Шрифт:
В тридевятом царстве, в тридесятом государстве за небоскребами, царапающими облака, жили король и королева. Были они знаменитыми, богатыми, красивыми и работали… блогерами. У них росли отважный принц, прекрасная принцесса и Иван-дурачок, то есть я. Я, конечно, мальчик умный, учусь на пятерки, но участвовать в этом спектакле не собираюсь.
Меня раздражает, когда утро начинается с маминого восклицания:
– Не хочется будить этого сладкого пупсика. Вставай, малыш!
Во-первых, я не сладкий пупсик, а второклассник. Во-вторых, кому понравится, когда прямо в лицо тычут смартфон, и твою лохматую голову видят тысячи людей. Да, да! Мои родители популярные блогеры. И пусть только кто-то из вас выкрикнет «вот крутяк!». Это ужасно, ведь всегда нужно быть симпатичным, здоровым и обязательно талантливым. Кому интересно смотреть на скучных детей с прыщами и двойками в дневнике? Папа вчера отказался снимать моего старшего брата Рому, потому что у него на носу вскочила красная неприятная бяка.
Мама открыла шторы, и по-новогоднему убранную комнату осветил слабый серый свет. На самом деле, я хотел повесить на стены разноцветные гирлянды из соседнего супермаркета, но родители не разрешили. Пришла худая зеленоволосая тетя (тоже мне русалка, как только вынырнула – реки позамерзали) и украсила всю квартиру «в едином стиле», а именно, еловыми ветками с искусственным снегом. Тогда же появилась великолепная елка, подпирающая потолок, а под ней – коробки в синей оберточной бумаге. Подарков в них нет, но зато на фото хорошо смотрятся.
– Хочу спать, – недовольно буркнул я, кутаясь в одеяло. – Каникулы же! Зачем вставать в такую рань?
Мама, не отрываясь от экрана телефона, ответила:
– Крис, шевелись. Пора завтракать. У нас фотосессия в лесу. Кстати, последняя в этом году.
Я со злостью бросил подушку на пол и выпалил:
– Ага, так уж и последняя! Сегодня ТОЛЬКО 30 декабря.
Мама выскочила из моей комнаты, и вскоре я услышал ласковое: «Не хочется будить этого сладкого пупсика!». Интересно, она сказала это брату или четырехлетней сестре?
Папа испек «правильные» оладушки из овсяной муки, украсил их голубикой. Я привычно не трогал тарелку, сначала родители запечатлеют завтрак на камеру для подписчиков. Сестра Стефания капризничала и размазывала творог по столу. Малышке надели теплый свитер, и теперь она хотела раздеться. Но мама непреклонно воевала за одинаковую одежду для всей семьи – красные свитера с оленями, зеленые джинсы и меховые шапки-ушанки. Перед выходом из квартиры мы выстроились напротив зеркала в коридоре, чтобы отец сделал контент.
– Посмотрите, как мы выглядим, – заверещал папа. – Прощальная фотосессия в уходящем году. Но это будет взрыв, бомба, такого вы еще не видели!
Я тяжело вздохнул. И такая дребедень каждый день. Трудно быть ребенком блогеров.
*** *** ***
У моих родителей есть суперспособность: они добиваются всего, чего желают. Несколько дней назад я слышал, как мама говорила своей помощнице, что собирается сфотографироваться с оленями. Девушка пыталась протестовать, мол, такие вопросы не решаются быстро, но против танка не попрешь. И вот, пожалуйста, – олени! Папа остановил машину возле лесной опушки, и среди сонных деревьев с белоснежными шапками мы увидели кофейно-бурых стройных животных с ветвистыми рогами. Если бы вокруг них не суетилась съемочная группа, я точно решил, что попал в сказку. Пушистый снежок медленно падал на оленей, и новогоднее волшебство царило на этом месте. Первые десять минут мы в восторге рассматривали животных, трогали их густой мех и подкармливали яблоками, а потом злющий ветер пробрался под куртки и штаны. Пальцы окоченели, и даже горячий чай не согревал. Но затвор фотоаппарата безостановочно щелкал, и мама напоминала что нужно улыбаться и изображать радость от происходящего.
По дороге домой родители неожиданно вспомнили, что у нас нет нарядной одежды для празднования Нового года. Еще три часа мы бродили по торговому центру в поиске вечерних платьев и костюмов. Как обычно мама советовалась с подписчиками: зеленый ей выбрать наряд или синий, и я окончательно расстроился.
Парковались возле подъезда, когда небо уже почернело, а снег под светом фонарей и гирлянд стал разноцветным. Я с досадой убежал в свою комнату и намеренно громко захлопнул дверь. Еще один день каникул потрачен зря. Хотел же построить из конструктора замок для Стешиных кукол, пройти новый уровень любимой компьютерной игры и слепить во дворе снежную бабу, а не участвовать в дурацкой фотосессии. В гостиной болтал телевизор, папа зычно говорил по телефону – решал рабочие вопросы, мама гремела кастрюлями. Я сел на кровать, обнял колени и зашептал: «Хочу, чтобы моя семья стала обычной. Хочу, чтобы моя семья стала обычной. Хочу, чтобы моя семья стала обычной…»
Кажется, я уснул, но совсем на чуть-чуть, потому что, когда очнулся, звуки в гостиной были прежними. Однако из моего шкафа для игрушек доносился слабый звон колокольчиков. Я осторожно подошел и прислушался. Чудилось, книги вибрировали. Я провел рукой по корешкам. «Денискины рассказы» молчат, «Питер Пен» тоже крепко спит. А это что за хлам? Я вытащил старую потрепанную книжонку с пожелтевшими страницами – «Сказки на ночь грустным детям».
– Кто поставил здесь это старье? – возмутился я и открыл книгу. Запах плесени ударил в нос, а на пол упало что-то похожее на грязную пыльную тряпку. Я в ужасе отскочил в сторону. Между тем ЭТО зашевелилось, зафыркало и выросло в маленького сморщенного человечка в замызганном сером комбинезоне и оранжевых башмачках. Я был так изумлён, что не произнес ни звука, только молча, как рыба, открывал рот. Незнакомец, не обращая на меня внимание, достал из кармашка маленькую щеточку и принялся чистить обувь. Круглые ушки малыша обиженно прижались к лысой голове, а из выпученных глаз посыпались бусинки из слез.
– Тамашик так долго путешествовал, что его ботиночки запылились. Злобный Гном посадил Тамашика в тюрьму. Было так одиноко, – тоненький серебристый голосок наполнил комнату.
Я крепко закрыл глаза, думая, что видение сейчас раствориться в воздухе. Этого просто не может быть! Но нет, человечек стоял на прежнем месте и с такой горечью рыдал, что мне стало не по себе. Я осторожно сел на кровать и положил книгу рядом. Если это сон, то он когда-нибудь закончится.
– Почему ты плачешь? – прошептал я.
Незваный гость поднял головку, посмотрел на меня, показал рукой на апельсиновую обувь и воскликнул:
– Но как же, ботиночки! Спасибо, юный друг, что освободил Тамашика. Теперь его жизнь принадлежит тебе.
Я замахал руками:
– Что ты? Мне не нужна ничья жизнь. Я просто хочу знать, кто ты? Эльф какой-то?
Человечек сжал и без того тонкие губы, задержал дыхание и стал похож на свеклу. Он все больше и больше наливался бордовой краской и, казалось, вот-вот взорвется. Хрупкие ручки сжались в кулачки и обиженно затряслись. Наконец он выкрикнул, выпячивая грудь вперед:
– Тамашик никакой не эльф! Пусть юный друг не оскорбляет Тамашика! Он наследник древнего рода ветрюков. Их осталось мало, но гордость этого народа велика.
Я вжал голову в плечи. Не хватало еще, чтобы в комнату сбежалась вся семья. Начнут же сразу снимать на камеру этого ветрюка, а ему вряд ли захочется такой славы.
– Можешь говорить потише? В гостиной родители. Не хочу, чтобы они услышали твой голос.
Человечек почесал длинный нос и с достоинством произнес:
– Для Тамашика будет честь познакомится с родственниками отважного юноши, что освободил его от Злобного Гнома.