Новые забавы и веселые разговоры

Деперье Бонавантюр

Дабы умножить и разнообразить число наших новелл, какие обещал я рассказать и поведать, ознакомлю вас нынче с одной из самых свежих.

Случилась история сия не так давно в провинции Турень, где проживали два вышивальщика, близкие соседи и вдобавок добрые друзья, как и должно быть меж людьми. И вот приходилось им частенько работать у одного хозяина – мастера по их же ремеслу – и просиживать у него целыми днями. Надо вам также знать, что один из них носил имя Жеан, второго же звали Гийомом.

И вот случилось однажды вечером так, что Жеан, собираясь уже ложиться спать, что-то вкривь сказал своей жене, каковое слово ей не понравилось, и разгорелась меж ними ссора, а за нею посыпались на бедную Жеанову половину тумаки да затрещины. Она и давай вопить:

– Ах ты, висельник! Ах, злодей! Беда с тобой, да и только: как придешь домой от своих девок да шлюх, так на меня с кулаками лезешь, изверг ты эдакий, мерин никчемный!

Когда Жеан услыхал, как жена честит да бранит на все корки его доблести, схватил он палку длиною аршина в два с половиною, которую завел еще раньше для той же надобности, и давай лупцевать ею свою половину, а та бегом от разгневанного мужа и долой из дому. И прибежала к соседу своему – Гийому-вышивальщику, коему и поведала Свои горести как можно жалостнее, прося приютить ее у себя на эту ночь до утра, пока не поостынет, как она надеялась, мужнин гнев. На что Гийом и жена его согласились, приняв ее как только могли радушно.

Но надобно вам знать, что Гийом был далеко не богач, и в доме его имелась лишь одна кровать, почему и приходилось им уместиться на ней втроем. Что они и сделали, причем Гийом улегся

с краю, жена его посередине, а злосчастной Жеановой половине, которую приютили они из божеского милосердия, досталось спать у стенки. Так и провели они часть ночи, примерно до полуночи или около того, однако жене Жеана, лежавшей в постели так, как уже было сказано, не спалось: она хорошо приметила, где расположился Гийом, и вот, встав со своего места, потихоньку прилегла подле него. И давай пощипывать да поглаживать его, так что Гийом пробудился от сна и, повернувшись к ней, тоже стал щупать ее сверху донизу, а когда понял, что это вовсе не его жена, то пришло ему на ум испробовать, не лучше ли она его собственной половины. Ну а поскольку сверху виднее, то он и взгромоздился на нее да и задал ей жару, но жена его ничего не почуяла, ибо спала крепким сном. Ну а Гийом, решив, что он достаточно потрудился, решил вздремнуть чуток для отдыха. Немного спустя, часа через два после полуночи, опять Жеанова супруга принялась за Гийома. И вновь он оседлал ее, но на сей раз так рьяно взялся за дело, что жена его заслышала шум, проснулась и, поведя вокруг себя руками, нащупала своего муженька, который как раз нанизал на свой вертел ее соседку.

– Ах, черти бы вас забрали! Так-то вы меня обошли! – закричала она. – Ну нет, не бывать по-вашему!

Тут вскочила она с постели и проворно зажгла свечу) когда бедняга Гийом увидел свет, он также вскочил с постели, а Жеанова супруга так и осталась лежать, не зная, что сказать или сделать, столь она была поражена. Жена Гийома, которая сперва никак не могла решить, чем поколотить изменницу, схватила наконец ночной горшок, отнюдь не пустой, да и давай колошматить ее этим горшком, залив ей лицо мочою, а поскольку горшок был глиняный, то он и разбился на куски от ударов. Тогда жена ручкой от горшка еще исполосовала лицо сопернице, приговаривая при этом:

– На, получай, шлюха проклятая! Я тебя приютила и от побоев мужниных уберегла, а ты вон как мне отплатила!

И давай опять колотить ее ручкою от горшка, так что беднягу Гийома жалость взяла и он осмелился вступиться и разнять женщин, успокаивая их, как мог, и говоря:

– Голубушка, да не гневайся же так, клянусь душою, я ведь думал, что это ты, так что не держи на меня зла!

Тут Гийомова жена, выслушав мужа, поостыла немного, но еще не вовсе унялась и опять обратилась к жене Жеана:

– А зачем это ты, шлюха подлая, перебралась на ту сторону постели и взялась за моего мужа?

На что та принялась просить у ней прощения, говоря, будто поступила такие подумавши, забыв, что она не у себя дома, и полагая, что это своего мужа она эдак урабатывает, дабы получить от него еще разок удовольствие себе. Делать нечего, пришлось Гийомовой жене поверить ей на слово, и кое-как помирившись, провели они вместе остаток ночи.

Утром, в привычный час, Гийом отправился работать к хозяину, где и всегда он трудился, а там встретил Жеана, который сидел уже за работою. Надо вам знать, что жена последнего, когда совсем рассвело, распрощалась с хозяйкой дома, кротко поблагодарила ее за гостеприимство и, дрожа от страха, что все откроется, вернулась к себе в дом, весьма удрученная расцарапанной своей физиономией, на которую и в зеркало-то взглянуть было страшно. Вот выходит она из дому и отправляется туда, где работал ее муж. И тот, увидя, как она вся ободрана, весьма пораженный, спрашивает ее:

– Эй, жена, кто учинил вам эдакое? Ввечеру, когда я собрался вас отлупить, ничего такого не было.

– Клянусь святым Жеаном, – говорит она в ответ, – это жена злодея Гийома, – того, что подле вас сидит, – меня эдак разукрасила.

– Ну и ну! – говорит Жеан Гийому, – а ведь это не дело!

– И это еще не все, мой дружочек, – продолжает жена, – есть кое-что похуже, черт бы побрал нашего соседа.

– А что же он такого содеял? – спрашивает Жеан.

– А вот что, – говорит она. – Этот злодей Гийом два раза мною попользовался, пока я спала вместе с ними в их постели.

– Ах, дьявол тебя подери! – говорит Жеан, – а ведь это совсем не дело!

– Да, ей-богу, – кричит Гийом, – все вы тут наврали бесстыдно, ибо вовсе не спали тогда, и уж коли до того дошло, так я скажу всю правду вашему мужу. Сперва-то вы лежали за моею женой, у стенки, а после встали да ко мне под бочок и давай месить мне живот и кое-что пониже. Вот я и оседлал вас, думая, что имею дело со своей женой, так оно все и вышло, – заключил Гийом.

Жеана эти слова совсем ошарашили, – что обухом по голове, и он вскочил с места, желая опять поколотить жену, но та убежала; тогда двое мужей помирились и пошли выпить, дабы скрепить свое примирение, ибо худой мир все лучше доброй ссоры, ну а уж добрый мир куда лучше смертельного побоища.

Бонавантюр Деперье

Новые забавы и веселые разговоры [99]

Новелла I

В виде предисловия

Намереваясь доставить вам развлечение и в обществе, и в уединении, и где вам угодно, я приберегал для вас эти веселые рассказики к тому времени, когда будет заключен мир, [100] но видя, что дело с переговорами затягивается и что не знают даже, с какого конца за них взяться, я, положившись на милость божию в их благополучном исходе, решил забежать вперед, дабы разбавить ваши печали весельем и дать вам возможность хоть ненадолго забыть о тяжелых временах. Я пришел даже к заключению, что именно теперь самое удобное время преподнести их вам, ибо ведь только больные нуждаются во враче. И заметьте, что, доставляя вам развлечение, я оказываю вам немалую услугу – это самый лучший из всех подарков, какие только посильны для человека. Лучшее житейское правило – bene vivere et laetari. [101] Может быть, кто-нибудь станет уверять вас, что главное условие счастья – это умение подавлять свой гнев, поменьше говорить, слушаться чужих советов, быть умеренным и приобретать друзей. Что же? И это все очень хорошо. Но сколько бы вы ни ломали себе головы, лучшего правила вы не придумаете: хорошо жить и веселиться. Чрезмерная сдержанность вас изнурит, молчаливость измучит, советы обманут, воздержание иссушит, друзья вас покинут. Да и стоит ли унывать? Не лучше ли веселиться в ожидании радостей, чем горевать о том, что не в нашей власти? – Но как я могу веселиться, когда обстоятельства не позволяют мне этого? – возразит кто-нибудь из вас. Друг мой, постарайтесь свыкнуться с ними, притерпитесь к своему положению, примиритесь со всеми невзгодами и перестаньте горевать о непоправимом, – это только усиливает вашу печаль. Доверьтесь мне, и вам будет хорошо – я на личном опыте убедился, что стофранковой меланхолией нельзя уменьшить долгов даже на сто су. Но довольно этих поучений! Клянусь чревом маленькой рыбешки, смеяться куда лучше! Но чем смеяться? Ртом, носом, подбородком, горлом и всеми нашими пятью органами чувств. Однако все это ничего не стоит, если у вас не будет смеяться сердце, и вот, чтобы развеселить и его, я дарю вам эти шуточные рассказы. А когда придет время, мы заставим вас и серьезно призадуматься. Но как вы думаете, что это за рассказы? Уверяю вас, что в них нет никаких дурных умыслов, никаких насмешек, ничего аллегорического, ничего мистического и фантастического. Не ломайте себе головы над вопросами, как нужно понимать в них то или другое слово, – они не нуждаются ни в каких словарях и ни в каких комментариях. Как вы их поймете, так и понимайте. Раскройте книгу. Не понравится вам один рассказ – берите другой! Найдется на любой вкус, на любую цену, на любую мерку – только не плачьте. Не спрашивайте меня, какого порядка я в них придерживался: что за порядок, когда дело касается смеха? Пусть мне не надоедают также и возражения вроде: «Ах, это сделал другой! – Ах, это было в другом месте! –

Я уж про это слышал! – Это было в нашей стране!» Смейтесь только и не рассуждайте, о ком в них говорится – о Готье или о Гаргиле. [102] Не беспокойтесь также и о том, где что происходило, в Туре ли Беррийском или в Бурже Туренском [103] – вы будете мучиться из-за пустяков: как годы существуют лишь для того, чтобы подсчитывать расходы, так и названия существуют лишь для того, чтобы порождать всякие пререкания. Предоставим их торгашам и сутягам. Если они будут принимать в них одно за другое – тем хуже для них. Что касается меня, то я не очень разборчив. Я даже умышленно искажал некоторые названия, чтобы вы не вздумали плакать над тем, что я вам рассказываю, – ведь, может быть, я говорю неправду. И какое мне дело до правды, если окажется правдой, что я доставил вам удовольствие? За своими рассказами я не ходил также ни в Константинополь, ни во Флоренцию, ни в Венецию и ни в какие другие дальние места. Неужели для того, чтобы вас позабавить, я не мог воспользоваться теми происшествиями, которые совершаются у нас за порогом, и должен был идти куда-то за тридевять земель? Я одобряю того молодца, который сказал хорошенькой нарядной служанке, пришедшей к нему с посланием от возлюбленной: «Зачем я пойду в Рим? Ведь я могу получить отпущение и здесь». Все рассказы, идущие издалека, прежде чем они успеют дойти до места, либо выдыхаются, как шафран, либо дорожают, как шелковые ткани, либо наполовину пропадают, как пряности, либо, как вина, разбавляются по дороге, либо подмениваются, как драгоценные каменья, и портятся, как и все в мире. Они приходят с тысячами всяких изъянов, и напрасно вы будете возражать мне, что новеллы – не товары и всегда сохраняют свою действительную цену. Но даже если бы это было верно, то я все-таки предпочел бы собирать их вблизи, ибо, приходя издалека, они ничего не выигрывают. Ха-а! Довольно спорить! Смейтесь же, если хотите, иначе вы меня очень рассердите. Дамы и девицы, читайте их смело – вы не встретите в них ничего непристойного. Если же среди вас есть неженки, которые будут бояться встретить в них слишком веселые места, то я им советую дать эти новеллы для пробы сначала своим братьям или кузенам, чтобы не вкусить чересчур много сладкого. «Отметь мне, братец, плохие и поставь над ними крестики». – «Кузен, это хорошая новелла?» – «Да». – «А эта?» – «Тоже». Ах, девочки мои, не верьте им! они вас обманут! Они подсунут вам quid pro quod. [104] Хотите мне верить? Так читайте их все! Читайте! Читайте! Вы очень стыдливы? В таком случае не читайте их. Иначе все тотчас же узнают, что вы предаетесь запретным развлечениям. А сколько найдется дам, которые наберут в рот воды, когда они услышат в них о проделках своих подруг, и будут уверять, что здесь нет правды и наполовину! Но я рад, что если при людях они – опустив глазки и навострив ушки – будут делать вид, будто заняты шитьем или вязаньем, так уж зато вдоволь посмеются промеж собой. Ах, боже мой! Что вы мне говорите вздор – только между вами, дамы, или между вами, девицы! Большая беда! Отчего бы и не посмеяться? Я не верю, что Сократ [105] был совершенно бесстрастным человеком. Ни Платон, [106] ни Ксенофонт [107] не убедят меня в этом. А если бы это была и правда, то неужели вы думаете, что я стал бы хвалить эту его суровость, неуклюжесть, угрюмость и важность? Я предпочитаю хвалить того нашего современника, который так любил шутить, что его даже прозвали Забавником. Это свойство было для него столь естественным, прирожденным, что даже лежа на смертном одре, он продолжал шутить, и присутствовавшие, как они о нем ни жалели, не могли печалиться. Чтобы ему было теплее, они поставили его скамью к огню возле плиты камина. Когда кто-то спросил его: «Ну, друг мой, где ты чувствуешь боль?», он, едва собрав дыхание, слабым голосом ответил: «Я чувствую боль между скамьей и огнем». Это значило, что он чувствует боль во всем теле. Когда его стали соборовать, он протянул свои совсем ссохшиеся ноги. «А где же у него ноги?» – спросил священник. «Посмотрите на концы моих голеней и найдете!» – «Не шутите, друг, – говорили ему присутствовавшие, – обратитесь душой к богу». – «А что?» – «Вы сегодня отойдете, если на то будет воля божия». – «Я хотел бы погостить у него завтра целый день, – ответил он. «Обратитесь же к нему, и вы будете там». – «А вот, когда я там буду, тогда и обращусь к нему сам». Видали ли вы более наивных и более счастливых людей? Такое счастье велико еще и тем, что оно дается немногим людям.

99

Книга, очевидно, была написана в 1532–1538 годах, когда автор входил в личный штат Маргариты Наваррской. Издана посмертно в 1558 году. В сборнике было 90 новелл. Во второй половине века (начиная с 1569 года) появилось несколько новых изданий, где число новелл было увеличено до 129. Однако эти дополнительные новеллы, как показали исследователи, не принадлежат Деперье. Впрочем, на протяжении XVI и XVII веков авторство Деперье вообще иногда бралось под сомнение, и книгу приписывали его современникам и друзьям Жаку Пеллетье и Никола Дениао. В настоящее время авторство Деперье относительно 90 «основных» новелл не берется под сомнение. Перевод В. И. Пикова, выпущенный издательством «Acad'emie» в 1936 году, осуществлен по изданию Поля Лакруа: В. Des Р'eriers. Les Nouvelles R'ecr'eations et Joyeux Devis / 'ed. par P. Lacroix. Paris, 1858.

100

Имеется в виду завершение одной из войн, которую вел французский король Франциск I в 20-е и 30-е годы XVI в. против германского императора Карла V. Исследователи полагают, что Деперье вел речь о мирных переговорах 1538 г. в Ницце.

101

Хорошо жить и веселиться (лат.).

102

Имеется в виду действующее лицо популярного средневекового французского фарса Готье-Гаргиль, в народной традиции разделившийся на два персонажа, Готье и Гаргиля.

103

Намеренная неточность Деперье: Тур был главным городом Турени, а Бурж – Берри.

104

Одно вместо другого (лат.).

105

Сократ (ок. 470–399 до н. э.) – древнегреческий философ; изложение его взглядов сохранилось в трудах его учеников (сам он никаких сочинений не писал). Его имя было очень популярно на всем протяжении Средних веков как синоним мудреца.

106

Платон (427–347 до н. э.) – древнегреческий философ, ученик Сократа. Философия Платона оказала очень сильное влияние на мировоззрение мыслителей эпохи Возрождения.

107

Ксенофонт (ок. 430 – ок. 355 до н. э.) – древнегреческий писатель и историк, один из учеников Сократа. Его сочинения были очень популярны в эпоху Возрождения.

Новелла II

О трех шутах: Кайете, Трибуле и Полите

Пажи прибили гвоздем ухо Кайета [108] к столбу, и бедный Кайет, боясь, как бы его не оставили в таком положении на всю жизнь, стоял у столба, не произнося ни слова. Какой-то проходивший мимо придворный увидел его в этом секретном совещании со столбом и, тотчас же освободив его, начал у него допытываться, кто это сделал. Тот запел о каких-то дураках.

– Это сделали пажи? – спросил придворный.

108

Кайет – шут при дворе короля Франциска I.