, например.
— Я уже об этом говорил. Ты дурак.
Прежде чем ответить, Олдбери сосчитал до десяти.
— Я так не думаю.
— В таком случае послушай. Предположим, Земля возникла шесть тысяч лет назад, как говорится в Библии. Почему она не могла быть рождена таким образом, чтобы в уране уже содержался определенный процент свинца? Если можно сделать уран, почему бы не засунуть в него свинец? Почему бы не сделать океан соленым, а скалы из осадочных пород именно такими, какие они сейчас? Почему бы не нашпиговать почву известными нам ископаемыми?
— Иными словами, почему бы не создать Землю с полным набором свидетельств, доказывающих, что ей миллиард лет?
— Точно, — согласился Дейвис, — почему бы и нет?
— Позволь мне задать тебе другой вопрос: а зачем?
— Мне наплевать на причины, я пытаюсь объяснить тебе: так называемые доказательства возраста Земли вовсе не отрицают того, что она родилась шесть тысяч лет назад.
— Мне кажется, тебе все это представляется чем-то вроде игры, — проговорил Олдбери. — Научная загадка для проверки умственных способностей человечества. Или заданная людям намеренно — чтобы они отточили свое логическое мышление. Похоже на хитроумную погремушку, подвешенную над интеллектуальной колыбелью.
— Пытаешься пошутить, да, Олдбери? А на самом деле, что невозможного в твоих предположениях? Может быть, в них содержится правда. Ты же не в состоянии доказать, что это не так.
— А я и не пытаюсь ничего доказывать.
— Нет, тебя вполне устраивает, что можно принимать все на веру. Именно поэтому я и сказал, что ты дурак. Если бы мы могли отправиться в прошлое и увидеть все собственными глазами, вот тогда другое дело. Если бы могли попасть в какой-нибудь период времени до четырехсотого года до нашей эры и посмотреть на Древний Египет, или даже в еще более раннюю эпоху и словить саблезубого тигра…
— А еще хорошо было бы поймать тираннозавра.
— Конечно, тираннозавра. Просто отлично. До тех же пор мы имеем право только предполагать — и у нас нет никакой возможности доказать, в каком месте наши предположения правильны, а где мы ошибаемся. Вся наука основана на вере в стартовые постулаты и в значение методов дедукции и индукции.
— Тут нет никакого преступления.
— Тут есть преступление! — с возмущением воскликнул Дейвис. — Ты начинаешь им верить, и, как только это происходит, твой разум погружается в спячку. У тебя уже возникли определенные представления, и ты ни за что не захочешь поменять их. Галилей знал, что людям трудно отказаться от иллюзий.
— Колумб тоже, — сонно проговорил Олдбери. Голубоватая Земля, мимо которой проносились клубящиеся облака, усыпляла его.
Дейвис ухватился за этот аргумент с явным ликованием.
— Колумб! Ты, видимо, думаешь, будто он считал Землю круглой, в то время как все остальные были уверены в том, что она плоская.
— Ну, до определенной степени.
— Вот к чему приводит вера во всезнание учительницы начальной школы. Каждый разумный и образованный человек, живший во времена Колумба, был готов признать, что Земля круглая, а спорили они по поводу ее размера.
— Точно?
— Абсолютно! Колумб пользовался картами итальянского географа, из которых следовало, что в окружности Земля составляет пятнадцать тысяч миль, а восточная граница Азии находится на расстоянии четырех тысяч миль от Европы. Придворные географы короля Иоанна Португальского утверждали, что это неверно. По их расчетам Земля составляла около двадцати пяти тысяч миль в окружности, а восточная граница Азии находилась на расстоянии двенадцати тысяч миль к западу от западной границы Европы, поэтому они советовали королю Иоанну не оставлять попыток объехать вокруг Африки. Португальские географы были, естественно, на сто процентов правы, а Колумб на все сто ошибался. Португальцы добрались до Индии, а Колумб — нет.
— И тем не менее он открыл Америку, — возразил Олдбери. — Вряд ли ты станешь отрицать этот факт.
— Это не имело никакого отношения к его представлениям. Он открыл Америку по чистой случайности. Колумб был самым настоящим интеллектуальным мошенником: когда во время путешествия выяснилось, что его карты неверны, он просто взял и подделал записи в судовом журнале, но ни за что не пожелал расстаться со своими заблуждениями. Ему было очень трудно отказаться от своих иллюзий — они умерли вместе с ним. Так и с нами происходит. Я могу до посинения пытаться убедить тебя в собственной правоте, но ты все равно будешь продолжать считать Колумба великим человеком, поскольку он верил в то, что Земля круглая, в то время как все остальные представляли ее себе плоской.
— Пусть будет по-твоему, — проворчал Олдбери.
Его охватила апатия. Вдруг вспомнился куриный суп, который готовила его мать, когда он был ребенком. С ячменем. Он не забыл запахи, наполнявшие кухню в субботу утром, когда к завтраку подавали поджаренный французский хлеб, и то, как выглядели улицы после дождя, и…
Ларс Нильссон держал в руках расшифровки, в которых психологи пометили наиболее важные места.
— Мы по-прежнему слышим их четко и ясно?