Новый путь
Шрифт:
— Согласен, — важно кивнул «Мишаня». — А, по Марксу говоря, для чего и от чего она — там? Ведь фигня же получается! Освобождают пипл от долга, от обязанностей, от химеры совести… Зато все права — нате! И в сумме получается огромная толпа индивидуалистов, одиночек с раздутым «эго». Вопрос: для чего? А чтоб было проще массами рулить! По-моему, так. Зря они, что ли, со своей демократией носятся, как дурак с писаной торбой? В толпе инстинкт превыше всего! Чабан с парой овчарок легко справляется со стадом, уводя баранов, куда ему надо — хоть на пастбище, хоть на убой…
—
— Да я разве спорю… — рука сама потянулась за вторым пирожком. — Нам не хватает демократии и свободы, надо бы их прибавить. Вот только… — я задумчиво поглощал выпечку, а Вайткус внимательно следил за мной. — Вот только не вычтем ли мы тогда братство? Мы все — товарищи, пока не обдышимся свободой. «Демократии нам! — заблеем. — Правов человека, да побольше!» Сами не заметим, как общество разлезется по лоскуткам, по ниточкам, а индивидуям товарищество ни к чему. Да они и словей таких не знают, всё «господами» обзываются… Хм. Чуть не забыл одно отягчающее обстоятельство — деньги. Когда все продается и покупается, не до равенства и братства… — я фыркнул. — Выступаю, как политинформатор! Так ведь правда…
— Етта… — глубокомысленно заявил Ромуальдыч. — Зерно есть. Всё хорошо в меру — и по уму. Я как считаю? Хочешь за бугор свалить? Уматывай! Только сначала выплати государству за обучение в вузе. Всё, до копейки! В заднице свербит от свободы слова? А ну-ка, сдай свою эпохалку в Главлит, пущай проверят! Правду накропал? Молодец, возьми с полки пирожок с котятами! Набрехал, как Солженицын? Так засунь свой шедевр… сам знаешь, куда! Баланс нужен. И дисциплина.
— О! — поднял я палец. — Золотые слова. Пошли, товарищ директор? А то мама будет ворчать.
— А на меня — Ирмочка! — засмеялся Вайткус. — Пошли!
Щелкнул выключатель, впуская тьму. С податливым лязгом прижалась дверь. Я обернулся, глядя на окна верхнего этажа, отразивших неживой свет фонарей. А еще выше вкатилась луна, небесный колобок.
— Я от Моссада ушел, — забормотал тихонько, — я от ЦРУ ушел, а от тебя, КГБ, и подавно уйду…
Среда 12 ноября 1975 года, утро
Первомайск, улица Чкалова
— Сетка! — Изин вопль заметался по гулкому спортзалу, пуская перепуганные эхо.
— Очко! — запрыгали болельщики. — Очко!
Словно разбуженное криками, выглянуло солнце. Тусклый рассеянный свет, сочившийся в огромные окна, забранные частой решеткой, плавно усилил накал, проявился квадратами сияния — шведская стенка заиграла желтым лаком.
Тиныч дунул в свисток и указал на нашу команду.
— Подача!
Я возбужденно подсигивал на носочках, как боксер на ринге, перейдя на место нападающего. Возбужденное топтание игроков пересыпалось короткими взвизгами кедов по площадке.
— Алка, подавай!
Алла, наш кудрявый комсорг, мощно «пробила до пола» —
— Гаси! — взлетел одинокий голос.
— Да чё гасить?! Всё…
Свисток просверлил воздух за мгновенье до звонка. Команды, медленно остывая, смешались. Слышались возгласы:
— Алка, ну ты вообще! Как из пушки!
— Бац-бац, и мимо!
— Да это Паха зевнул.
— А чё сразу Паха?
— А чё, нет, что ли?
— Ой, да перестаньте вы! Как бы он достал? Ты с места на два метра подпрыгнешь?
— А чё я-то?
— Ви-и а зэ чэмпионс, май фре-ендс!
Тиныч хмыкнул, принимая мяч.
— Шевелись, чемпионы, обед стынет!
Я первым шмыгнул к выходу, в миллиметре разойдясь с Инной. Всей кожей уловив живое тепло, поймал, как брошенный цветок, нежный взгляд. Воистину, есть моменты, ради которых стоит жить!
Пока разгоряченная толпа мальчишек, галдя и гогоча, ломилась в высокие двери раздевалки, я, голый и босый, прошлепал в душевую. Журчащие струи хлестнули по плечам, окатили теплой влагой, и я выцепил скользкий обмылок со ржавой жестяной полочки. Решетка вентиляции под потолком донесла девичье ойканье — слышимость была хорошая.
— Вот кто постоянно коврики убирает! — слетело глухое Ритино ворчанье. — Убила бы. И так скользко, а они еще…
— Девчонки, девчонки! Давайте в темпе! — воскликнула Маша. — А то опять поесть не успеем!
— Житие мое… — вздохнула Светланка.
Свистящее шипение струй перечеркнуло высокие звонкие голоса.
На пороге душевой нарисовался распаренный Паша Почтарь — замер в позе сутулого Давида, только рукой придерживал не пращу, а полотенце.
— Миха, так нечестно! — поднял он крик с неподдельным возмущением. — Это мое место!
— Ваша лошадь тихо ходит, — фыркнул я, торопливо намыливаясь.
— Мон шер Поль, — манерно выговорил Зенков, щелкая самодельными шлепанцами, — наверное, вандалы спёрли мемориальную доску с вашей персональной кабинки!
— Да я там всегда мылся… — затрепыхался Пашка.
— Всё-всё, — миролюбиво сказал я, прикручивая оба крана, — ухожу!
Запнувшись о порожек, чуть не выстелился хилый Изя.
— Обожаю голых мужчин! — ухмыльнулся он, совершив пируэт на мокром кафельном полу. — Голых греков!
— Ой, Изя, не преувеличивай! — опал озорной голосок Альбины, теряясь за веселым шумством.
Динавицер смешно приосанился, выпячивая ребра, и крикнул:
— Спинку потереть?
Что мелкому нахалу ответили девушки, я не расслышал — обтершись цветастым китайским полотенцем с аляповатыми розами, спешно облачался. Даже большая перемена коротка, если длинна очередь в столовую, — гласит школьная мудрость.
Мне повезло — передо мной стояло всего трое шестиклассников, жадно принюхавшихся к упоительным парным запахам. Очередники подозрительно косились на меня, но им тоже подфартило — я против дедовщины. К тому же с Тасей-Харей не забалуешь — у нашей поварихи не только внешность, но и нрав, как у фрекен Бок.