"Новый Михаил-Империя Единства". Компиляцияя. Книги 1-17

Мой поезд катил по пригородам имперской столицы. Остались считанные минуты до того мгновения, когда я ступлю на перрон вокзала. Хорошо знакомого мне вокзала, на котором ни разу не был. Вчера я потерял жену, которую знал много лет и которую видел всего два раза в жизни. Рядом со мной вглядывался в окно мой шестилетний сын, которого я узнал лишь позавчера. И я сам словно мальчишка жадно вглядываюсь в окно, видя впервые все то, что видел регулярно все свои тридцать восемь лет жизни.

Я много раз бывал в Ленинграде. Еще большее количество раз я посещал Санкт-Петербург. И вот мне предстоит прибытие в Петроград. И прибываю в этот раз я не на «Сапсане», не на авиалайнере и даже не на собственном автомобиле. В клубах пара и дыма императорский поезд несет меня к городу, который в далеком будущем пафосно наименуют городом трех революций.

Вот и все, лязг тормозов. Приехали. Приехал. Вот он – финал двух дней. Мог ли я о таком помыслить позавчера утром, оставляя в машине свой ноутбук и отправляясь на осмотр дворца, будь он неладен?

Оркестр играет встречный марш, построен почетный караул. Пора.

Шаг на перрон. Прибывшие и встречающие сошлись. Слышу доклад:

– Ваше императорское величество! Почетный караул для встречи вашего величества построен! Исполняющий должность главнокомандующего Петроградским военным округом полковник Кутепов!

Играет «Боже, царя храни!», маршируют, чеканя шаг, казаки собственного его императорского величества конвоя.

Государь прибыл в революционный Петроград…

Между 27 февраля 1917 года и 20 марта 2015 года сколько? Один миг. Между размеренной благополучной жизнью и катастрофой лишь один крик.

– Папа!

Удар молнии расколол мою голову. Мир пошатнулся и опрокинулся. Эхом звучал детский крик, кто-то мужским голосом взывал:

– Кличьте дохтура! Их высочеству плохо сделалось! Дохтура!

– Папа, что с тобой? Папа!

Тысячи, миллионы образов и воспоминаний обрушились на меня, заставив со стоном сжать голову. Вокруг поднялась какая-то суета, в темноте грота добавилось пляшущего света, замелькали огни керосиновых ламп. Забегали, замельтешили люди, кто-то что-то приказывал какому-то ротмистру. Да, как-то я оконфузился, теперь по всему замку будут шептаться и хихикать горничные с истопниками. Хорошо, смартфонов ни у кого не видно…

– Ворот! Ворот ему расстегните! На воздух! Срочно на воздух! Ротмистр, где же носилки?

Интересно, откуда у меня во дворце носилки? А, вероятно, из госпиталя для нижних чинов принесут, зря, что ли, я велел крыло своего дворца отвести под это богоугодное дело? Тут, конечно, не клиника третьего тысячелетия, но уж носилки-то у них должны найтись?

И точно, вот и носилки.

– Аккуратнее, господа, аккуратнее!

«Господа» достаточно бережно водрузили мою тушку на носилки и куда-то понесли. Интересно, неотложку уже вызвали? Во всяком случае, сирен машины «скорой помощи» я пока не слышал.

Свет брызнул мне в глаза, и я невольно прикрыл лицо рукой.

– Может, в дом?

– Нет-нет, ему нужен воздух. Пусть пару минут подышит. Кладите носилки на сено.

Интересно, еще пять минут назад здесь никакого сена не было. Да ладно тебе, вчера при тебе Тихон из саней выгружал. Ах да, Тихон. Тихон? В мозгах со страшным скрипом прокручивались и заново сцеплялись шестеренки моих извилин. Моих? Как понять-то? Боже, моя голова…

Разумеется, я делаю эти записи уже по прошествии времени, и многое из моего тогдашнего состояния вовсе выпало из памяти, да и не воспринимал я действительность совсем уж адекватно. Хотя и неадекватно также не воспринимал.

Что я испытывал в тот момент величайшего потрясения? Шок? Возможно, хотя истеричек в военную авиацию не берут, и боевой офицер не станет в момент кризиса биться в припадках, словно барышня из благородного семейства, увидевшая на любимом белом рояле выцарапанное гвоздем неприличное слово. Да и многолетний, полный цинизма и кризисов опыт топ-менеджмента также не располагает к падениям в обморок. Хотя, конечно, со стороны, вероятно, это смотрелось именно так.

Мне было неудобно смотреть снизу вверх на толпящихся вокруг моей персоны, и я велел:

– Помогите мне сесть…

Народ вопросительно взглянул на «дохтура», тот милостиво разрешил, и вот меня аккуратненько усаживают на большой валун у входа в грот, предварительно накинув на голый камень чей-то тулуп. Камня тут, кстати, тоже не было пять минут назад. Впрочем, это в мое время его здесь не было, а стоит он тут еще со времен Павла Первого…

Сижу. Собравшиеся стоят. Все смотрят на меня. Я смотрю на них. Пауза затягивается.

– Папа?

Перевожу взгляд на мальчика лет семи. Нет, шести, и мальчика этого зовут Георгий. Стыдно, батенька, не помнить возраст собственного сына! Сына? Гм…

«Дохтур» требовательно посмотрел на офицера.

– Ротмистр, где ваша знаменитая фляга? Надеюсь, она не пуста?

Офицер почему-то смутился, покосился на меня, но флягу достал.

– Ну, так это… вот, значит.

«Дохтур» протянул мне емкость. Делаю глоток. Коньяк обжигает мне горло, и я закашливаюсь. Военный смутился еще больше и прямо даже покраснел.

– Благодарю вас, ротмистр. Отменный коньяк.

Ну, значит, верно оценил причину его смущения. Мол, как может понравиться какой-то там ротмистрский коньяк самому великому князю. И моя похвала пришлась кстати.