Новый взгляд на историю Русского государства

Морозов Николай Александрович

Таким образом, и здесь, как у классиков, выходит своеобразный ренессанс. Оказывается, что Московская Русь в борьбе с крымцами (государственность которых, конечно, началась тоже не ранее времени Крестовых походов и генуэзской колонизации) только использовала все упомянутые нами городища, основанные будто бы задолго до московского «собирания Руси». А если сами летописи ничего не говорят нам об этом, то это ничего не значит: ведь «они интересуются весьма немногим».

Но так ли это? — спросим мы.

Ведь если мы допустим, как уже сделал я, что слово «орда» есть только написанное русскими буквами латинское слово ordo — орден, что местность «Татары», откуда утверждались русские князья за все время Латинской империи на Балканах, есть только написанное русскими буквами в русском произношении название Северной Венгрии и Галиции — Татрами, что столицу Золотой Орды (т.е. Золотого Ордена) — Сарай не следует искать в безлюдных степях за нынешней Волгой, около бывшего города Царева, а прямо указать на карте пальцем за Болгарией-Болгарией [174] , где и теперь, кроме Сараева в Боснии отмечается кружком и город Сарай, бывший форпост на пути в Царь-Град из варварских стран, что слово иго — есть латинское jugum — налог; что басурман, иначе бесермен, есть старонемецкое слово Besteuermann, т. е. сборщик податей; что ордынские Кановичи, испытывающие приезжавших туда русских князей — папские каноники; что «татарское иго (jugum tartaricum sive tatricum)» и началось, и окончилось одновременно с периодом господства католических орденов в восточной Европе со времен Латинской империи на Балканах, и что русские князья от XIII до XV веков могли бы ездить за утверждением на своих престолах к иноверным ханам только в припадке помешательства, а в период господства латинян на греко-славянском востоке обратились к униатству, которое потом отвергли после ослабления католицизма на востоке Европы, в связи с натиском магометанства, — то мы, наоборот, придем к заключению, что за весь период Крестовых походов и последовавшего латинского господства на Европейском востоке русские летописи полны их отголосками, да и самое возникновение государственности в России, и в Крыму, и даже в самой внутренней Азии идет от крестоносцев.

174

Снова отмечу, что Болгария и произносится Болгарией по-византийски, где звук В более похож на В, чем Б на В.

Надо только допустить, что падение Латинской империи на Балканах, как и должно быть, отразилось возникновением взамен ее ряда сравнительно меньших национальных государств, а переход славян после изгнания латинян от католичества к греческому православию привел к тому, что прежнее вероисповедание стало называться у них бессерменством, т.е. собиранием налогов, а затем, благодаря уходу латинян и появлению взамен их с юга магометан, название крестоносцев «татарове» перешло в название этим территориальным словом татары — иноверцев магометан. Затем это слово ассимилировалось с греческим словом тартары, т. е. адские люди, и местопребывание их перенесли на нынешнюю Волгу и заставили их там, обратив в работников, кочевать по солончаковым степям и, что всего хуже, покорить оттуда и Киев, и Новгород, и Москву и дойти до своей родины Татров. Но ведь это же нелепо!

Ведь совершенно наоборот: сами русские князья рисуются начальной нашей летописью разбойниками. Не будем обманывать самих себя, как дети, сенсибильно выбранными словами, называя одно и то же дело то злодейским набегом врага, то «героическим походом на врага».

Вот, например, под 964 годом «Начальной части» всех наших полных летописей написано:

«Когда взрос и возмужал князь Святослав (Киевский), он начал собирать много храбрых воинов и, ходя легко, как леопард, совершал много войн. В походах не возил с собой обозов и котлов, не варил мяса, но, тонко изрезав конину, зверину или говядину, ел ее испеча на углях» (или вернее сырую, так как добывать угли в степях ему было не так легко в 964 году, как теперь, после изобретенья спичек химиком Камерером ровно сто лет до наших дней [175] , а около 1000 лет тому назад при Святославе добыванье огня в походе было почти невозможное дело). «Он не имел шатра, но подстилал под себя потник из под седла, а седло клал себе под голову. Такие же у него и все воины были. Он посылал к странам, говоря им так: „Хочу на вас идти“. И так ходил на реку Оку и на Волгу и наткнулся на вяти-ков (вятичей) и сказал вятикам: „кому даете дань?“ Они же ответили: казарам дань даем по шълягу от орала (сохи)».

175

Писано летом 1933 года, а спички изобретены в 1833 году.

Но ведь все это рисует русских князей до начала крестовых походов не как культурных властелинов, а именно как атаманов шаек холостой мужской молодежи, называемой теперь хулиганами, которые, выйдя из своих оседлых крупных поселков, могли совершенно неожиданно в летнее время появляться то тут, то там, питаясь на пути мясом своих собственных лошадей и грабя оседлые поселки других, не особенно далеких народов. Такие же отряды буйной молодежи могли, конечно, высылаться и против собственных городов, но это ни в каком случае не могли быть целые племена со всеми их женами, сестрами, малолетними и грудными детьми, отцами, матерями, престарелыми и дряхлыми дедами и бабушками и со всеми стадами, палатками и переносным хозяйственным скарбом.

А в данном месте мы находим и другую интересную подробность. Оказывается, что «вятики», на которых наткнулся в своих разбойничьих набегах киевский князь Святослав, около тысячи лет до нашего времени платили дань хазарам по «шьлягу с сохи». А «шьляг» уже давно и не без основания отождествлялся историками с существующей и до сих пор английской монетой шиллингом [176] . Как попал (в достаточном для ежегодной дани с каждой сохи количестве) из Лондона шиллинг за тысячу лет до нашего времени к вятикам, в 964 году? Мне говорят, эти вятики не жили по современной реке Вятке, притоке Камы на противоположном, северо-восточном конце европейской России, где помещался современный Вятский край, а уже давно считаются языческим ответвлением поляков, исчезнувших с лица земли в XIII веке нашей эры. Но даже и тут употребление шиллинга является совершенно невозможным, как впрочем, географически невозможен и поход Киевского князя Святослава на Волгу, если, повторяю, этим именем не названо нижнее течение Дуная по славянским землям. Как бы в подтверждение этого уже через два года, в 967 году, тот же Святослав (очевидно, тоже питаясь собственными лошадьми) пошел действительно на Дунай на Болгар (волгарей) и, одолевши их, взял 80 городов по Дунаю и сел там княжить «в Переяславци», взимая с греков дань.

176

См., напр., словарь к «Летописи Нестора» со включением поучения Владимира Мономаха в «Русской классной библиотеке» под редакцией М. Н. Чудинова (СПб., 1903).

Но какой же это Переяславец в Болгарии? Историки ее говорят нам, что первой столицей Болгарского царства был действительно Преслав (или Прислав, по старой орфографии Пръслав), основанный первым ее царем — Асперухом в 979 году, и лишь в 1186 году столица была установлена в Тырнове. Но в русской «Начальной летописи» под именем Переяславец подразумевается, по-видимому, современный украинский Переяслав, на восточной стороне Днепра, около 80 километров ниже Киева, лежащего на западной стороне этой реки, хотя основание этого Переяслава относят к 993 году, на 25 лет позднее. И тут мы вновь находим подтверждение того, что печенеги были западным, а не восточным народом.

Так, под 868 годом (в лето 6467) мы читаем:

«В первый раз пришли печенеги на русскую землю. Святослав затворился (в Перяславле) (т. е. в бывшей столице Болгарии Преславе на Днепре), а Ольга с внуками своими Ярополком, Олегом и Владимиром в Киеве... Печенеги в тяжкой (?) силе обступили город, бесчисленное множество, нельзя было ни вылезать из города, ни послать вести. Изнемогали люди от голода и жажды. И на другой (т. е. восточной) стороне собрались люди в ладьях, но оставались по ту сторону, и нельзя были войти в Киев ни одному из них, ни из города к ним. Загоревали люди в городе:

— Нет ли кого, кто мог бы достигнуть той стороны и сказать (тамошнему отряду русских): если не выручите до утра, нам придется сдаться печенегам?

— Я перейду! — сказал один отрок, и ответили ему:

— Иди!

Он вышел из города с уздою и бегал среди печенегов, говоря:

— Не видел ли кто-нибудь коня?

Он умел говорить по-печенежски, и они приняли его за своего.

Прибилизившись к Днепру, он сбросил одежду, бросился в реку и пошел. Увидев это, печенеги кинулись, стреляя в него, но не могли ему ничего сделать. А люди с другой (т. е. восточной) стороны, видя это, поехали к нему в ладьях, взяли и привели к своей дружине, и он сказал им:

— Если завтра не подступите к городу, то люди хотят сдаться печенегам.

Воевода по имени Претич ответил:

— Подступим завтра в ладьях и, попав туда, умчим на эту сторону княгиню и княжичей, потому что, если не сделаем этого, то погубит нас Святослав.

Утром сели они в ладьи против света (светившего в лицо печенегам, т. е. ехали с востока), сильно затрубили, а бывшие в городе закричали. Печенеги, думая, что привели князя (Святослава), побежали в разброд от города (т.е. к западу). Ольга с внуками и людьми вышла на берег к ладьям. Увидев это, князь печенегский один возвратился и, подойдя к воеводе Претичу, сказал: