Новые работы 2003—2006
Шрифт:
У Твардовского уже в годы «оттепели» в поэме «За далью – даль» была дана схема обязательного соположения персонажей в современной литературе со словом «растущий» [597] .
В это же самое время другие писатели продолжали придерживаться советского словоупотребления:
«Огромная растущая требовательность читателей обязывает нас писать по-настоящему…» [598] .
Не умирающее в советской жизни слово оказывается под прицелом поэта и в поэме «Теркин на том свете» (1945–1963).
597
Твардовский А. Собр. соч. в 6 томах. Т. 3. М., 1978. С. 241.
598
Выступление
«Однажды герой развернул газету и увидел в ней статью критика Аримана, которая называлась “Вылазка врага” и где Ариман предупреждал всех и каждого…» (с. 141).
599
Твардовский А. Указ. соч. С. 333.
«В Ленинграде же мы имели не так давно вылазку такой реакционной группы поэтов, какой является группа т. н. “Обереуты” (объединение реального искусства)… под словесным жонглерством и заумными творениями которых скрывается явно враждебное нашему социалистическому строительству и нашей советской революционной литературе течение» (из статьи Н. Слепнева «На переломе», конец 1920-х годов) [600] .
«Вылазка буржуазной агентуры в языкознании» [601] .
600
Цит. по: Введенский А. Полн. собр. соч. в 2 томах. Т. II. Произведения: 1938–1941. Приложения. М., 1993. С. 154.
601
Название статьи Г. И. Горбаченко, Н. П. Синельниковой, Т. А. Шуб – см.: Против буржуазной контрабанды в языкознании. Л., 1932.
Примечательно, что слово задержалось и в либеральной печати первых постсоветских лет:
«… Исполнительная власть в очередной раз “сдала” позиции национал-коммунистам, не найдя адекватной реакции и пытаясь скрыть от страны и масштаб, и характер их вылазки» [602] .
Автор настойчиво употребляет это слово – с первой же фразы романа:
«В час жаркого весеннего заката на Патриарших прудах появилось двое граждан» (c. 7).
602
Попов Г. Власть должна реализовать полученный на референдуме мандат // Известия. 15 мая 1993. С. 8.
Так вступает в роман голос власти.
«… Соткался из этого воздуха прозрачный гражданин престранного вида»,
«Гражданин ростом в сажень, но в плечах узок, худ неимоверно, и физиономия, прошу заметить, глумливая»,
«… Длинный, сквозь которого видно, гражданин не касаясь земли, качался перед ним и влево, и вправо» (c. 8).
Особенно обострена диссонансность включения голоса власти в следующем описании, построенном как лирическая пейзажная картинка:
«Вода в пруде почернела, и легкая лодочка уже скользила по ней, и слышался плеск веса и смешки какой-то гражданки в лодочке» (c. 43) –
как будто во фразу Булгакова инкорпорирован фрагмент фразы Зощенко.
В диалогических репликах впрямую имитируется голос власти.
«– Турникет
«– Гражданин! – опять встрял мерзкий регент. – Вы что же это волнуете интуриста? За это с вас строжайше взыщется!»
И Иван тут же вслед обращается к говорящему, в свою очередь имитируя – перехватывая у него – голос власти:
«Задыхаясь, он обратился к регенту:
– Эй, гражданин, помогите задержать преступника! Вы обязаны это сделать!» (с. 50).
«Ну вот что, граждане: звоните сейчас же в милицию, чтобы выслали пять мотоциклетов с пулеметами, профессора ловить» (с. 64).
И в авторской речи, пропущенной через помраченный разум Ивана, возникает это же слово. Когда Иван
«вдруг сообразил, что профессор непременно должен оказаться в доме № 13 и обязательно в квартире 47»,
и, войдя туда, устремляется в ванную («Он, конечно, спрятался в ванной»), то видит
«ванну, всю в черных страшных пятнах от сбитой эмали. Так вот, в этой ванне стояла гражданка, вся в мыле и с мочалкой в руках» (с. 52).
«Гражданка» в мыле говорит, конечно, сама за себя – подобно гражданке в лодочке.
«– Федор Васильевич, выпишите, пожалуйста гражданина Бездомного в город. Но эту комнату не занимать <…> Через два часа гражданин Бездомный опять будет здесь» (с. 91).
«В секретарскую спокойной деловой походкой входила милиция в числе двух человек. <…>
– Давайте не будем рыдать, гражданка, – спокойно сказал первый…» (с. 185) –
здесь слово употреблено в уже формализованном значении обращения представителя власти к любому гражданину.
«– Позвольте вас спросить, гражданин, – с грустью осведомился человечек в чесунче, – где квартира номер пятьдесят?
– Выше! – отрывисто ответил Поплавский.
– Покорнейше вас благодарю, гражданин…» (с. 196).
«… Женщина за прилавком воскликнула:
– Гражданин! У вас же вся голова изрезана!» (с. 205).
«Удивленная Маргарита Николаевна повернулась и увидела на своей скамейке гражданина. <…>
– Да, – продолжал неизвестный гражданин, – удивительное у них настроение. <…>
<…> Удивительно было то, что из кармашка, где обычно мужчины носят платочек или самопишущее перо, у этого гражданина торчала обглоданная куриная кость» (с. 217).
«… Среди других пассажиров из него высадился один странный пассажир. Это был молодой гражданин, дико заросший щетиной, <…> одетый несколько причудливо. Гражданин был в папахе, в бурке поверх ночной сорочки и синих ночных кожаных новеньких, только что купленных туфлях» [603] (с. 328–329).
603
«Папаха» и «бурка» – следы пребывания Степы во Владикавказе, исчезнувшем из последней редакции романа. Умирающий, уже ослепший писатель продолжал работу над ее текстом. 25 января 1940 г. Е. С. Булгакова записывает в дневнике: «Продиктовал страничку (о Степе – Ялта)». В 1969 году она рассказывала нам: «В 1940 году он сделал еще вставки в первую часть – я читала ему. Но когда перешли ко второй и я стала читать про похороны Берлиоза, он начал было править, а потом вдруг сказал: – Ну, ладно, хватит, пожалуй, – и больше уже не просил меня читать». После ее смерти, обрабатывая архив Булгакова, мы установили, что рукопись романа подтверждает этот рассказ: последняя правка рукою Е. С. Булгаковой оборвана на с. 283 машинописного текста второй части романа, на разговоре Маргариты с Азазелло – там, где она спрашивает его: «– Так это, стало быть, литераторы за гробом идут?» (см. об этом: Чудакова М. О. Архив М. А. Булгакова: Материалы для творческой биографии писателя // Записки Отдела рукописей ГБЛ. Вып. 37. М., 1976. С. 140–141). «О Степе – Ялта» – это был новый вариант конца 7-й главы: теперь Степа Лиходеев был заброшен Воландом не во Владикавказ, как оставалось до 25 января 1940 года, а в Ялту. Но заменить во 2-й части «кавказский» костюм Степы автор уже не успел.