Новый Дозор
Шрифт:
Павел кивнул, хотя, судя по взгляду, Городецкий его до конца не убедил.
— Антон, делались попытки как-то изменить баланс сил? — спросила Галина Станиславовна.
— Конечно, — кивнул Антон. — Самая глобальная из них называлась Великой Октябрьской революцией. Коммунистическая идеология построена на альтруизме, и российским Дозорам был санкционирован этот эксперимент. По сути, это наибольшее вмешательство Иных в человеческую жизнь после Ренессанса, Великой Чумы и независимости Северо-Американских Штатов.
— И Темные позволили? —
— Конечно. Во-первых, они нам задолжали…
— За независимость США? — хмыкнул Денис.
— Нет, за Ренессанс. А во-вторых, по мнению Темных, распространение среди людей коммунистической идеологии должно было привести к росту эгоизма и темных эмоций.
— И они оказались правы? — возмутилась Галина.
— Нет. Мы все ошибались. Это никак не изменило баланс эгоистов и альтруистов, ни в мире, ни в России. После этого негласно возобладало мнение, что пропорция «один к пятнадцати», а точнее — «один к шестнадцати» является константой, отражающей соотношение альтруистов и эгоистов среди людей.
— А как, допустим, в США? — поинтересовался Давид Саакян. Семнадцатилетний старшеклассник был инициирован всего месяц назад, и его интересовало абсолютно все.
— В США, Швеции, Зимбабве, Северной Корее, Эстонии, Бразилии… да где угодно — пропорция та же самая. К сожалению, выяснилось, что ни общественный строй, ни уровень жизни, ни главенствующая идеология не имеют никакого влияния на соотношение потенциальных Светлых и Темных. Потому оно и константа. Сильные социальные потрясения, конечно, вызывают изменения в ту или иную сторону — но они рано или поздно сглаживаются. Принадлежность к христианской, мусульманской или любой другой религии тоже не меняет пропорции.
— Папа, но этого не может быть! — возмутилась Надя. — Люди везде ведут себя по-разному!
— Ведут, — кивнул Антон. — Конечно… Надежда Антоновна. От существующих в обществе моральных установок и норм зависит и поведение людей. Разумеется, красные кхмеры, террористы «Аль-Каиды», добропорядочные европейские бюргеры и, допустим, комсомольцы тридцатых годов прошлого века совершенно по-разному вели бы себя в одинаковых ситуациях. Но сути это бы не изменило. Соотношение альтруистов и эгоистов даже среди монахов-бенедиктинцев и гестаповцев — одно и то же. Просто проявляется их альтруизм и эгоизм по-разному.
— Но ведь в этом все дело! — не сдавалась Надя.
— Для людей. Для них разница, конечно, велика. Для нас, увы, нет.
— Почему? Мы ведь должны делать жизнь людей лучше!
— Как? Светлые Иные создали общество, декларирующее альтруизм и всеобщее братство. В результате — воспитали чудовищных эгоистов, которые радостно предали все, что было свято.
— Не мы предали! — Галина Станиславовна вскочила со стула. Ее губы дрожали. — Не мы! Нас предали!
— Разве? — мягко спросил Антон. — Вспомните себя в те годы, пожалуйста. Когда вожди предают свой народ, а народ не свергает их — не стоит винить одних лишь вождей.
— Любая власть развращает, — сказал Денис. — Светлым Иным стоило бы взять власть в свои руки…
— И плеткой погнать людей к счастью, — усмехнулся Антон. — Ничего, что они это счастье понимают по-разному? И вы уверены, что Светлых Иных власть не развратит? Подумайте над этим. И напишите, пожалуйста, к следующему занятию эссе на тему «Каким будет человеческий мир, если Светлые Иные решат прийти к власти».
— Тогда в чем же смысл нашего существования? — резко спросила Галина Станиславовна. — Если вы считаете, что мы не можем повлиять на человеческую жизнь, изменить ее к лучшему?
— О, правильно, — кивнул Антон. — И еще одно эссе: «В чем смысл жизни Иного?»
Класс застонал.
— Но если мы… — начала Галина Станиславовна.
— Ради всего святого, молчите! — взмолился Денис. — Нам только третьего эссе не хватало!
Глава первая
Анна Тихоновна пила чай в кабинете Гесера. Перед шефом тоже стояла чашка, но он, казалось, был целиком погружен в открытый на компьютере документ.
— Как прошел урок? — спросила старушка с любопытством.
— Нормально. — Я сел напротив, пользуясь молчанием Гесера, и налил себе стакан чаю. — Я сказал, что у вас холецистит.
— Хорошо, — кивнула Анна Тихоновна. — Надеюсь, вы не слишком устали, Антон?
— Нет, что вы. — Я отхлебнул чай. Анна Тихоновна была женщиной старой закваски. Поговаривали, что если не при свидетелях, то наша единственная учительница пьет чай из блюдца. Зеленых чаев она не признавала, еще более презирала травяные настои, по недоразумению называемые чаями. Чай в ее представлении должен был быть черным, как деготь, и крепким, как совесть грешника.
Ну или наоборот. Черным, как совесть, и крепким, как деготь.
И сладким.
Под внимательным взглядом старушки я сдался и положил в чашку три куска рафинада. Размешал. Сделал глоток.
Как ни странно, это было вкусно. Хотя дома мне и в голову бы не пришло пить чай с сахаром. Да и не полез бы он в горло.
— А почему вы так не любите этот урок, Анна Тихоновна? — спросил я. — Помнится, в мое время вы тоже занятие не проводили… гриппом болели. У нас Тигренок вела…
Мы секунду помолчали.
— Антон, а вам было комфортно проводить этот урок? — спросила учительница.
— Ну… не очень. — Я поморщился. — Объяснять молодежи, что все их грандиозные планы облагодетельствовать человечество или родную страну навсегда останутся пшиком, что все, что мы можем, — это работать по мелочам, противостоять Дневному Дозору… Неприятно, да.
— Но это надо делать, — сказал Гесер, не отрывая взгляда от компьютера. — Антон, как в «Пэйджесе» отключить маркированный список?
— Зайдите в «Вид», вызовите окно инспектора, там будет закладка… — Я удивленно посмотрел на Гесера. — А что вы взялись «Мак» осваивать?