Новый круг Лавкрафта
Шрифт:
Чем дольше я стоял, оглядываясь и разглядывая, тем более разыгрывалось мое воображение. Казалось, меня кто-то пристально и жутко внимательно разглядывает — причем этот кто-то был явно не человеком, а кем-то гораздо более неприятным. Я чувствовал себя повисшим, как муха в паутине, в чем-то чужеродном и враждебном.
Быстро, словно бы действуя сама по себе, рука моя протянулась к рычагу и перевела его в прежнее положение. Ставни захлопнулись у меня над головой, а снизу что-то тихо прошелестело. От одной мысли, что кто-то крадется вверх по ступеням, чтобы отрезать мне всякие пути отступления из этой странной комнаты, у меня сердце ушло в пятки. И тут же с меня словно слетело наваждение. Распахнув
Не помню, как я пихнул тяжелую дверь, выскочил и побежал, оскальзываясь, по камням к машине. Молниеносно развернув авто — из-под колес летела душераздирающе скрипевшая галька, но мне было все равно — я как можно быстрее вырулил на узкую дорогу и с максимальной скоростью погнал к деревне, которую ныне ощущал тихой гаванью и безопасным убежищем.
К тому времени, как я подъехал к дому, беспокойно толкущиеся в голове мысли улеглись, и стало возможным подумать о том, что можно рассказать Эштону о моем походе к маяку. Остановив авто перед домом, я уже знал, что скажу другу — а уж правильное или нет то было решение, предположить сейчас невозможно. В конечном счете, а что, собственно, произошло? Я не увидел ничего такого, что не допускало бы рационального объяснения. Ну да, мне послышался странный и пугающий звук под камнями. Однако точно такой же звук мы слышали в подвале сгоревшей усадьбы — и это вполне можно приписать шороху волн, которые заливали вход в туннель!
Что же до удивительного механизма, управляющего фонарем маяка, то в нем трудно усмотреть нечто сверхъестественное. Ну да, он весьма сложно устроен. Однако непреложно известно, что викторианская эпоха славилась своими техническими достижениями — взять хотя бы ту же камеру-обскуру.
Эштона я нашел в весьма приподнятом настроении — мой друг почти завершил расшифровку обеих формул. К тому же он несколько расслабился и уже не косился в страхе по сторонам — хотя и продолжал время от времени взглядывать в окно, словно чтобы удостовериться в отсутствии слежки.
— Должен признаться, временами я был готов впасть в форменное отчаяние, — возбужденно проговорил он, размахивая исписанной бумажкой. — Но тут я обнаружил, что эти буквы — не более чем вариант классического наакальского, который в древности использовали некоторые культы.
— Ты положительно уверен, что все понял правильно?
— Ну, я еще раз все перепроверю, будь покоен. Осталось лишь выверить произношение. Так или иначе, теперь я знаю, какую формулу нужно использовать, когда настанет время.
Что ж, мне пришлось удовлетвориться этими скудными разъяснениями. Однако следующие два дня я внимательно приглядывался к другу, и его общее расположение духа и внешний вид доставляли мне немало беспокойства. Черты лица его еще более заострились, а в глазах то и дело мелькал затаенный страх — что явно свидетельствовало о том, что мой друг знает больше, чем решился поведать мне, и что поручение покойной матушки не на шутку его пугает.
Однако наступила вторая ночь, и незадолго до того, как пробило одиннадцать, мы завершили необходимые приготовления. В дополнение к тщательно расписанной формуле Надира, Эштон прихватил с собой мощный фонарик и — к моему неудовольствию — револьвер. Я же не знал, чего ждать от нашей экспедиции, и потому взял с собой бинокль.
Даже в столь поздний час небо не оставалось
Мы забрались в машину, и Эштон медленно выехал из деревни. Свет фар подпрыгивал вместе с авто на многочисленных ухабах. Всю дорогу к морю мы молчали — над полями стояла такая полная и плотная тишина, что нарушить ее казалось святотатством.
В полумиле от берега мой друг заглушил двигатель и выключил фары. Даже в кромешной темноте мы различали призрачный силуэт Маяка Дарк-Пойнт. Прошло несколько секунд, и я понял, почему мы видим башню столь отчетливо. Океан, омывавший основание маяка, казался непонятно подсвеченным. На волнах переливалось зеленоватое, фосфоресцирующее сияние, оттеняющее темный силуэт маяка. Я обратил на свечение внимание Эштона, однако тот лишь отмахнулся, сказав, что это все водоросли — мол, некоторые их виды действительно заставляют воду мерцать и переливаться.
Верил ли он сам подобному объяснению, я проверить не мог. Однако остался при убеждении, что мой друг просто пытается меня успокоить.
Взяв меня под руку, он указал на маяк, а потом посмотрел на Капеллу, которая немигающе вперилась в нас с северного горизонта.
— Пойдем, — коротко сказал он. — Осталось очень мало времени. Я хотел бы осмотреть маяк, прежде чем произнести формулу.
— А это безопасно? — поинтересовался я, с трепетом вспоминая мой недавний визит в башню.
— Я должен кое-что узнать — причем наверняка.
Он говорил со странной убежденностью, почти одержимостью.
— Если боишься — оставайся в машине.
Я лишь помотал головой и последовал за ним. Узкая дорога к морю показалась мне длиннее, чем в прошлый раз, однако в конце концов мы вышли к узкому скальному языку, далеко вытянувшемуся в море. Наступало время прилива, и камни у подножия башни уже захлестывали волны. По щиколотку в пене, мы осторожно прошагали к обращенным к морю массивным дверям. На пороге Эштон вытащил и включил фонарь, а потом распахнул створки и вошел внутрь.
Припоминая шелестящий звук, расслышанный мной в каменных глубинах, я почти надеялся увидеть внутренность башни переменившейся — однако ничто не указывало на чье-либо присутствие или же приход после того, как я так спешно выбежал из здания маяка.
Я думал, что друг мой направится прямо к лестнице, однако тот решительно пошел к центру комнаты и принялся водить лучом фонаря по рисункам на полу, не обращая решительно никакого внимания на валявшиеся там и здесь пучки водорослей. И тут я увидел нечто, что заставило меня задрожать от предельного ужаса! Прежде пол равномерно покрывал слой серовато-белой пыли. Однако в свете фонаря моему зрению явственно предстала широкая, длинная полоса, словно кто-то протащился по полу и вымел его чудовищным брюхом! А начинался этот жуткий след от самого центра странного, каббалистического рисунка, испестрившего плиты пола!
А в центре обнаружился огромный люк с железным кольцом, который прежде оставался скрытым. Кто-то — или что-то — проникло в башню снизу после того, как я из нее убежал, и мое возбужденное воображение немедленно связало это со страшным, волокущимся звуком натыкающегося на препятствия упругого тела, который мое ухо различило в подземельях под башней.
Потрясенный увиденным и тем, что оно означало для нас обоих, я шагнул к Эштону, который уже взялся за железное кольцо. Прежде чем я сумел остановить друга, тот с усилием поднял крышку люка и направил луч фонаря в зияющее у ног отверстие. Зловонные испарения вырвались из дыры, и мы, едва не сбитые с ног волной страшного смрада, шарахнулись в стороны, прикрывая нос и рот ладонями.