Новые приключения Царя Обезьян. Дополнение к Путешествию на Запад
Шрифт:
— Великий владыка, я давно хотела признаться вам в одном своем тайном желании, но происшествия, то и дело случавшиеся во дворце, всякий раз мешали мне поведать о нем. С той поры как вы сделали меня своей супругой, я мечтала родить вам детей, чтоб они стали вашими преемниками. Могла ли я подумать, что за все эти годы моим мечтам не суждено будет сбыться? Вы же, Великий владыка, дарите любовью только меня и не хотите подыскать себе наложницу. Однако на ваши виски уже лег снег, и силы в теле убывают. Ваша раба, хоть и скудна разумом, все же встревожена мыслью, что до конца своих дней вы останетесь одиноким и после смерти ваш дух будет лишен заботы наследников. Между тем, девица Пинсян необычайно хороша собой и изящна, ее глаза с поволокой пленяют сердца мужчин. Я несколько раз беседовала с ней, желая получше ее узнать, и поняла, что она умна и отменно воспитана. Отчего бы вам не призвать ее к себе сегодня ночью?
Владыка Сян изменился в лице.
— О прекрасная! — ответил он. — Сдается мне, что волнения, пережитые тобой сегодня, все перевернули у тебя в душе. Иначе как могла бы супруга, столь ревнивая, как ты, произносить речи, в которых нет и следа ревности?
— Великий владыка,— проговорил с улыбкой
— Красавица, — возразил Сян Юй, — даже если ты попросишь меня десять тысяч раз, я не смогу взять в жены Пинсян. Неужели ты забыла, как пять лет тому назад в дни новогодних гуляний мы поклялись быть вместе и в жизни, и в смерти? Ты просто смеешься надо мной.
Сунь Укун понял, что его замысел не удался, и поспешил сказать, нежно улыбаясь:
— О, Великий владыка, я боюсь только, что вы отвергнете меня. Ну а я — разве я могу отвернуться от вас? Однако я осмелюсь огорчить повелителя.
Сунь Укун не был настоящей Красавицей Юй. Но и Красавица Юй тоже не была настоящей. А потому можно сказать, что поддельная Красавица Юй убила поддельную Красавицу Юй.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
— Что случилось, Красавица? — спросил Сян Юй.
— Я сегодня так испугалась этой обезьяны, что до сих пор пребываю в смятении, — сказал Сунь Укун. — Не соблаговолит ли Великий владыка остаться в покоях совместной радости один? А я побуду где-нибудь поблизости и приду в себя. Пусть мне принесут некрепкого чаю, я подожду, пока перестанет колотиться сердце, и сама приду к вам.
— Как могу я оставить тебя и почивать один? — воскликнул Сян Юй, заключая Сунь Укуна в объятия. — Если ты не ляжешь до первой стражи. А если ты станешь бодрствовать всю ночь, я не покину тебя всю ночь. — И добавил: — Красавица, я выпил сегодня слишком много вина и подобен переполненному кувшину. Позволь, чтоб ты не скучала, я что-нибудь расскажу тебе, да и мой хмель тем временем пройдет.
Сунь Укун с улыбкой сказал:
— Желаю Великому владыке сдерживать свои страсти и рассказывать помедленнее.
Владыка Сян положил руку на меч, приосанился и с важным видом начал:
— О прекрасная Юй! Жизнь моя клонится к закату, и прожил ее Сян Юй как подобает истинному герою! До двадцати лет я не знал ни грамоты, ни искусства владения мечом. Когда я понял, что император Синь — ничтожный глупец, я поднял на восстание восемь тысяч воинов и призвал к себе старого Вань Цээна, думая только об одном: завладеть троном циньского государя. В то время жил один Даос в Одежде из Птичьих Перьев. Он знал тайны людских судеб. Не раз посылал я к нему своих прислужников узнать, когда истекает срок царствования Синь, и он неизменно отвечал, что время еще не пришло. А теперь, Красавица, скажи мне, кончилось время Синь или нет? Потом силы мои умножились, а воля уже не знала преград. Никакие стихии мира не были надо мной властны. Предначертанием судьбы Синь не должна была погибнуть, а она погибла. Чу не предрешено было воспрянуть, а это свершилось. Пришел день, и я повесил на городских воротах ок¬ровавленную голову Сун И. Тогда мужество покинуло всех полководцев, и при встрече со мной у них вываливались изо рта языки и дрожали колени. Ах, как замечательно было в ту пору быть Сян Юем! Когда Чжан Хань решил биться со мной, армия Синь была еще сильна. Но я вышел Чжан Ханю навстречу и крикнул: "Как твое имя?" Стоило этому полководцу увидеть мое темное лицо и услыхать громоподобный голос, как он, застонав, рухнул со своего коня, украшенного серебряной сбруей. Я же не стал его убивать. А потом со мной вышел сразиться еще один предводитель войска. На его развевающихся красных знаменах было начертано: "Полководец Великой Синь Хуан Чжан". Я подумал: "Ну, если у Синь такие предводители войска, как этот, она больше не великая". И прямо на поле боя захохотал: "Ха! Ха! Ха!" Я и не думал, что один мой смех сотрет в порошок кости этого полководца. Его копье уткнулось в землю, а тело обмякло, словно мешок. Он поспешно замахал сигнальным флагом и стал бить в большой зеленый гонг, а потом поворотил коня и во весь дух поскакал в своих золотых доспехах назад к войску. Тем временем я уже вплотную приблизился к циньским укреплениям. Кровь взыграла во мне, и я обрушил на Чжан Ханя поток брани: "Жалкий трус! Ты боишься выйти на бой сам и посылаешь безусых юнцов с деревянными пиками — вот добрая пожива для моего клинка!" Но тут острие моего Драгоценного Меча шепнуло мне: "Не желаю пить кровь этих ничтожных людишек, дай мне напиться крови Чжан Ханя!" Я послушался совета моего меча и отпустил Хуан Чжана на все четыре стороны. Знаешь ли ты, Красавица, сколь презренен был этот жалкий Чжан Хань? Солнце уже садилось, когда он вывел против меня десять тысяч отборных воинов. Не раскрыв от страха рта, не проронив ни слова, он молча поднял свой тяжелый топор с яшмовой рукоятью и швырнул его в меня. Все тело мое словно обожгло огнем, и грозно загудел мой яшмовый клинок. Рядом стоял один из моих соратников, звали его Гао Саньчу, и был он человеком возвышенных устремлений. Он сказал: "Зачем вам убивать Чжан Ханя? Надо сделать так, чтобы он сдался сам. У нас в лагере нет повара, вот и найдется работа для Чжан Ханя!" Я послушался Гао Саньчу, легонько взмахнул мечом и зарубил разукрашенного коня Чжан Ханя, а его самого пощадил. Ну и натерпелся он, верно, тогда страху!
— Великий владыка, — прервал рассказ Сунь Укун нежным голосом, — выпейте чаю, не спешите продолжать.
Тут на сторожевой башне дважды ударили в барабан — уже минула вторая стража.
— Красавица, неужели тебя не сморил сон? — спросил Сян Юй.
— У меня по-прежнему теснит в груди, — сказал Сунь Укун.
— Ну, раз ты не хочешь спать, я буду рассказывать дальше. На следующее утро мой громогласный храп еще сотрясал шатер, украшенный тигриной мордой, когда я услышал, как на Юге огромная толпа в миллион человек кричала: "Десять тысяч лет! Десять тысяч лет!" — такая же толпа на Севере подхватила: "Десять тысяч лет! Десять тысяч лет!" — и на Востоке то же самое! Я вскочил со своего ложа, кликнул оруженосца и спросил: "Наверное, это сам император Синь повел против меня свои войска? Ну что же, раз сегодня мне предстоит встреча с императором, я велю подать новые доспехи. И ты знаешь, Красавица, что ответил мне мой оруженосец? Он упал на колени и заикаясь произнес: "В-великий в-владыка изволит ошибаться. Имени Синь больше не осталось на земле. Знатные люди со всех восьми сторон света стоят перед яшмовым шатром Великого владыки и провозглашают: "Десять тысяч лет!" Услышав это, я поспешил причесаться, надел свой шлем, омыл ноги и обулся, но не стал облачаться в новые доспехи. В тот же час я разослал приказ владетельным князьям всего света прибыть к моему шатру и выслушать меня. Минул полдень, потом прошло еще два часа, но ни один удельный правитель так и не появился у моего лагеря. В душу мне закрались сомнения. Я приказал оруженосцу передать князьям такие слова: "Если вы, желая увидеть меня, не спешите со всех ног к моему шатру, неужто вы думаете, что я выйду к вам?" Не успел слуга исполнить мой приказ, как ворота лагеря распахнулись настежь. Я увидел удельных правителей со всего света и подивился тому, что все они стали вдвое короче! "Отчего сии достойные мужи лишились половины своего роста?" — в изумлении подумал я, присмотрелся получше и разглядел, что все они как один ползли на коленях, шаг за шагом взбираясь по ступенькам, ведущим к моему шатру. По правую руку передо мной склонилась ниц толпа людей в коронах и одеждах, расшитых жемчугом, и такая же толпа стояла, согнувшись в поклоне, по левую руку. Я хотел было отчитать их за то, что они заставили меня так долго ждать, но люди из моей свиты доложили мне: "Великий владыка! Когда владетельным князьям передали ваш приказ, они собрались на совет, чтобы решить, как им приблизиться к вашему шатру. Они не посмели войти в ворота не склонившись, или ограничиться простым поклоном со сложенными руками, или подойти к вам беспорядочной толпой. Они все думали и думали, пали ниц на землю и долго лежали недвижимы. Потом судили да рядили, и сердца их были преисполнены тревоги и страха. В конце концов они избрали "ходьбу на коленях" и тогда только осмелились направиться к вам!" Когда я это услышал, то даже проникся жалостью к удельным князьям и велел им поднять головы. Но разве хоть один из них посмел бы взглянуть на меня? В ответ до моих ушей донесся лишь невнятный гул. То не был звон колокола или пение тростниковой свирели в золотом окладе. Я напряг слуг и услышал, как князья чуть слышно бормотали: "Желаем вам десять тысяч лет жизни! Не смеем поднять головы". Да, ничего не скажешь, в тот год Сян Юй снискал себе славу героя.
Сунь Укун издал звук, напоминавший, как говорится, "падение цветка на пустынные ступени".
— Великий владыка, — сказал он, — вы утомились, отпейте глоток бобового отвару, передохните, а потом снова будете продолжать.
Тут на дозорной вышке три раза ударили в барабан. "Уж третья стража минула", — подумал Сунь Укун.
— О прекрасная, — обратился к нему Сян Юй. — Недуг, верно, все еще терзает тебя. Тогда дозволь мне продолжить свой рассказ. Слушай же, что было дальше. Случилось так, что правитель Пэй не выказал мне должного уважения и стал грозить войной. Тогда я недолго думая повел свое войско в Земли Внутри Застав. Еще издалека, за десять ли, я увидел человека в короне из яшмы и жемчуга, сверкавших как солнце и луна и все звезды на небе, и в узорчатом халате, на котором были вышиты горы, драконы и водяные растения. Он ехал в колеснице, отливавшей синевой и зеленью и украшенной летящими драконами и танцующими фениксами. За ним шли толпой придворные с золотыми и серебряными печатями в руках, в желтых халатах с пурпурными поясами, а всего их было без малого несколько тысяч. Огромная эта толпа двигалась по дороге, извиваясь, словно змея, и хвост ее терялся вдали.Как только они заметили меня на опушке сосновой рощи, человек, ехавший впереди, тут же снял свою корону из яшмы и жемчуга и надел на голову шапку простолюдина из грубого холста, сбросил с плеч узорчатый халат с горами, драконами и водяными растениями и переоделся в некрашеное тонкое платье. Он сошел с колесницы, украшенной драконами и фениксами, и заложил руки за спину. А его придворные, с золотыми и серебряными печатями в руках, в желтых халатах с пурпурными поясами, обулись в соломенные сандалии, подпоясались веревками и вымазавши лица красной краской. Потом они упали на колени, простерлись ниц, жалея лишь об одном — что не могут зарыться в землю на тысячу и десять тысяч локтей! Увидев, что они встречают меня подобающим образом, я хлестнул моего вороного коня и помчался к ним во весь опор. Со всех сторон я слышал возгласы: "Десять тысяч лет нашему господину! Десять тысяч лет нашему господину!" Стоило мне нахмурить брови, как их предводитель сам закричал: "Десять тысяч лет нашему господину! Я, циньский правитель Цзыин, пришел сдаться моему господину, да будет ему даровано десять тысяч лет!" В ту пору я был горяч и скор на расправу. Стоило мне взмахнуть мечом, и тысячи людей — государи и простолюдины, молодые и старые — превращались в безголовых призраков. Да, славные были времена! Я крикнул: "Дух Синь Шихуана! Пора бы тебе знать, что сегодня..."
Из головы Сунь Укуна не шли мысли о Синь Шихуане, и потому, когда Сян Юй произнес это имя, Сунь Укун, притворившись, что его сморил сон, слабым голосом проговорил:
— Великий владыка, сделайте милость, остановите свой рассказ, меня совсем одолел сон.
Могли Сян Юй продолжать, услыхав от Красавицы Юй, что она желает почивать? Владыка Чу тут же умолк, и они услышали, как на дозорной вышке грянул барабан: бум... бум... бум... бум... бум... Минула пятая стража.
— Великий владыка, — сказал Сунь Укун, — на этот раз ваш рассказ был таким долгим! Мы не заметили, как пробили четвертую стражу!
Сунь Укун опустился на ложе, и Сян Юй лег рядом с ним на одной подушке.
— Мне что-то не спится, — проговорил Сунь Укун.
— Если моя красавица не может уснуть, я расскажу еще, — предложил Сян Юй.
— Вы отменный рассказчик, — промолвил Сунь Укун, — но впредь не будьте так бесстыдны.
— Но что же бесстыдного в моих рассказах? — удивился Сян Юй.
— Когда мы говорим о других людях, в этом нет ничего постыдного, но говорить о себе — это бесстыдство. Расскажите лучше, где сейчас Синь Шихуан?