Новый швейцарский Робинзон

Сталь Пьер Жюль

Осмотрев моржа, убитого Фрицем и лежащего на ближнем обломке скалы, я стал выговаривать Фрицу за беспокойство, которое он причинил нам своим опрометчивым поступком. Он извинился, сваливая вину на силу увлекающего его течения и умалчивая о своем желании испытать кайяк и гарпуны в открытом море. Счастливый возможностью привезти его невредимого к матери, я простил Фрицу, отрубил моржу голову, выломал из нее бивни, которыми намеревался украсить нос кайяка, и предложил детям пуститься в обратный путь под предводительством Фрица.

На пути Эрнест спросил меня, на чем основывал я свой расчет, когда услышал выстрелы Фрица, утверждая, что он от нас не дальше как в одной версте.

— Физика учит нас, — ответил я, — что свет проходит в секунду семьдесят тысяч четырехверстных миль, а звук пробегает в секунду лишь триста тридцать приблизительно полуторааршинных метров. Насчитав три секунды между временем, когда я увидел дым от выстрела, и временем донесшегося звука, я заключил, что Фриц должен находиться от нас на расстоянии тысячи метров, то есть версты.

— Применяли ли этот расчет к свету звезд? — спросил Эрнест.

— Да, солнечный луч достигает земли в восемь минут и семь с половиной секунд, а существуют неподвижные звезды, находящиеся от нас на таком громадном расстоянии, что их свет достигает земли лишь в тысячи лет, так что если б они внезапно перестали светиться, то человек видел бы их еще в течение тысячи лет.

— Ах, папа, какая бездна — наука! — воскликнул Эрнест, — и как хорошо бы было знать все, чему она учит.

— Хорошо знать хоть немногое, дитя мое, — ответил я, — тайна всего для нас непроницаема.

Разговаривая таким образом, мы успели проехать только треть пути, когда над нами разразилась гроза, которую я, правда, предвидел, но отнюдь не ожидал в таком скором времени.

К несчастью, Фриц настолько опередил нас, дождь так густо застилал окрестность, а шум волн и ветра до такой степени заглушил крик, что нам невозможно было ни видеть Фрица, ни подать ему знак, чтоб он пересел в наш челн. Страшное беспокойство давило мне сердце. Но на моей заботе оставались другие, не менее дорогие существа, и потому я велел своим юным спутникам одеть спасательные пояса и крепко привязать себя к челну, чтобы не быть унесенными волнением, затем я принял те же предосторожности относительно самого себя, и мы поручили жизнь свою благости Божией.

Буря постоянно усиливалась. Яростные волны вздымались горами и заслоняли от нас окрестность. Затем они обрушивались при блеске молний и раскатов грома. Нам ежеминутно казалось, что море поглощает нас и с утлым челноком нашим, и вслед затем нас, к не меньшему ужасу, вскидывало наверх.

К счастью, челн хорошо выдерживал удары волн; накоплявшуюся в нем воду мы постоянно выливали; челн снова прыгал по волнам, но я тщетно старался управлять им при помощи руля.

Но ужас нашего собственного положения был ничтожен в сравнении со страхом, который ощущал я по поводу несчастного виновника этого положения. Он должен был испытывать ту же бурю, потому что, несмотря на быстроту кайяка, по моему расчету, не мог еще достигнуть берега. Что сталось с ним? Он представлялся мне то разбитым, вместе с утлым челноком, о какую-нибудь скалу, то погружающимся в глубь моря, то добычей какого-либо морского чудовища, против которых пустился на охоту. Сердце мое страдало, но я молчал, чтобы не пугать детей, которых должен был оберегать, и которые, может быть, пугались менее, чем я, вследствие простодушного и святого доверия, которое внушало им мое присутствие. Они надеялись на меня, который сам надеялся только на Бога.

Когда меня терзали эти мысли, я, сквозь окружающий мрак и поверх волн, увидел, что мы находимся в виду залива Спасения. Тогда я схватил весло, и мы стали грести так сильно, что скоро вошли в ведший к заливу проход. Мы были спасены.

Как описать мне восторг, который овладел мною, когда я увидел на берегу жену, Фрица и маленького Франсуа, стоящими на коленях и молящимися о нас, которых они имели основание считать погибающими. Я не стану пытаться описывать ту радость, с которой мы были встречены и сами обнимали дорогие нам существа. Жена и я были до того счастливы в объятиях наших детей, что всякий упрек кому бы то ни было за опрометчивость замер на наших устах.

После жаркой молитвы Предвечному и после быстро поданного женой обеда мы вытащили на берег кайяк и челн и вместе с их грузом дотащили до пещер.

Ливень дождя до такой степени переполнил стекавшие со скал ручьи, что в нескольких местах и преимущественно у Соколиного Гнезда они вышли из берегов, разлились и причинили опустошения, требовавшие немедленных забот, Ручей Шакала переполнился до такой степени, что едва не снес наш мост и значительно расшатал его.

Потребованные этим обстоятельством работы, а равно ловля семги и осетров заняли несколько дней, которые успокоили нас от тревог нашего морского путешествия.

Однажды, в прекрасную лунную ночь, я был разбужен лаем наших собак, которому отвечало какое-то беспокоившее меня хрюканье. Опасаясь нового нападения шакалов, я поспешно встал, взял ружье и выглянул в окошко над дверьми, которое летом мы всегда оставляли открытым для очищения воздуха в нашем жилье. Я озирал местность перед пещерой, когда услышал подле себя голос Фрица.

— Что такое, папа? — спросил он.

— А вот посмотрим, — ответил я, — пойдем вместе.

Мы отправились по направлению к шуму, чтобы открыть причину его, и скоро увидели, что наши собаки отражали наступление стада свиней. Сколько я мог угадать, это были наши же одичавшие свиньи; они, думал я, перебрались через мост Шакала, пользуясь тем, что дети забыли снять с моста доски, как мы делали это со времени посещения боа.

Нам стоило немалого труда отозвать собак. Преследуя свиней по ту сторону ручья, я убедился, что они пробрались к нашему жилищу не вследствие забывчивости детей, а благодаря собственной ловкости, так как они перешли ручей по трем бревнам, служившим опорой мосту. Это вызвало во мне желание переделать лежащий мост в подъемный, и со следующего же дня дети мои и я принялись за эту работу.

Мы поставили два толстых бревна, вверху и внизу соединенные перекладинами. Вдоль столбов мы прикрепили ряд ступеней, по которым было легко забраться наверх. Перекинутая через блок веревка была привязана одним концом к железному кольцу, крепко вбитому в конец моста, и при помощи ее и очень простого коромысла мост поднимался и опускался. Таким образом мы вполне обеспечили себя от набегов, подобных потревожившим нас.

В первые дни по окончании этого труда дети забавлялись тем, что поднимали и опускали мост или влезали на бревна, с которых они могли видеть, по ту сторону ручья, пасшихся стадами и в одиночку антилоп и газелей, которые убегали, как только мы переходили мост.

— Как жаль, папа, — сказал однажды Фриц, — что эти красивые животные не приручены нами. Как приятно было бы, если б они, подобно нашим домашним животным, бродили вокруг нас, не пугаясь шума наших работ.

— Правда! Нам следовало бы устроить здесь солончак, такой, какие есть в Георгии, — заметил Эрнест. — Тогда газели сами приходили бы к нам.