Новый взгляд на историю Русского государства
Шрифт:
«Кроме компаса для целей мореплавания в китайских летописях повествуется и о магнитных путеуказательных повозках, в которых маленькая поворотная фигурка воина или жреца указывала рукою направление юга. Изобретение этого приписывается императору Чжеу Кунгу, жившему даже за 1100 лет до Р. Х., ему же приписывают и самое изобретение компаса. Но Клапрот, выражая сомнение, что оба изобретения принадлежат одному лицу, приводит ссылки на еще более древние летописи, по которым путеводная повозка была изобретена императором Хуангти и дала ему возможность победить своего соперника Чжису, преследуя последнего и в тумане, и в облаках пыли. Это относится уже к 2364 году до Р. Х., за 3800 лет до европейцев».
По Клапроту известия о путеводных повозках приводятся во множестве китайских летописей и не относятся к числу тех сообщений о китайском приоритете в великих изобретениях, как, например, было с логарифмами, когда по сличении оказалось, что в китайской таблице повторяются те же самые опечатки, как в таблицах Влака, изданных в Голландии в 1628 году.
Однако, несмотря на все наше уважение к Клапроту, мы с точки зрения простого здравого смысла можем утверждать, что это такой же подлог первых путешественников в Китай — иезуитов, — как и китайские таблицы логарифмов.
Даже и в Европе только в XVI веке компас стал обычным в мореплавании прибором и нашел также применение и в горном деле, хотя самые явления магнетизма еще не подвергались систематическому исследованию. Только в письме от 3-го марта 1544 года Георг Гартман, пастор собора св. Себальда в Нюренберге, сообщает герцогу Альбрехту Прусскому о своих работах по исследованию свойств магнита, причем указывает, что магнит не только стремится стать своей длиной так, чтобы один конец был направлен к северу, а другой к югу, но что северный конец стремится уклониться вниз и что, таким образом, кроме «склонения» магнитной стрелки есть еще и «наклонение».
Отсюда ясно, что и император Чжеу Кунг и император Хуанг-Ти жили не ранее XVI века, когда компас был завезен в Китай европейскими мореплавателями.
Глава II. Кооптация IV крестового похода в историю Китая
По поводу «Истории первых четырех ханов из дома Чингисова» монаха Иакинфа Бичурина
Спрос на «Великую Татарию в Азии» не кончился книгой Багадур-хана, а продолжился и после ее «подлинного открытия в Лейдене», и вот по тому же самому экономическому постулату «Спрос родит предложение», через 69 лет после отпечатания перевода этой книги Тредьяковским, появляется на русском языке книга: «История первых четырех ханов из дома Чингисова. Переведено с китайского монахом Иакинфом. Санкт-Петербург. Печатано в типографии Карла Карола 1829». На обороте титульного листа там, кроме того, мы видим: «Печатать позволяется с тем, чтобы по отпечатании представлены были в ценсурный комитет три экземпляра. Санкт-Петербург, 12 октября 1828 года. Ценсор Статский советник Анастасевич».
Здесь «татарские ханы» являются уже признанными китайскими императорами.
Помеченный тут «монах Иакинф» — синолог Бичурин (1777-1853), глава тогдашней русской миссии в Китае. Он от 1807 до 1821 год жил в той стране и в только что названной книге дает глава за главой сначала буквальный перевод двух хроник на китайском языке, неизвестно каким образом оказавшихся в его распоряжении [371] , и к ним время от времени делает свои «объяснения» философского или нравоучительного характера.
371
Мне неизвестно, куда они потом делись также, как и «рукопись Абуль-Гази», вывезенная шведскими пленными офицерами из Тобольска.
Так, например, описывая поражение в 1232 году какой-то «Ню-Чженьской державы» Угадаем (он же Октай и Угодей, умерший по «исторической традиции» 1241 году), Бичурин прерывает свой летописный перевод такими вставными примечаниями и «объяснениями» от себя:
1) «Примечание: сия кампания у Абулгази описана Ч. IV в главе V на стр. 450, 451 и 452, где шедший тогда снег приписан действию одного Туркестанского волшебника».
2) «Объяснение. — Написав: „довели армию для вспоможения столице“, летописец сим приписывает попечение людей о службе государю. Написав: „сразились у горы Сань-фын и были наголову разбиты“, летописец говорит о сражении с неприятелем и что, хотя они разбиты, но не теряют славы. Чень-хо-шань прежде одержал победы в Да-чань-юань, Дао-хой-гу, но, претерпев поражение при Сань-фын, сам явился в лагерь, изъяснялся мужественно, свободно, и нимало не унизился. Сим истинно доказал он свое усердие к государю. Ответ его Монголам и доныне производит сильное впечатление на читателей. И мог ли бы он достигнуть сего, если бы не был воспламенен высочайшей справедливостью? Ах! При сем действии погибли все твердые полководцы и храбрые войска царства Нючженского, и уже невозможно стало действовать. Не есть ли это воля Неба? Написав: „Умерли“, История приписала им сохранение долга».
И под годом 1227 Бичурин делает совершенно справедливый недоуменный вопрос:
«Замечание. От начала мира варвары никогда не были столь сильны, как ныне Монголы. Уничтожают царства, подобно как былинку исторгают! До толикой степени возвысилось могущество их! Для чего небо попустило таким образом?»
Да! — скажем и мы. — Это их поведение так невероятно, что если не считать за выдумку, то «кроме» специального попущения божия ничем объяснить нельзя!
В таком роде и другие примечания и объяснения «монаха Иакинфа» к переводимым им китайским сказаниям, в которых некоторые совпадения с «Багадур-ханом Абуль-Гази», до того поражают, что является даже вопрос, не сфабрикованы ли эти китайские хроники по его Histoire genealogique des Tatars 1726 года?
Вот как сам автор характеризует свою книгу. «История сия не есть перевод какой-либо особливой книги, но извлечение из двух Китайских сочинений, именно: из собственной „Истории Чингисова дома, царствовавшего в Китае под названием Юань“, и из „Китайской Всеобщей Истории“, называемой Тхун-цзян-ган-му. Первая из них служит основанием издаваемой мною книги, а из второй заимствованы некоторые подробности, относящиеся к пояснению того, что сказано уже в первой.
„История династии Юань“, будучи по качеству своему не что иное, как Биография Государей, содержит нагие происшествия, без соприкосновенных к оным обстоятельств, а книга Ган-му, напротив, поясняет свои тексты кратким описанием, входя несколько в подробности событий. Сие самое побудило меня, для пояснения первой, сделать соответственное каждому году извлечение из последней.
Китайцы ввели в свою Историю особливые выражения, от которых самый слог их из исторического переходит некоторым образом в дипломатический. Например, „История династии Юань“, писанная от имени сего дома, называет Ханов Императорами, смерть их — (как у христиан) — преставлением. Но Ган-му, писанная от лица китайской нации, ни об одном иностранном государе не говорит помянутых слов. Сие обстоятельство есть главная причина той неровности, которая видна в Китайском историческом слоге при точном переложении на другие языки.
Китайское письмо состоит не из букв, выражающих тоны голоса, но из символических знаков, дающих самые понятия о называемых вещах: по сей причине письменный язык их сам по себе недостаточен к удержанию правильного выговора в тоническом переложении собственных иностранных имен. Кроме того, национальная гордость и презрение Китайцев к иностранцам внушили им тонический выговор иностранных собственных имен, входящих в Историю, изображать более знаками, имеющими смысл какой-либо язвительной насмешки. От сего многия таковые слова переложены далеко от подлинного выговора, не смотря на то, что в гиероглифических китайских значках находятся выговоры созвучные, и даже одинаковые со звуками иностранных собственных имен.