Новый мир. Книга 5. Возмездие

Забудский Владимир

Мигом успокоившись, он добавил уже спокойным тоном, с нотками сожаления:

— Я убедил себя в том, что оружие необходимо нам для защиты.

— Или, вернее, Лейла тебя в этом убедила? — догадался я.

Амир отрицательно покачал головой с тем характерным упрямством, которое обычно появляется лишь тогда, когда человек, следуя каким-то своим принципам, отказывается признать правду.

— Я бы никогда не стал перекладывать на кого-либо из своих соратников ответственность за то, что случилось. Лейла шла за мной. Она послушалась бы меня, что бы я ни решил. Так что ответственность за все случившееся целиком и полностью лежит на мне. Я не был намерен ни на кого нападать. Агрессия в корне противоречит моим убеждениям. Но это не важно. Мы все равно своими руками совершили то, что позволило властям очернить нас и назвать угрозой, не прибегая к чистым фальсификациям. Во всех тех потерях и неудачах, которые мы понесли

в тот день, некоторые из нас винили лишь злые силы, против которых мы боролись — власти Содружества, и стоящих за ними богачей. Так думали и Лейла, и Ронин. Но моя совесть не соглашалась с такой оценкой. На нас тоже лежала часть вины. Взявшись за оружие, пусть и под предлогом самообороны, мы позволили им втянуть себя в борьбу на их условиях. Утратили свою идейную чистоту и моральное превосходство. А чего мы стоили без них? Ведь в могуществе наш противник имел несоизмеримое преимущество.

Захери снова вздохнул.

— Я посчитал, что в тот день мы потерпели поражение, Димитрис. Что властям удалость нас очернить, выставить преступниками в глазах людей. И что они не замедлят уничтожить нас.

Задумчиво закусив губу, он признался:

— Самым большим в моей жизни удивлением стало то, что этого не произошло. Более того — наше движение неожиданно начало крепнуть и расти с невиданной силой.

Я почувствовал, как все мое существо ощутимо напрягается, словно внутри меня натянулась струна. Захери безо всяких наводящих вопросов и уговоров подходил именно к той теме, ради которой я и пришел.

Основатель Сопротивления грустно усмехнулся.

— Тут проявилась моя ужасная и непростительная самонадеянность, Димитрис. Я убедил себя, что сам Аллах хранит нас и благоволит нам. Это показалось мне единственным объяснением того, что, вопреки всякой логике, нам удавалось раз за разом скрываться от преследователей, наша идея находила все новых и новых сторонников, мы получали нежданную помощь от самых неожиданных союзников. Такого везения просто не могло быть. А значит, убедил себя я, дело здесь в помощи Всевышнего. Раз так — то это Его знак, что мы все делаем согласно Его воле. И, если так — нам нужно продолжать, и не прекращать свои молитвы.

Он слегка закусил губу.

— Некоторые вещи в наших действиях смущали меня и заставляли сомневаться. Но то, что я считал благословением свыше, пересиливало сомнения. Я говорил себе: «Если бы наш путь был неверен, то разве стал бы Аллах помогать нам? А без его помощи, полагаясь лишь на свои силы и везение — мы давно были бы разгромлены и потерпели бы поражение». Тебе все это кажется глупым? Но мне так не казалось.

Я не перебивал его, и он продолжил.

— Из группы мечтателей, вознамерившихся сделать этот мир лучше, мы сделались частью невиданной по масштабам тайной организации, которая росла, как снежный ком. Мы не были ее центром, не создавали новых ячеек — они прирастали к нам сами в виде групп людей по всему миру, исповедующих схожие идеалы, которые узнавали о нас, следовали нашему примеру, устанавливали с нами связь. Если ты хочешь узнать побольше о том, как эта сеть росла и строилась — я буду плохим рассказчиком. На очень ранних этапах этого процесса я устранился от участия в управлении. Это не было моим талантом. Я сосредоточился лишь на том, к чему был склонен, — на проповедях, описании наших идей в доступной для людей форме. А еще больше — на молитвах. Ведь я понимал, что лишь благодаря Ему такие успехи и достижения возможны, а нас, вопреки логике, до сих пор не постиг крах.

Некоторое время Амир молчал.

— Очень скоро я естественным образом оказался на задворках разгорающейся борьбы, и утратил свой авторитет среди соратников. Идеи, которые я проповедовал, они начали считать наивными, устаревшими. «Времена изменились», — говорили они мне. Люди любят эту фразу. Она позволяет им не признавать, что изменились они сами. Чтобы привлечь еще больше сторонников, чтобы разжечь пламя борьбы ярче, им были нужны более простые, четкие и решительные лозунги. Люди сильно отличаются в своих верованиях, воззрениях и симпатиях. По крайней мере, так им кажется. Объединить их вокруг определенной идеи — сизифов труд, требующий целых поколений. Гораздо проще — объединить их против чего-то. Язык ненависти прост и универсален. Проповедовать на нем — легко. И я не был для этого нужен.

Захери понурился.

— Сопротивление превратилось во что-то несоизмеримо большее, чем я мог себе представить. Большее в масштабах, меньшее в содержании. Однако это лишь немногих огорчало. Количественные изменения всегда заметнее качественных. Появились новые люди, которые перехватили наши знамена. Появился тот, кто назвал себя «Фримэном», и объявил себя вождем. Многих вокруг меня все больше охватывал азарт борьбы. Я же все больше погружался в пучину сомнений. Я видел, как

руками якобы моих соратников, со многими из которых я лично никогда не говорил, совершаются ужасные деяния. Меня убеждали в том, что самые ужасные из них — это происки властей, попытки возвести на нас напраслину. Но порой у меня создавалось впечатление, что никто уже не знает точно, стоят ли за этим власти, или незнакомые люди, услышавшие наши лозунги и понявшие их по-своему. Даже от тех «побед», о которых мне рассказывали с гордостью, у меня по коже пробегали мурашки — почти все они были связаны с насилием, причинением боли и страданий, запугиванием, а порой и лишением жизней. Я бы давно решительно воспротивился происходящему. Лишь одно удерживало меня — Всевышний продолжал нам благоволить. И я окончательно во всем запутался.

Я слушал внимательно, не отрывая от Амира глаз. Но в этот раз пауза затянулась.

— Как ты оказался здесь?

— В 2090-ом грянула война. Это окончательно все изменило. Те, кто называл себя лидерами Сопротивления, решили поддержать Евразийский Союз. Они были так объяты ненавистью к своему врагу, что готовы были вступить в союз хоть с самим шайтаном. От единичных акций отряды Сопротивления перешли к полноценной партизанской борьбе. В ответ силовые структуры Содружества, получив еще больше полномочий в условиях военного положения, начали мощную «антитеррористическую кампанию». Случилось то, чего все опасались с самого момента основания движения Сопротивления, и что ранее не случалось вопреки логике — ячейки Сопротивления начали массово выявлять и громить. Ответные вылазки заканчивались лишь провалами и потерями. Люди гибли и попадали в тюрьмы сотнями, тысячами. Словно вдруг открылись врата Ада. Меня это не удивило. Я давно чувствовал, что мы сошли с Праведного пути. Так стоило ли удивляться, что наконец закончилось терпение Аллаха к нашим деяниям, и Он отвернулся от нас? Мне оставалось лишь молить Его о прощении и снисхождении. И я делал это безустанно. Но мои молитвы не возымели результата.

В глазах Захери отражалась грусть.

— Конец 90-го был критическим моментом для движения Сопротивления в Австралии и Океании. Почти все члены организации были убиты, арестованы, бежали с континента или ушли в глубокое подполье, надеясь, что их связи с организацией не будут раскрыты силовиками. Меня ждала такая же участь — это был лишь вопрос времени. Я был готов стоически принять эту судьбу. Но Лейла все-таки убедила меня бежать за границу.

Мне вспомнились слова Лейлы о Захери.

— Она все еще была с тобой к тому времени? — спросил я.

Лицо Амира странным образом изменилось — мелькнула едва заметная улыбка, полная светлой грусти и доброй памяти. Прошло некоторое время, прежде чем он поведал:

— Я впервые встретил Лейлу в 77-ом, вскоре после того, как я попал в Австралию. Видеть вокруг несчастных, обездоленных детей — это рок, предписанный мне Всевышним. Куда бы меня ни забросила жизнь, они были рядом. Но я так и не научился мириться с этим. Каждый раз, когда я встречался взглядом с этими невинными, наивными созданиями, страдающими за чужие грехи — мое сердце обливалось кровью. Так было и с ней. Всю свою жизнь Лейла прожила в подземных катакомбах Нового Бомбея. Круглую сироту, ее воспитывали дальние родственники, нищие люди, у которых не было куска хлеба, чтобы прокормить хотя бы собственных детей. Ей было тогда 13, но выглядела она младше — так часто бывает из-за недоедания. Но вот ее глаза… это были не глаза ребенка. Меня в первый же миг поразила внутренняя сила, которую они излучали. Дикая, необузданная, фанатичная сила духа — а ведь она гораздо могущественнее, чем сила мускулов. Лейла — не простая девочка. И дело здесь не только в ее царской крови, которая мало что значила без царских дворцов, балов и придворных. Ей на роду были написаны великие свершения. Она способна на величайшую веру. Величайшую любовь. И на величайшую ненависть. Единственное, что не было ей дано — так это покорности и смирения перед судьбой. Энергия, сила — не имеют морального окраса. Направить их на добро, или на зло — этот выбор Всевышний оставил за нами. Так что она могла стать святой целительницей, или великой разрушительницей — но только «не серой мышкой». И я понял это с первого взгляда.

Я согласно кивнул. Вспомнил обжигающий огонь в ярких аметистовых глазах. Описание было как нельзя более точным.

— Она слушала меня, проникалась моими словами. Понимала больше других. Больше многих взрослых. Все время оставалась после моих проповедей. Задавала больше вопросов, чем другие. Сложных вопросов. Но я никогда не боялся вопросов. Наоборот, они искренне радовали меня. Мы могли беседовать часами. И так она со мной сблизилась. Я полюбил ее очень сильно — словно младшую сестренку. Ощутил чувство ответственности за ее судьбу, и за ее душу. Я решил, что помогу ей раскрыть ее потенциал. Направить ее великую энергию на добро и созидание.