Новый выбор оружия
Шрифт:
От площади донесся шум двигателя, превратился в рев и смолк: кто-то пронесся по дороге мимо. Раздался крик, потом звук автоматной очереди. Вновь все ненадолго стихло, после чего на другом конце колхоза часто застучали выстрелы. Но шагов поблизости слышно не было: байкер не преследовал меня, должно быть, выбрался из той комнаты через заднюю дверь и попал во двор позади дома.
Раздался знакомый голос. Я прислушался, встал, покачиваясь, и выбрался из оврага.
Посередине улицы шел Никита с «валом» в правой руке и «браунингом» в левой. Одну ногу он слегка приволакивал, рубашка была разорвана от плеча аж до поясницы, но выглядел
— Хочешь умереть в одиночку? — спросил я, шагнув на дорогу.
Стволы дернулись в мою сторону, и тут же он выкрикнул:
— Химик!
— Спокойно, спокойно… — Я всмотрелся в полуразрушенную мазанку за спиной Пригоршни: не видно ли где страшного байкера.
— Вот так! — сказал он обрадовано. — Жив! Я так и знал, что жив. И я вот тоже…
— Ствол какой-нибудь найдется? — спросил я, приближаясь.
— Второй «вал» в кабине остался, — виновато ответил Никита, протягивая мне «хай пауэр» и доставая из кобуры другой.
— А где вертолет?
Мы пошли к площади, я то и дело оглядывался на мазанку.
— Топливо закончилось, так я его за колхозом посадил. Там у них трактор рабочий еще, оказывается, есть, вот рядом с ним и посадил, чтоб оттащить можно было куда-нибудь в случае чего. Там же колеса на лыжах, видел? Ты куда пялишься все время? Я ответил:
— Да в домике том мужик один остался… Чуть не убил меня.
— Нет там никого. Я когда мимо проходил, внутрь посмотрел на всякий случай, чтоб в спину не подстрелили. Пусто.
— Значит, он точно через заднюю дверь выскочил и куда-то по своим делам пошел…
С площади донесся звук продолжительной очереди, непривычно громкий и одновременно глухой, тяжелый. Когда смолк, раздался пронзительный крик.
— Из чего это они стреляют? — удивился Пригоршня. — Какое-то оно чересчур сильное…
Сбоку затарахтел мотор.
Рука напарника дернулась, глушитель «вала» описал короткую дугу и выплюнул несколько пуль в вынырнувший из кустов на обочине мотоцикл. Не такой, на который свалился я, а с открытой коляской и ветровым стеклом обычных размеров. В коляске никого не было, на мотоциклисте — знакомая военная форма и черный шлем. Одной рукой солдат держал руль, второй прижимал к боку «узи», из которого наверняка собирался пристрелить нас, как только машина, придавив кусты, вылетит на дорогу, — но опоздал. Ветровое стекло осыпалось, затем пули пробили шлем. Солдат завалился влево; мчась прямо на нас, мотоцикл накренился, коляска приподнялась. Никита вновь выстрелил, опустив ствол. Переднее колесо взорвалось, и мотоцикл будто наткнулся на бетонный «башмак», которым заканчиваются рельсы в тупиках: он резко перевернулся, руль врезался в землю, задняя часть взлетела. Мертвый солдат упал, машина перекувыркнулась через него, вращаясь, рухнула на землю.
Заднее колесо продолжало крутиться с тихим шипением. Кашляя и разгоняя ладонями поднявшуюся пыль, мы обошли место аварии. На ходу я нагнулся, подхватил «узи». Компактный, удобный — хорошее оружие. Я взял его в правую руку, а «браунинг» в левую.
— Евреи крутой ствол сделали, — одобрительно пробурчал Никита, покосившись на автомат.
— Да уж, — согласился я. — Мудрость Торы этому не мешает, наоборот…
Напарник важно пояснил:
— Это тебе мини-вариант достался, он меньше трех кило должен весить. А темп под тыщу выстрелов в минуту, радуйся. Погляди, патроны-то есть?
Пыль слегка осела, и видно стало лучше. Я вытащил рожок, покрутил в пальцах и сказал:
— На тридцать два вроде. И почти полный.
— Что у тебя с носом?
— Сломали, по-моему. Там какой-то страшный чувак был, в той мазанке, Никита. Он в коляске мотоцикла сидел, на который я свалился, а потом как стукнет меня, аж…
Впереди, на площади, вновь глухо застучал пулемет, да так, что земля под ногами задрожала.
— Что ж это за машинка такая у них? — изумился Никита. — Вроде знакомый звук, да только… Ну ё-моё! Не может же быть, чтобы они сюда притащили…
Выстрелы смолкли, раздался гул двигателя. Мы шли, подняв оружие, не слишком близко друг к другу, но и не очень далеко. Впереди дорога поворачивала, так что трактир видно не было, лишь самый край площади.
— Значит, вояки раньше времени подрулили, — сказал Пригоршня. — Прям утром. Одна группа за вертолетом поехала, вторая — сюда. И таки мы капитана этого, Пирсняка, тогда сильно обозлили.
— Ты обозлил, — возразил я.
— Ну ладно, я. Он, видать, и вправду псих больной: решил в ответ весь поселок выкосить.
Я сказал:
— Сюда едут.
Гул превратился в рев, и на дорогу вынеслась машина. Мы увидели кабину, как у джипа, с листом брони на месте лобового стекла. Кузова позади не было, лишь железная рама. Прямо за кабиной торчал штырь с креслом, в котором кто-то сидел, перед ним был пулемет с парой таких длинных стволов, каких я в своей жизни еще не видывал.
— Ой, ё! — заорал Пригоршня. — Это ж КПВТ! Танковый, спаренный!!!
Мы выстрелили одновременно из всех четырех стволов. Пули забарабанили по железу, машина резко ушла в сторону, фигура в кресле мотнулась, и я узнал капитана Пирсняка. Он подался вперед, навалился грудью — стволы, оба метра в полтора длиной, повернулись.
— Тикай, Химик!
Затряслась, с лязгом втягиваясь в лентоприемник, лежащая сбоку на крыше кабины металлическая лента. Улицу накрыл грохот, в сравнении с которым все предыдущие слышанные мною во время перестрелок звуки казались писком обессиленного комара.
Мы прыгнули в разные стороны, а дорога между нами взорвалась, когда предназначенные для противотанковых ружей пули калибром четырнадцать с половиной миллиметров взрыли ее. Почему-то капитан выбрал именно меня, стал поворачивать пулемет в мою сторону. Оглушенный, ошарашенный, я метнулся к кустам, слабо понимая, что происходит, скакнул, ломая ветви, как несущийся в страхе от лесной облавы секач, врезался в покосившийся заборчик, своротил его, увидел прямо перед собой колодец и прыгнул туда, бросив оружие.
Нет, я не нырнул в далекую темную воду, у меня все же хватило ума ухватиться за цепь: перед тем как перескочить через низкий край, я успел заметить, что она размотана и свисает с ворота, верхним звеном прикрепленная к вбитому в него «ушку».
Цепь зазвенела, закачалась. Я уперся ногами в закругленную стенку, ткнулся лопатками в противоположную часть широкой каменной трубы и повис неподвижно. Рядом что-то взорвалось, затрещало, и я вдруг понял, что сам себя загнал в ловушку: если Пирсняк попадет по вороту, тот неминуемо сломается, превратится в щепки и труху, которые упадут вниз вместе с цепью и тем, кто на ней висит.