Новый директор
Шрифт:
— Маменькин сынок! — тихо, но так, чтобы юноша слышал, проговорил Константин Семенович. — Пакостлив, как кошка, труслив, как заяц.
Игорь услышал это и перестал бормотать. Сделав еще попытку набрать номер, он бросил трубку, закрыл лицо руками и, положив голову на стол, зарыдал.
Вошел Глушков, но Константин Семенович махнул рукой, и тот скрылся за дверью.
— Ваше счастье, что вы вовремя родились. Года три назад всё было бы иначе. Не пощадили бы отца и мать, — холодно проговорил
Игорь резко выпрямился. Сейчас он выглядел совсем иначе. Красные, припухшие от слез глаза, растрепанные волосы, размазанная по щеке грязь.
— Нет, нет! Я не изменник! — заговорил он. — Я никому не хотел сделать плохо… Меня обещали свозить за границу на две недели, а потом назад. Я бы обязательно вернулся… Я хотел только посмотреть…
Константин Семенович постоял немного, послушал, затем выглянул в коридор и, увидев неподалеку Глушкова, разговаривающего с Арнольдом Спиридоновичем, жестом позвал их.
— Алексей Николаевич, Уваров хочет говорить правду, — сказал он, когда Глушков был уже в комнате. — Так, Уваров? Я правильно вас понял?
— Да, — рыдая, ответил тот.
Константин Семенович глубоко вздохнул, кивнул головой Глушкову и Васильеву и тихо вышел из кабинета.
49. Передача дел
Игорь оказался прав: увидеть его отца в этот день можно было только вечером. Виталий Павлович, узнав, что с ним хочет встретиться директор школы, в которой учится его сын, пригласил домой на чашку чая.
Было еще рано, и Константин Семенович отправился в школу. Следовало поговорить с Самуилом Григорьевичем о сроках переселения и добиться, чтобы артель передала подвал в порядке и не снимала оборудование дневного света. Он прекрасно знал, что, уезжая, бывшие хозяева учиняют иногда настоящий разгром. Вывинчивают, снимают и ломают всё, что только можно снять или сломать.
«Придется смотреть в оба», — думал Горюнов, глядя на двух мальчиков, сидящих в кузове грузовика на куче капустных кочанов. Грузовик уже в третий раз пытался обогнать трамвай, но снова помешала остановка. Мальчики, не обращая ни на что внимания, о чем-то спорили.
«Зачем они забрались на капусту? А может быть, везут урожай со школьного участка?» — снова подумал Константин Семенович, и хотя ему очень хотелось в это поверить, он сейчас же отбросил такую догадку. В пионерских лагерях можно увидеть футбольное поле, площадку для физзарядки и игр, но ни сада, ни тем более — огорода, там не бывает. Кто им позволит копаться в «грязи»? Даже цветочные клумбы обычно обслуживают специально нанятые люди.
В школе, пока он отсутствовал, произошло событие, и первой, как только он вошел в вестибюль, сообщила ему о нем Ксения
— Константин Семенович, очень хорошо, что вы пришли! — взволнованно сказала она, подходя к директору вплотную и оглядываясь по сторонам. — Вернулась, как мы ее все называем, мадам! Я уже успела с ней крупно поговорить… Обменялись мнениями и любезностями. Ей, видите ли, не понравилось наше переселение, ну а я… я не осталась в долгу. Противно, но не могла стерпеть. В конце концов поблагодарила ее за ценные указания и… и даже вспомнила одно изречение: «Была без радости любовь, разлука будет без печали».
— Гм… А мне показалось, что вы умеете себя держать в руках, — покачал головой Константин Семенович.
— Как правило — да! Как правило!.. А иногда, видите, срываюсь. Но не подумайте, что я только за тем вас и остановила, чтобы ругнуть директоршу, — нам нужно выяснить, как поступать со стадионом… Где копать ямы для деревьев и сколько? Посадочного материала мы достали. Юннаты мечтают об аллеях вокруг школы — березовой, липовой, тополевой… Но может быть, мы сумеем тут и пришкольный участок получить?
— Вряд ли. На участок рассчитывать не приходится. Да он нам и не нужен. А деревьев сажайте вокруг стадиона побольше. Как можно больше. Пускай березовые аллеи, пускай хоть целый парк. Мне кажется, что от наших посадок будет многое зависеть.
— Что зависеть? Почему?
— Строители почему-то всё свое внимание сосредоточили на таких вот пустырях. Особенно в центре. Как будто земли за городом мало. Ну, а если тут будет зелень…
— Понимаю, понимаю! Деревья сами за себя начнут бороться.
— Вот именно! Где же сейчас Марина Федотовна?
— Там, в канцелярии. Марию Васильевну допрашивает…
Марина Федотовна, конечно, уже знала, что ее переводят директором школы в другой район, и тем не менее почему-то чувствовала себя на старом месте по-прежнему хозяйкой. Когда Константин Семенович вошел в канцелярию, то сразу же увидел красные, опухшие от слез глаза секретаря школы.
— Мария Васильевна, что случилось?
— Ничего… Я должна уйти… — начала секретарь, сморкаясь в мокрый платок. — Совсем уйти с работы… Вот я приготовила заявление.
— Почему?
— Я должна вам сознаться… Это я виновата. Я предупредила артель о выселении… Я слышала ваш разговор по телефону и отнесла им неподписанный договор…
— Ах, вот причина слез! Я знал.
Мария Васильевна не успела донести платок до лица — рука так и повисла в воздухе.
— Вы знали? — с удивлением спросила она — Откуда?
— Плохим бы я был следователем угрозыска, если бы ничего не знал, — шутливо ответил Горюнов. — Из-за этого и собираетесь уйти?
— Да. Я вам всё испортила.