Новые волны
Шрифт:
– Как ты с этим справляешься? – спросила она, уже с трудом ворочая языком.
Я слышал эту речь уже много раз, особенно когда Марго допивалась до определенной стадии: впадала в мрачную задумчивость и заводила многозначительные монологи.
– Знаешь, Лукас, быть черной в Америке означает постоянно сознавать, кто ты, – заявила она, словно никогда не говорила мне этого прежде. – Люди постоянно напоминают тебе, что ты черная. А если нет, уж лучше тебе самой помнить об этом.
Она не могла избежать этого разговора, когда напивалась, а с ней и я.
– Быть черной значит, что
Даже смешно, сколько раз я слышал эти ее слова о том, что быть черной все равно что быть инопланетянкой. Марго обожала научную фантастику.
Я знал, что лучше всего дать ей выговориться. Но сегодня – вероятно, тоже под влиянием алкоголя – я завелся в ответ.
– Ты хотя бы американка, – сказал я. Возможно, это была жалкая попытка заставить ее изменить направление беседы. Возможно, я лишь хотел, чтобы она увидела во мне равного. – Черные на телевидении, в музыке, в политике – повсюду. Азиаты – иностранцы, чужие с другой планеты. Мы с таким же успехом могли быть невидимками.
Ее реакция меня удивила. Она могла в два счета затмить меня в споре – и знала это. Но Марго не только прислушалась, но и позавидовала мне.
– Представь – возможность исчезнуть. Я бы отдала все за день, когда мне не нужно напоминать себе, кто я. – Марго схватила меня за плечи и слегка встряхнула. – Если бы существовала машина для обмена телами, я бы поменялась с тобой местами прямо сейчас, Лукас.
Мы заплатили по счету и собрались уходить, и я знал, что она скажет напоследок.
– Я была бы парнем-азиатом, слонялась по миру, никто бы меня не замечал и не доставал.
Подлинная дружба – это пьяный обмен телами.
Люди говорят об алгоритмах словно о магии. Легко понять почему. Алгоритмы управляют тем, что нам показывает интернет, и будто состоят из заклинаний. Их механизмы действия туманны, и все же мы доверяем им. Алгоритмы для ответа на поисковые запросы; алгоритмы, подталкивающие нас купить что-то; алгоритмы, отбирающие для нас определенные новости. Даже когда сервис нас разочаровывает – поиск выдал ошибочный результат или рекомендация оказалась идиотская, – мы виним алгоритм. Нам нравится тыкать пальцем в компьютеры, ведь они не способны испытывать стыд.
Но алгоритмы не так уж сложны. Это лишь набор правил, серия вопросов с ответами «да» или «нет», которые задает компьютер, – примитивная логика, укладывающаяся в очень длинную блок-схему. Алгоритм берет не проницательностью, а скоростью. Поисковый запрос обрабатывает тысячи – черт, может, даже десятки тысяч – вопросов всего за несколько секунд. Ведь что мы ценим больше – скорость или качество?
Правда, мы никогда не интересуемся человеком, написавшим алгоритм. Мы никогда не спрашиваем, кто он, какие у него взгляды, ведь нам нравится считать, что технологии нейтральны. Искажения или погрешности не должны проникать в них, даже если авторы предвзяты или склонны ошибаться (как всегда и бывает). Алгоритм – это просто набор правил, которые выполняет система. Система, работающая споро и без предрассудков. Тысячи процессов за несколько
Марго часто объясняла мне, что небрежно написанный алгоритм легко может привести к росту мелких ошибок. И система уничтожит саму себя. Число неверных решений копится как снежный ком.
Но когда ставки не кажутся серьезными, плохое решение не выглядит угрозой. Оно может даже представляться забавным, как школьный розыгрыш. Так все и было.
Когда мы наконец прибыли в офис, я настоял на том, чтобы не зажигать свет, хотя Марго заметила, что мы будем выглядеть более подозрительно, если кто-то войдет и обнаружит нас буквально под покровом тьмы. Я кивнул и тут же пьяно рыгнул. Марго загоготала, и вскоре мы уже так ржали, что просто забыли включить свет, хотя только что согласились, что стоило бы. Я натыкался на стулья и столы на коротком пути к рабочему месту Марго, и всякий раз мои неуклюжие движения сопровождались сдавленным хохотом.
Как контрактный работник я должен был выметаться из офиса, оттарабанив свои семь часов. Я никогда не видел это помещение ночью. В темноте пространство казалось иным – в нем появилась глубина. Днем тут все заливал солнечный свет, стоял гул голосов. А теперь было тихо, разве что слегка жужжали в спящем режиме мощные стационарные компьютеры. Мне, наверное, полагалось нервничать, но в огромном безлюдном помещении я осмелел как никогда. Дело – раз плюнуть.
Марго провела нас к своему столу. Ее вещи уже исчезли, но, слава богу, компьютер еще не убрали. Она включила его.
Потребовалось всего несколько минут, чтобы написать скрипт, который скопировал бы всю пользовательскую базу компании, но на флешку информация сохранялась долго. Мы ждали, уставившись в монитор. Марго поглядывала в свой телефон, а я краем глаза следил за входом.
– Так вот чем ты занимаешься весь день, а? – спросил я, косясь на страницу фейсбука в ее смартфоне.
– Когда кодируешь, приходится долго ждать, – ответила она. – И много думать.
– Правда?
– Нет, просто тоска зеленая. Поэтому мне больше подходит преступная жизнь.
– Начинаю понимать, почему тебя уволили.
Минуты ожидания уже исчислялись десятками, прошел час. А потом и второй, и мы начинали слегка уставать друг от друга.
– Никогда… не скачивал базу данных на работе, – сказал я.
– Это другая игра.
– Ладно. Я никогда… не воровал.
– Повторяю, это не воровство.
– Я этого и не говорил. Я лишь сказал, что никогда не крал.
Марго опустила палец, и в игре «Я никогда» это означало, что она крала.
– Что ты украла?
– В университете, девственность как минимум двух белых парней.
Марго рассмеялась. Не знаю, понял ли я шутку, но рассмеялся тоже, сознавая, что смех мой звучит, скорее, встревоженно. Уверенность моя слабела по мере того, как я трезвел. Я думал, все произойдет быстро, что мы войдем и выйдем за несколько минут. Марго была до странности спокойна. Она велела мне угомониться и продолжила читать что-то в телефоне.
– Так, кража в особо крупных размерах – это если украдено свыше тысячи долларов, – сказала она.