Новые проделки Эмиля из Лённеберги
Шрифт:
– Погляди-ка, папа! – восторженно крикнул он. – У нас на обед пальты!
Папа сдвинул со лба соломенную шляпу и мрачно посмотрел на Эмиля. Видно, он ещё не забыл крысоловку. А Эмиль просто из кожи лез, лишь бы загладить свой проступок.
– Взгляни-ка! Ух ты, сколько кровяного теста! – не унимался Эмиль и высунул миску ещё дальше из окна.
И подумать только – вот ужас! – он нечаянно выронил миску из рук, и она вместе с кровяным тестом шлёпнулась прямо на папу, который лежал под окном лицом кверху.
– Бу-бу-бу! – только и вымолвил папа.
Да,
– Конец дорогому хозяину Катхульта! – причитала она. – Эмиль, горюшко наше, стукнул его, кровь так и брызнула, ах, ах, ах, беда-то какая!
Когда мама Эмиля увидела, что случилось, она схватила Эмиля за руку и опрометью бросилась с ним в столярную. Эмиль всё ещё в одной рубашке снова уселся там на чурбан и начал вырезать своего девяносто девятого деревянного старичка. Тем временем маме пришлось изрядно потрудиться, отмывая папу.
– Соскребай поосторожней, хоть бы теста на три-четыре пальта осталось, – сказал папа Эмиля, но мама покачала головой:
– Что с воза упало, то пропало. Придётся теперь готовить рагмунк.
– Хи-хи-хи, у нас не будет обеда до ужина, – захихикала маленькая Ида, но тотчас умолкла, увидев заляпанные кровяным тестом мрачные папины глаза.
Мама Эмиля усадила Лину тереть картошку для рагмунка. Может, ты не знаешь, что такое рагмунк? Это блюдо вроде оладий из тёртой картошки. И уверяю тебя, оно куда вкуснее, чем может показаться с моих слов.
Вскоре Лина замесила серо-жёлтое картофельное тесто в глиняной миске, которую папа снял с головы. Ведь он вовсе не собирался целый день расхаживать в ней, словно викинг в шлеме. Как только папу немного отмыли, он отправился в поле косить рожь и за делом переждать, пока готовят рагмунк. Тут-то мама и выпустила Эмиля из столярной.
Эмиль слишком долго просидел взаперти не двигаясь и почувствовал, что не мешает размяться.
– Давай играть в «ветер-ветрило», – сказал он сестрёнке, и маленькая Ида тут же пустилась бежать.
«Ветер-ветрило» – это такая игра, которую Эмиль придумал сам. Надо со всех ног бежать по кругу и возвращаться на то же место, где началась игра: из кухни – в сени, из сеней – в горницу, из горницы – в кухню, из кухни – снова в сени, и так всё снова и снова, круг за кругом, чтобы только ветер свистел в ушах. Бежать надо было в разные стороны, и всякий раз, когда брат и сестра встречались, они тыкали друг дружке пальцем в живот и кричали: «Ветер-ветрило!» Игра потому так и называлась, и оба – Эмиль и Ида – веселились до упаду.
Но когда Эмиль на восемьдесят восьмом круге вбежал как оглашенный в кухню, он налетел на Лину, которая с глиняной миской в руках как раз подходила к плите, чтобы наконец-то начать печь рагмунк. Эмилю захотелось развеселить и Лину – он ткнул ей пальцем в живот и закричал: «Ветер-ветрило!» Вот этого-то делать и не следовало! Он же знал, как Лина боится щекотки.
– И-и-и-и-и… – закатилась Лина, изогнувшись точно дождевой червяк.
И представь себе – вот ужас-то! – миска выскользнула у неё из рук! Как это произошло, никто не знает. Одно известно: всё картофельное тесто угодило на голову папе Эмиля – голодный как волк, злой, он как раз в этот миг переступил порог кухни.
– Бу-бу-бу! – только и вымолвил папа. Да, попробуй сказать ещё что-нибудь, когда ты весь залеплен картофельным тестом!
Позднее Эмиль и Ида сложили что-то вроде маленькой присказки из этого его слова. «Бу-бу-бу-бу, наелся папа картофельного теста», – любили повторять они, хихикая. Или: «Бу-бу-бу-бу, наелся папа кровяного теста».
Но тогда Эмилю было не до смеха. Он и пикнуть не успел, как мама схватила его за руку и опрометью бросилась вместе с ним в столярную. За спиной Эмиль услышал папин крик. Сперва чуть приглушённый картофельным тестом, он разносился уже по всей Лённеберге.
Эмиль сидел на чурбане и вырезал своего сотого деревянного старичка, но настроение у него было вовсе не праздничное. Скорее наоборот! Он был зол, как кусачий муравей! Нет, уж это слишком – сидеть в столярке по три раза в день, да к тому же ни за что ни про что.
– Виноват я, что ли? Папаша сам всё время попадается под руку, – бурчал он. – Крысоловку в укромном местечке и то нельзя оставить! Бац, а он тут как тут. И зачем он всё время подставляет голову то под кровяное, то под картофельное тесто?
Не подумай только, что Эмиль не любил папу или папа не любил Эмиля. Они очень любили друг друга. Но и люди, которые любят друг друга, могут иногда ссориться, когда им не везёт с крысоловками, кровяным или картофельным тестом и так далее.
Суббота, двадцать восьмое июля, подходила к концу. Сидя в столярной, Эмиль злился всё больше и больше. Вовсе не так представлял он себе юбилей по случаю сотого деревянного старичка. Праздник этот пришёлся на субботний вечер, а как же ему пригласить в столярную Альфреда, если у того по субботним вечерам совсем другие дела? Альфред сидит в это время на крылечке людской, милуется с Линой, играет ей на гармошке, и, право слово, недосуг ему ходить в гости к Эмилю.
Эмиль отбросил в сторону резак. Он остался совсем один. Даже Альфреду теперь не до него. И чем больше он думал об этом, тем яростнее злился. Где это видано – просидеть взаперти всю бесконечную субботу, да ещё в одной рубашке! Ведь у него не было времени даже одеться – его то и дело волокли в столярку. Видно, папа с мамой, да и Альфред тоже, хотят навсегда запереть его в столярке! Ну, так они ещё у него узнают!
Эмиль ударил кулачком по верстаку, и тот заскрипел. Так вот вам, получайте! В этот миг Эмиль принял роковое решение. Он останется в столярке на всю жизнь. В одной рубашке и шапчонке, одинокий и всеми покинутый, он будет сидеть там до самой смерти.