Новые парижские тайны
Шрифт:
Я не прошу извинить меня. Знаю, вы извините. Не ждите от меня связного письма; находясь в возбуждении, в которое повергло меня ваше послание, я хотел бы, чтобы это было что-то вроде исповеди — ведь вы поймете. Это чрезвычайно опасно, потому что умствовать — не мое дело, потому что я остерегаюсь, боюсь умствований и считаю, что все, не касающееся моих романов, должен сохранять в тени. Два года назад Кайзерлинг настоял на встрече со мной, чтобы изучать меня, словно подопытного кролика. В конце концов я поехал на несколько дней в Дармштадт. Боюсь, я его разочаровал: он увидел молодого мускулистого толстяка, который отказывался от водки
Потому-то я пользуюсь случаем и пишу это письмо: выскажись я вслух, все это прозвучало бы фальшиво. Перед лицом собеседника я автоматически начал бы играть роль, превратил бы и себя, и собеседника в персонажи романа и принялся бы чистосердечно лгать.
С пером в руке гораздо проще сохранять хладнокровие и естественность. Это мой долг перед вами: я ведь прекрасно понимаю, что вы сделали, и не нахожу слов благодарности.
Как я уже говорил, я ждал чего-то, но либо гораздо позже, либо чего-то менее внятного: массу неприемлемой критики, которая лишь заставила бы скрипеть зубами.
Сейчас я признаюсь вам в самом серьезном, самом опасном. Я все сознаю! Сознаю до отчаяния! До такой степени, что расскажу вам с датами о всех этапах моей карьеры, начиная с далекого детства.
Я расскажу вам все, даже самые нелепые вещи, потому что вам можно говорить обо всем.
В двенадцать лет я хотел стать священником или чиновником — мне это казалось единственной возможностью иметь время писать для заработка. Из меня должен был вырасти Массильон [65] или Ксавье де Местр [66] .
65
Массильон Жан Батист (1663–1742) — французский проповедник, моралист.
66
Местр Ксавье де (1763–1852) — французский писатель; много путешествовал, бывал в России.
В шестнадцать лет, переходя туманной ночью через Арочный мост, я заявил, что стану министром или академиком (сомнений в этом, понятное дело, не возникало).
И только лет с восемнадцати я знаю, что хочу когда-нибудь стать настоящим романистом, и знаю, что романистом можно стать самое раннее лет в сорок. Я говорю романистом, а не поэтом.
С тех пор мой путь выбран, выбран вполне осознанно и с одобрения моей жены, которой одной известно мое постоянное движение вперед.
Прежде всего ремесло. Замесить раствор. На это я отвел себе десять лет. Вначале, когда я каждые три дня выдавал развлекательный роман, мне случалось войти вечером в транс и написать сказку или рассказ. Я никогда не пытался их опубликовать. У меня их полные папки. Я знал, чего им недостает. И знал, что хотел бы однажды сделать — этого я не сделал до сих пор.
Я позволил себе приложить к этому письму маленький рассказ, написанный в то время, «Г-н Гюстав»; прошу его вернуть — это воспоминание. Вы увидите, что уже тогда меня преследовала проблема, которую я все время пытаюсь решить; это проблема трех измерений — прошлого, настоящего и будущего, тесно переплетенных в едином действии, в насыщенной жизнью атмосфере, — то, чего мне не удалось достичь до сих пор. Сейчас, после нескольких минут чтения любого из этих рассказов, желудок мой подступает к горлу, меня тошнит.
На их примере я увидел, чего мне недостает. Влезть в шкуру любого человека. Некоторые персонажи поддавались мне в этом смысле, другие нет. И пока в своих развлекательных романах (интересно, как их принимали?) я исхитрялся учиться: здесь — диалогу, тут — какому-то ракурсу, там — какому-то виду действия… я пообещал себе, что на втором этапе буду учиться жизни.
Я ждал почти десять лет. Чтобы очень быстро прожить множество жизней, мне требовалось много денег. В двадцать лет я написал: «Я опубликую свой первый роман в тридцать лет». В тридцать я решил: «Чтобы прожить, чтобы изучать жизнь, буду писать полулитературные романы, а свой первый настоящий роман напишу в сорок лет».
Сегодня мне тридцать шесть. Я продвинулся мало, но все же не настолько, чтобы полагать, что просчитался.
Детективный роман позволил мне прикоснуться и к широкой публике, и к деньгам и к тому же обучаться профессии в наиболее легких условиях — «с поводырем», если можно так выразиться.
Третий период. После восемнадцати детективных романов я очень устал и решил ликвидировать «поводыря», то есть Мегрэ. Это были: «Лунный удар», «Рыжий ангел», «Люди в доме напротив», «Падучая» и т. д.
Но я все еще нахожусь в тесных рамках. Мне нужно опираться на энергичное действие. Я могу удерживать внимание только с помощью драматического сюжета.
И кроме того, я не могу создавать даже два персонажа одновременно! Я понимаю, что именно в этом ключ ко всем моим усилиям и даже порой к предпочтениям, могущим показаться странными. Прежде чем приступить к большим романам, которые я обещаю себе создать, я хочу овладеть профессией в совершенстве; я плохо представляю себе Себастьяна Баха, борющегося с техническими трудностями. По моему убеждению, в романе они так же велики, как и в музыке или живописи. У художников есть выражение «неживая кисть». Сколько таких неживых кистей и даже голов в литературе!
Однако то, что возможно в живописи — живая модель, — невозможно в романе, во всяком случае в том смысле, в каком понимал это Золя.
Извините меня, дорогой учитель, я погорячился. Я высказываюсь ex cathedra [67] , но я защищаю таким образом всю свою жизнь, ведь если я не прав, она для меня потеряна. Во всяком случае, потеряны десять лет, в течение которых мне казалось, что на развлекательном романе я учусь замешивать раствор, а также почти десять лет, в течение которых я хотел прожить все возможные жизни, чего бы мне это ни стоило.
67
Безапелляционно (лат.). — Прим. перев.
Чтобы не заниматься документалистикой, чтобы никогда не изучать недостающий персонаж. Чтобы в нужный момент у меня в кабинете появился десяток необходимых мне персонажей.
И кроме того, чтобы не нужно было их наблюдать. Наблюдение меня приводит в ужас. Нужно пробовать, чувствовать. Побывать избитым, оболганным; чуть не написал «обворованным». Попробовать все — может, не до конца, но достаточно, чтобы почувствовать. К тому же я посредственность во всем, от садоводства до верховой езды, а в латыни — и вовсе нуль.