Новый мир. Книга 4: Правда
Шрифт:
— О, Боже! — прокричал я, и бессильно опустил лицо на ее тяжело вздымающуюся грудь.
Не помню, долго ли мы пролежали нагишом в объятиях друг у друга, не делая ничего, кроме легких поглаживаний и нежных поцелуев. Никто из нас не произнес ни слова по поводу того, что случилось только что — это просто не требовало никаких объяснений. Я запоздало задумался о том, что кончил прямо в нее, без презерватива. Но решил, что это не так уж важно. После всего мною пережитого я все равно едва ли способен на оплодотворение. Да и имеет ли это значение, если шансов прожить достаточно долго, чтобы убедиться в этом, у меня практически не было?
Не переставая гладить ее, я первым нарушил молчание.
— Я теперь очень боюсь, Лаура.
— Почему?
— Еще
— Ты ведь сам говорил вчера, что ты — человек. Не машина для убийства. Так вот — люди и чувствуют все это. Привязанность. Любовь. Страх. Это — их уязвимые места. Но они же — и самые сильные.
Я покачал головой, одновременно соглашаясь с ней и сомневаясь.
— Как же зря ты ввязалась в это, милая, — прошептал я.
Она придвинулась ко мне ближе, обняла крепче.
— Замолчи, — попросила она, потершись щекой о мою грудь.
Я усмехнулся.
— Что же мне тогда делать?
— Подумай сам. Ты у нас взрослый мальчик. Тебе, может, и так хорошо. А вот я кончить не успела.
— Не думаю, что я так скоро смогу это повторить.
— Не надо только снова этих отговорок. Мы уже убедились, что им грош цена.
И, конечно же, она оказалась права.
Минут двадцать спустя, не включая свет и не одеваясь, я не спеша подошел к эркеру, глядя на почти полную луну, висящую над домами сент-этьенской улочки и светящую прямо в наше окно. Простоял так пару минут в задумчивости, прежде чем услышал сзади мягкие шаги босых ножек, а затем ощутил, как Лаура прижимается ко мне сзади, выглядывая из-за плеча.
Словно по волшебству, как смена декораций в театре, небо заволокли темные облака, и за ними прогремел гром. Мы вдвоем смотрели, как мелкие капли барабанят в окно. Я вздрогнул, когда очередной раскат грома наполнил мне об артиллерийском огне. Даже не знаю, почему, но именно сейчас, стоя перед этим окном в темноте, я вдруг ощутил странное единение с пространством и временем, ощутил в одночасье присутствие всех своих друзей и врагов, живых и мертвых, близких и далеких: начиная от мамы с папой и заканчивая генералом Чхоном; начиная с Питера Коллинза и заканчивая Уоллесом Патриджем.
— Такое впечатление, что наступил момент истины, — попробовал поделиться этой мыслью я. — Знаешь, как в очень долгой книге, растянутой на много томов, которая вот-вот подойдет к концу. Все дороги сошлись в одну. И впереди — финал. То чувство, когда ты понимаешь, что пути назад нет, что все ставки сделаны, все решения приняты, и всё решится очень скоро, так или иначе.
— У каждой книги есть свой конец. Но он необязательно совпадает с концом главного героя. Бывает, что последними строками оказываются «и жили они долго и счастливо». И книга на этом заканчивается. А вместо нее начинается просто жизнь.
Лаура слегка погрустнела, поглядев на луну, и призналась:
— Я хотела бы сказать тебе, чтобы ты бросил всё, что затеял, и мы с тобой просто затаились где-нибудь вдвоем. Я даже верю, что это возможно. При определенном везении. Выйти из этой игры, скрыться из поля зрения — и о тебе забудут.
Не дождавшись ответа, она добавила:
— Но я полюбила в тебе именно того, кем ты есть, Димитрис. Человека, который способен на поступки. Видит перед собой цель. Со своими демонами, с которыми ему еще предстоит сразиться. И я не так глупа и самонадеянна, чтобы стараться переделать тебя в кого-то другого, утащить тебя куда-то в тихий мирок нарисованного кукольного счастья, о котором в тайне мечтает каждая девчонка. Я понимала, на что иду, когда признавалась себе в своих чувствах к тебе. Любить человека можно лишь целиком. Не какую-то его черту, не какое-то его проявление. Нужно принять его со всем, что у него есть. Нужно пройти с ним вместе через все, через что он должен пройти. Иначе — это не любовь.
— Ты утверждала,
— Бывают дни, когда умею. Но не жди, что они будут случаться часто.
— Я не знаю, сколько дней у нас вообще осталось.
— Тогда поцелуй меня прямо сейчас. А потом займемся любовью снова.
Глава 6
§ 28
На закате 25-го сентября 2095-го года привычный уклад общественной жизни в Содружестве наций, а значит, и на всей планете Земля, казался как никогда хрупким. Всех, кто стремился к переменам, захлестывало воодушевление. Они озирались на недавние свершения, и, наполняясь смелостью, замахивались на новые, о которых прежде не решались и мечтать. Государственная машина, образовавшаяся за последние 39 лет, которая казалась прежде столь могучей и монолитной, что ее присутствие воспринималось как аксиома, в какой-то момент предстала совсем беспомощной и уязвимой — до такой степени, что захваченные эйфорией люди удивлялись, почему прежде никто не замечал этого и не пытался сдвинуть ее с места. Представители властей, нервно пытающиеся отгавкиваться от критики, казались такими неубедительными, настолько всем опостылевшими и ни на что путное не способными, что некоторые люди просто смеялись им в лицо.
А уже утром понедельника это наваждение рассеялось, словно пьяные грезы, прервавшиеся тяжелым похмельем. Ситуация переменилась в корне. Как и в мае 2090-го, на пороге войны, ее изменило пробуждение титана.
По состоянию на сентябрь 2095-го сэру Уоллес Патриджу исполнилось 84 года, но выглядел он не старше 60-ти. В 08:00 по местному времени он предстал перед миром — не в образе старца на тенистой террасе своей загородной резиденции, как все чаще бывало в последнее время, а в образе правителя, за невысокой трибуной актового зала в Офисе Протектора в Ярралумла, пригороде Канберры, бывшей резиденции генерал-губернатора Австралийского Союза. Судя по идеальной тишине, стоящей вокруг, в зале не было никого, кроме, быть может, лишь хорошо вымуштрованной охраны, да и та не попадала в кадр.
Бунтари, окрыленные пирровыми «победами», осмелевшие из-за мнимой безнаказанности, успели позабыть о нем. Соревновались друг с другом в дерзости, вели себя вызывающе, будто Его и не существует, будто Он — страшилка на ночь, сказка, глупый миф. Но вот Он предстал перед ними во плоти — и они обомлели.
Как и всегда, Он был похож на бога — благообразные седые волосы и борода, опоясывающая лицо, безукоризненный белый костюм, бордовая рубашка, без галстука. Взгляд глубоких синих глаз был чист и ясен, как у молодого, не оставляя ни малейших сомнений, что старческое слабоумие не тронуло его выдающийся разум. Его брови были сурово сдвинуты, а лоб наморщен, разрушая надежды недоброжелателей, что к старости он размяк и стал нерешительным. Ни одна черта на лице не указывала на то, что болезнь, из-за которой он временно исчез с горизонта событий в 2090-ом, прогрессировала и съедала его изнутри. От Уоллеса Патриджа, который в 2056-ом объявил себя спасителем человечества, его отличали лишь почти сорок лет беспрецедентной власти и тысячи судьбоносных решений, которые были теперь у него за плечами.
Мы с Лаурой смотрели его выступление в прямом эфире, умостившись в халатах для душа на диване. На кофейном столике рядом с диваном стоял поднос, на котором разместился чайник для заварки и блюдечко от чашки для чая. Я был бодрым и энергичным, хоть и ощущал эхо пережитых вчера и позавчера стрессов и увечий. Поднявшись два часа назад, я успел поменять повязку на ране; сделать, превозмогая слабость, интенсивную комплексную зарядку, состоящую из комбинации общих физических упражнений, йогических асан и приемов айкидо, и принять после нее душ. Лаура разлепила глаза всего минут пять назад, да и то не без моей помощи, и взирала на экран несколько осоловевшим взглядом, похлебывая кофе из кружки, которую держала в руках.