Новый эклогион
Шрифт:
— Прости меня, честный отче, потому что никакого деда достойного такого вознаграждения, не обретается во мне смиренном, но Божественный Промысл, Который устраивает все тем, кто просит от всей души, услышал твои молитвы и не презрел многую твою любовь к ученику твоему. Ведь своим поступком ты уподобился Милосердному, Который ради нас, людей, преслушанием изгнанных из рая и от обольщения лукавого ставших врагами Богу, родился от Приснодевы Марии, был воспитан, как обычное Дитя, пострадал, как Человек, и Своей смертью освободил нас. Он показал нам, что нет никакого другого более великого блага, чем чистая любовь. Ради нее за своих друзей полагают жизнь, как ты, отче, положил за своего ученика. Потому и услышал Вседержитель твое моление, и спас послушника. Я же человек грешный, и не знаю за собой никакого добра, потому недостоин никаких даров от Творца. Прости меня, священная
После этого великий Паисий перешел в безводную пустыню. Сделал он это для того, чтобы, с одной стороны, укрыться от людей, наблюдавших за его подвигами, а с другой стороны, чтобы спокойно наслаждаться медом безмолвия. Однако Бог не оставил в пустыне сей светильник незамеченным, но, желая, чтобы он просвещал и приводил ко спасению других, повелел выйти ему во внешнюю пустыню и укрепить местных иноков в равноангельном житии.
— А я, Господи, что приобрету с того, что оставлю пустыню, где радуюсь Твоим посещениям, и пойду к другим, которыми не могу руководить? Боюсь, Владыка, что наставляя их, я сам не смогу как должно исполнять Твои повеления и буду осужден за свое небрежение, — смиренно вопрошал Всемилостивого подвижник.
— Нет, за тот труд, который ты предпримешь ради спасения других, получишь награду несравненно большую — щедрое вознаграждение в Вышнем Иерусалиме, — ободрил праведника Всеблагой.
Подчиняясь Божественному повелению, Паисий вышел во внешнюю пустыню, где монахи встретили его с ликованием. «Желал видеть его и я, — говорит преподобный Иоанн, — и сколько возможно насладиться Божественной благодатью от одного его вида, поэтому я пошел к нему и, прежде чем постучать в дверь его кельи, услышал, что он беседовал с другим человеком. Постеснявшись стучать, я встал снаружи, однако произвел небольшой шум. Тогда, услышав его, праведник вышел во двор и, увидев меня, радостно обнял, поцеловал и пригласил в келью, внутри которой никого не было. Я стал недоумевать, с кем незадолго до этого беседовал преподобный.
— Что ты смотришь здесь и там, и недоумеваешь, как будто видишь нечто странное? — спросил меня великий Паисий.
— Действительно, я вижу странное и пребываю в недоумении. Незадолго до этого я слышал голос другого человека, который беседовал с тобой, а сейчас никого не вижу. Что это такое я не знаю. Прошу твое преподобие открыть мне эту странную тайну, — ответил я.
— О, Иоанн, странное чудо откроет тебе сегодня Бог, а я должен показать тебе любовь, которую имеет к нам Его благость. О наилучший из друзей, тот, кого ты слышал беседующим со мной, был Константин, первый христианский царь. Посланный Богом, он сошел с Неба и сказал мне: «Блаженны вы, которые сподобились монашеского жития, ибо это о вас сказал Спаситель в одной из заповедей блаженства». Я спросил у него: «Кто ты, господин, что говоришь это и весьма ублажаешь нас, монахов?» Он отвечал: «Я, Константин Великий, сошел с Небес, чтобы поведать тебе о славе, которой наслаждаются в вечности монахи, и о дерзновении, что они имеют ко Христу. Я ублажаю тебя, Паисий, что ты склоняешь их к этому священному подвижническому житию, а себя упрекаю и осуждаю, что не попал в этот величайший чин». Тогда я снова говорю ему: «Почему ты, дивный, обвиняешь себя? Разве ты не вкусил той вечной славы и божественного освящения?» На это он отвечал: «Да, вкусил, но не имею ни того дерзновения, что имеют монахи, ни равной с ними чести. Ибо я видел души некоторых монахов, которые по разлучении с телом, парили, подобно орлам, и с большой смелостью восходили на Небеса, и никто из демонов не дерзал к ним подступиться. Потом я видел, как открывались для них райские двери, они входили внутрь и, представ пред Небесным Царем, с великим дерзновением стояли у Престола Божия. Вот почему я ублажаю вас, монахов, а себя, который не сподобился получить такое дерзновение, осуждаю. Ах, если бы я оставил временное царство, царский наряд и венец, стал бедным, надел рубище и исполнял то, что требует монашеское житие». Я же отвечал ему:
— О священнейший царь, все, что ты говоришь, хорошо, ибо служит к нашему утешению. Но таковы суды Бога нашего и несправедливо о праведных судах рассуждать иначе, ибо Он есть Судия Праведный, и каждому воздает по достоинству, и награду дает в соответствии с его трудами. Твоя жизнь не была исполнена таких трудов, и нисколько не была похожа на жизнь монахов: у тебя была помощница–жена, дети, рабы, различные наслаждения и удовольствия.
В то время, когда мы беседовали об этом, пришел и ты, брат мой Иоанн, а он тотчас же вознесся на Небеса. А сейчас, когда благодаря этой тайне ты ясно понял, виновниками скольких благ бывают подвижнические труды, укрепи братию, — закончил свой рассказ Паисий.
Я, Иоанн, воздал многое благодарение Богу, а затем, достаточно побеседовав со святым Паисием, в радости и веселье вернулся к себе в обитель».
В одном селении обитал некий старец, который, по неведению впав в заблуждение, говорил, что христиане должны служить только Отцу, а Сына и Святаго Духа не должны ни почитать, ни даже Богом называть. За этим зломудрием последовало значительное количество народа, но Вседержитель не хотел, чтобы все эти люди погибли и пропали подвижнические труды заблудшего старца. Преподобному было открыто, где находится это селение, и он пришел в него. С собой присноблаженный принес множество корзин с тремя ручками. Сбежавшиеся люди не узнали Паисия и очень удивлялись такой своеобразной конструкции, спрашивая преподобного, что это такое, и что он собирается с этим делать.
— Хочу продать, — отвечал великий.
— А зачем ты сделал их с тремя ручками?
— Поскольку я поклоняюсь Святой Троице, то и на деле должен показывать три Лица Святой Троицы, воспевать Ее и прославлять Триипостасное Божество, имея в руках знамение Троицы. Подобно тому, как Святая Троицы есть одно Естество с тремя Лицами (если же кто думает по–другому, весьма заблуждается), то так же нужно рассуждать и об этих корзинах. Каждая из них имеет одно естество, в трех созерцаемое, поскольку в трех ее ручках в равной степени пребывает все естество корзины. Так и невещественное естество и преестественное Божество пребывает в равной степени в Трех Ипостасях, то есть в Трех Лицах — Отца, Сына и Святаго Духа, — и находится в каждом из Трех Лиц, а потому называется не Четверица, и не Двоица, но Троица. Дно Лицо Святой Троицы не больше Второго, а Второе, — не меньше Первого.
После этого, как божественный Паисий вкратце поведал все это, старец и все находившиеся там познали истину.
— Преподай нам еще, дивный, чистое православное учение, используя подобные же явные доказательства, потому что своими первыми словами ты нас напугал, — с благоговением сказали они ему.
Тогда треблаженный дерзновенным гласом ниспроверг все богохульные слова еретиков, показав, что они не прочнее паутины, а основы православной веры объяснил им более пространно, с большим числом примеров, чем привел своих слушателей в истинное познание Святой Троицы. Затем, наставив их всех, научив исповедать свои заблуждения и покаяться в прежнем зломудрии, праведник возблагодарил Создателя и вернулся в свою пустыню. Когда он уже подходил к ней, перед ним внезапно воссиял свет, который исходил от множества Ангелов, наполнивших пустыню. В этот момент он услышал голос своего Небесного Хранителя:
— И когда ты был здесь, Паисий, и когда ты ушел, мы, согласно данному тебе Божию обетованию, охраняем обитающих в этой пустыне монахов.
После этих слов подвижник еще больше стал славословить Всеведущего, имеющего попечение о всех людях.
Молва о святом разошлась почти по всей вселенной и подвигала любителей добродетели идти к нему, чтобы получить благословение. Будучи в то время еще юным, великий в отцах преподобный Пимен также имел сильное желание увидеть Паисия, поэтому пришел к преподобному Павлу и стал просить его вместе с ним пойти к достославному. Павел был другом Паисия и часто навещал его.
— Смущаюсь я, чадо, вести тебя к нему, потому что ты еще молод, а он высок в добродетели, потому мы не ходим к нему, как попало, но с великим размышлением и благоговением, да и то не всегда. Чаще всего, ради общей пользы, мы встречаемся с ним в подходящее время, — вразумлял Пимена Павел.
— Когда мы придем, я останусь за дверью. Для меня будет необычайной радостью уже и это, и я буду считать великим подарком, если всего лишь услышу его божественный голос. Но если и это невозможно, я согласен только дотронуться до кельи великого Паисия, и тогда, верую, уже спасусь. Когда же ты выйдешь из нее, я получу щедрое благоговение, обняв твои ноги, которые ступали по той же земле что и прекрасные ноги присноблаженного, — смиренно уговаривал Пимен.