"Новый Михаил-Империя Единства". Компиляцияя. Книги 1-17
Шрифт:
Что ж, может, в этом и есть высшая справедливость? Возможно, и к лучшему то, что Луцкий прорыв так и не стали официально именовать Брусиловским? Возможно, именно сейчас ему предстоит доказать, что значит настоящий Брусиловский прорыв – прорыв, в котором не будут у него связаны руки, в котором покойный генерал Алексеев не будет отдавать идиотские приказы, в котором цель наступления понятна и желанна настолько, что просто дух перехватывает!
И он покажет им всем, всем завистникам и негодяям, что и Луцкий прорыв, и нынешнее Галицийское наступление, и даже победный марш в Закавказье
Сигнал получен! Все готово к истинной славе!
МОСКВА. КРЕМЛЬ. 20 июля (2 августа) 1917 года
– Вы сегодня просто обворожительны! Ваше новое платье так подчеркивает вашу прекрасную фигуру!
Я подал принцессе руку, помогая сесть в автомобиль.
– Благодарю. Это платье от русского модельера.
– Уверен, теперь к нему непременно выстроится очередь из дам всего высшего света!
Иоланда улыбнулась и изящно заняла свое место на сиденье. И лишь когда за мной мягко закрылась дверца, добавила все так же приветливо:
– А вы крайне озабочены.
Лимузин тронулся и в составе кортежа покатил к Спасской башне. Сочтя, что на ходу, в полумраке, да еще и с закрытыми шторами, мое лицо не будет так уж видно внешним наблюдателям, позволяю себе согнать с физиономии выражение величественного оптимизма.
– Это так заметно?
– Мне – да. Что-то на фронте?
Помолчав несколько мгновений, отвечаю, глядя на полутемную Красную площадь, по которой, трезвоня, движется трамвай, а какой-то плюгавого вида извозчик пытается удержать свою клячу, испуганную внезапным появлением вагона.
– Можно и так сказать. Если вам интересно, то 38-я дивизия генерала Буковского теперь в полном окружении. Немцы обошли озеро Дрисвяты и, замкнув кольцо, движутся в охват Двинска. Судя по всему, сегодня-завтра мы город потеряем. Пока они держатся, но шансов нет, мы явно не успеем с резервами…
Я кашлянул и хмуро замолчал. Справа мелькнули Верхние Торговые ряды, и наш кортеж устремился по слабо освещенной Никольской, пугая одиноких прохожих, грязных собак и облезлых кошек. Эх, где моя Никольская, полная яркого света и тысяч веселых туристов?
Принцесса по-своему поняла мое тягостное молчание и спросила озабоченно, вновь сбившись на французский:
– Возможно, не следует сейчас ехать в театр? Не смею вам советовать, но, быть может, вас ждут в «Аквариуме»?
Не поддавшись соблазну, отвечаю на русском:
– Нет, не думаю, что мое присутствие в «Аквариуме» что-то изменит. Гурко, Лукомский, Палицын, Кутепов, Балуев и прочие генералы существуют не только для того, чтобы погоны носить. Кроме того, подданные и гости должны видеть уверенного в себе императора Всероссийского. У каждого свой долг. И у генералов, и у императора. Если я не явлюсь на протокольный театральный вечер, то слухи пойдут самые нехорошие. Тем более что там соберется весь цвет. И дело уже будет не в военном поражении, а в неуверенности власти. Впрочем, скажу вам по секрету, моя милая Мария, править империей я могу и из Большого театра.
С отвращением я посмотрел на грязь и бардак Лубянки. Сплошные извозчики, какие-то повозки, лавки, мусор по углам, кучи навоза на мостовой…
– Вам не нравится Москва?
Я вздрогнул от неожиданности:
– Что, простите?
– Вам не нравится Москва?
– Почему вы так решили, дорогая Мария?
– Ну, вы с таким омерзением смотрите по сторонам, что…
Принцесса сделала неопределенный жест.
– Нет, милая моя Мария. Мне очень нравится Москва. Но, только не эта Москва.
К счастью, мы уже приехали, и мне не пришлось объяснять, что именно я имею в виду. Натянув на лица свои самые лучшие улыбки, мы покинули салон и вышли под яркий свет фонарей и ламп кинохроникеров, перемежающийся вспышками фотоаппаратов. Толпа радостно взревела, увидев своего императора и его невесту.
Мы приветствовали собравшихся и помахали им рукой.
И тут принцесса подняла голову и прочла на огромной афише:
«ИОЛАНТА»
– Это как понимать? – спросила она, когда мы уже вошли в театр и были встречены еще более восторженной и куда более элитной публикой. Спросила, даря улыбку всем вокруг. Я пожал плечами.
– Опера. Композитора Чайковского по драме Генрика Герца «Дочь короля Рене». Или вы полагали, что подданные не изъявят верноподданнических чувств своей будущей императрице?
– Подданные?
– Я тут, к стыду своему, совершенно ни при чем, если вы намекаете на мою причастность. Сам узнал об этом только вчера. Так что это исключительно народная инициатива.
Мы поднялись по лестнице и, пройдя через восторженный строй представителей высшего света, прошли в императорскую ложу, где нас уже ожидали королевская чета Черногории, вдовствующая королева эллинов, король Румынии с супругой и дядюшка Иоланды.
Череда взаимных приветствий и улыбок. Как говаривал один мой знакомый из будущего: «Давно не виделись, еле обрадовались». Но ничего, расселись. Занял свои места и народ в зале. Все почти готово к началу.
Ищу взглядом полковника Качалова. Мой адъютант отрицательно машет головой.
Что ж. Новостей нет. Ни плохих, ни хороших. А судя по косвенным данным, хорошим новостям пора бы уже и объявиться. Потому как если там что-то случилось, то вообще не стоило это затевать, поскольку последствия будут такими, что за мной самим начнется такая охота, что…
Я покосился на принцессу, которая с интересом рассматривала убранство Большого театра. Да, и вот за ней тоже начнут охоту. И взрыв в Таранто покажется лишь шалостью. Но мог ли я отказаться от дерзкого плана полковника Слащева?
– Ваши величества и ваши высочества! Дамы и господа! Гимн Итальянского королевства!
Все встали, и заиграл бравурный марш. Откровенно говоря, не могу сказать, что он мне понравился. Но я вдруг заметил отблеск влаги в глазах невесты. Что ж, я ее могу понять. К тому же, возможно, это последний раз, когда исполняется государственный гимн Италии в честь принцессы Иоланды Савойской.