Новый Дозор
Шрифт:
— Зачем тебе этот ответ? — спросил я. — Люди наедине сами с собой часто совершают… ну… не самые красивые поступки. Поковырять пальцем в носу — мелочь в общем-то.
— Конечно, — согласился Лас. — Так это ведь и показательно! Подавляющее большинство людей будет насмерть стоять за такую ерундовую ложь. Отрицать не то, что заглядываются на недозрелых нимфеток, не платят налоги или подсиживают коллег на работе, — а банальную, никому вреда не приносящую, смешную вещь — ковыряние пальцем в носу! Это многое говорит о людях.
— Следующий раз спроси про ковыряние пальцем
Лас пожал плечами.
— Самолет был нормальный. Проверяли его как положено, никаких нареканий… кстати, а ты знал, что самолеты можно выпускать в полет, когда у них часть аппаратуры не работает? Так вот, у этого никаких нареканий не было. И самолет новенький, три года назад сделан, не какая-нибудь рухлядь после китайцев.
— То есть упасть он не должен был? — уточнил я.
— Все в руке Божьей, — пожал плечами Лас и блеснул знанием Библии: — И птица с неба не упадет без воли Господа! Тем более — самолет. Ну… он и не упал.
— Но ведь мальчик пророчил… — сказал я. — И линии вероятности указывали на неминуемую катастрофу… Хорошо. Самолет был исправный, экипаж опытный. Хоть какие-то странности были?
— Касательно самолета — или вообще? — уточнил Лас.
— Вообще.
— Ну… один полицай местный поутру обосрался.
— Что?
— До туалета не добежал. Наложил в штаны. Ему в дежурке старую форму нашли, он в душе отмылся…
— Лас, да что тебя так тянет на всякую брутальность? — возмутился я. — Если даже с работником полиции случился приступ дизентерии, это не повод для обсуждения… и уж тем более — иронии! Ты же Светлый! Светлый Иной!
— Так я обоим полицаям сочувствую, — небрежно обронил Лас.
У меня что-то екнуло в груди.
— Обоим? Беляшей в местном кафе поели?
— Да нет, у второго с пищеварением все в порядке, — успокоил Лас. — Второй с ума сошел.
Я ждал. Было понятно, что Лас ждет уточняющих вопросов и что информацию он излагает дозированно вполне сознательно — для пущего драматизма.
— Тебе неинтересно? — спросил Лас.
— Докладывай по форме, — попросил я.
Лас вздохнул и почесал затылок.
— Да в общем-то ничего особенного. Но как-то выбивается из рутины повседневной жизни. Утром, примерно в то время, как ты из аэропорта уехал, случилась неприятность с нарядом патрульно-постовой службы. Один полицай, Дмитрий Пастухов, пошел в сортир, но не добежал. А второй… второй чуть позже зашел в дежурную часть, положил на стол кобуру, документы, рацию. Сказал, что утратил интерес к работе в органах охраны порядка, и ушел. Начальство пока даже сообщать никуда не стало. Надеется, что одумается и вернется.
— Поехали, — сказал я.
— К кому первому?
— К тому, что не добежал.
— А к нему ехать не надо. Я же говорю — он помылся, переоделся и вернулся на рабочее место.
С первого взгляда никак нельзя было сказать, что сегодня утром полицейский Дмитрий Пастухов попал в столь деликатную и, чего уж греха таить, постыдную ситуацию. Разве что форменные брюки, если повнимательнее присмотреться, были ему чуть великоваты, да и тоном чуть отличались от кителя.
Зато выглядел он просто великолепно. Одухотворенно, можно сказать. Как сказочный милиционер, задержавший бандита на месте преступления и получающий из рук генерала наручные часы с гравировкой «За отвагу при исполнении служебного долга». Как летчик-испытатель, дотянувший-таки самолет с отказавшим мотором до аэродрома — и ощутивший, как колеса мягко коснулись земли. Как прохожий, что смотрит на рухнувшую за его спиной, там, где он только что прошел, гигантскую сосульку и с нелепой улыбкой достающий из пачки сигарету…
Как человек, переживший смертельную опасность, уже осознавший, что остался жив, но еще не до конца понявший — зачем.
Дмитрий Пастухов прогуливался перед входом в аэропорт, не по-уставному заложив руки за спину и как-то очень добродушно и дружелюбно поглядывая вокруг.
Но по мере того как мы с Ласом подходили к нему, на лице полицейского проступало совсем другое выражение.
Как у милиционера, которому улыбающийся генерал говорит: «Молодец… молодец… знал же, наверное, чьего племянника арестовываешь, — и не испугался? Герой…»
Как у летчика, в чьем самолете, уже катящемся по бетонке, свирепым жадным пламенем вспыхивает топливный бак.
Как прохожий, что, разминая сигарету и не отрывая взгляда от расколовшейся сосульки, вдруг слышит над головой «Берегись!!!»
Он меня боялся.
Он знал, кто я такой. Ну, может, не точно… но представляться проверяющим, журналистом или санитарным врачом смысла не имело.
Он знал, что я не человек.
— Лас, подожди здесь, — попросил я. — Лучше я сам…
Пастухов ждал, не пытаясь уйти или сделать вид, что не замечает моего приближения. К оружию, чего я слегка опасался (не хотелось начинать разговор так энергично), он не тянулся. А когда я остановился в двух шагах, глубоко вздохнул, неловко улыбнулся и спросил:
— Разрешите закурить?
— Что? — Я растерялся. — Конечно…
Пастухов достал сигареты, жадно закурил. Потом сказал:
— Большая просьба… не надо больше заставлять напиваться. Меня из органов попрут! У нас сейчас очередная кампания, даже за появление на работе с похмелья выгоняют…
Несколько секунд я смотрел на него. А потом что-то сложилось в голове, и я увидел серую московскую зиму, грязный снег на обочине проспекта Мира, бесчисленные ларьки у метро «ВДНХ», двух подходящих ко мне милиционеров — один постарше, другой совсем молодой парень…
— Извините, — сказал я. — Вам тогда сильно досталось?
Полицейский неопределенно пожал плечами. Потом сказал:
— А вы совсем не изменились. Тринадцать лет прошло… а даже не постарели.
— Мы медленно стареем, — сказал я.
— Угу, — кивнул Пастухов и выбросил сигарету. — Я не дурак. Я все понимаю. Так что… говорите сразу, что вам нужно. Или делайте, что вам нужно.
Он меня боялся. Ну а кто бы не испугался человека, который одним словом может заставить вас делать все, что угодно?