Ной и его сыновья
Шрифт:
Наступил пиковый момент. Водная мантия устала сопротивляться разрушительному движению метеорита и лопнула.
На небе растекся огромный круг, подобный тому, что возникает на воде из-за брошенного камня, только здесь камень не утонул, а — наоборот — вылетел из воды. В проеме, проделанном камнем, показался черный космос с искрами звезд — еще одно не виданное никем из землян диво. Разверзшееся небо, еще почему-то продолжавшее светиться остатками розового, не сомкнулось обратно, а, напротив, — прореха стала расширяться, величественно бурля облаками и обнажая все новые и новые подробности устройства Солнечной системы в частности и галактики
А что же камень?
А он, сокрытый внезапно сгустившейся ночной темнотой, с воем пролетел высоко в небе и через бесконечно…
(показалось)…
долгое время где-то упал, заставив землю содрогнуться.
Неведомое количество баллов по малопонятной Смотрителю шкале Рихтера тряхнуло дом Ноя так, что на толстых стенах образовались широкие трещины. Но дом выдержал. Пока.
— Бежим отсюда! — крикнул Смотритель.
Не ему одному пришла в голову идея выбраться под открытое, пугающее своей яркостью небо — из дома, грозящего развалиться, даже несмотря на изрядный запас шумерской прочности. На улицы выбежали практически все жители города. Кроме тех, чьи жилища оказались чуть слабее, чем дом Ноя. Увы, но таких было слишком много. Больше половины домов только на улице Со разрушены до основания. Из-под каменных груд доносились крики еще живых людей…
Тысячелетия спустя один великий англичанин скажет точно: «Распалась связь времен!» Он скажет это совсем о другом событии, несопоставимым с гибелью мира, но — о гибели души скажет. А разве это не одно и то же? Душа и мир… И при чем здесь сопоставимость масштабов!
Так думал Смотритель, и он был прав.
— Там люди! — кричал Смотритель людям…
(тоже людям…),
растерянным, не понимающим, что происходит, не ведающим страха перед природой, выросшим в тепличных (буквально) условиях. — Надо растащить камни! — кричал он. — Что вы стоите? Скорее!
Шумеры, чья жизнь за пару мгновений потеряла всю свою основательность и фундаментальность, медлили, стараясь уложить в себя новую реальность.
— Что с небом? — спрашивали они. — Что это на нем? Почему другой цвет? Почему так трясло? Что это было? — И еще десятки вопросов.
И стояли. И смотрели на небо. И на город, который умирал. И даже не плакали, потому что не понимали, что надо плакать. Крики заваленных, погребенных заживо соседей никого не мобилизовали, а скорее наоборот — заставляли тушеваться и уходить в себя. Стресс плюс обратная сторона прекрасной шумерской независимости. И нежелания вмешиваться в жизнь ближнего.
Но не до такой же степени?..
Смотрителю страшно было видеть, как люди обнимают и успокаивают своих жен или детей, стоя на камнях, из-под которых виднеется еще живая рука Человека, совсем недавно, быть может, касавшаяся их в трогательном приветствии «лодочкой»…
Неужели до такой?
Сам же обозначил: тактичность. Неужто все же равнодушие?..
И все же сумел растолкать, докричаться, достучаться — заставил работать.
Именно так: работать. Ибо это во все времена было работой из самых трудных — спасение людей.
Разгребая завалы, оттаскивая вместе со всеми камни и доски, Смотритель думал о том, что полгорода наверняка лежит в руинах, но такой организатор-затейник, как он сам, живет только на улице Со…
Или все-таки есть другие? Может, не он один?..
Сперва спасли шестерых. От травм и увечий сразу после спасения умерли двое. Четверо отделались царапинами и синяками, у одного была сломана рука. Работали так быстро, как вообще могут работать шумеры, — идея спасения пробилась сквозь броню самозащиты…
(докричался Смотритель!)…
и как-то прижилась. А прижившись, стала жить автоматически. Постепенно приходящие в себя горожане все активнее швыряли обломки, все четче организовывали друг друга, все меньше причитали и ужасались.
Вскоре спасенных прибавилось: еще десятеро, постанывая от боли, искалеченные, но счастливые тем, что выбрались из каменного плена, лежали поодаль на одеялах, принесенных из неповрежденных домов.
Работа пошла так споро, что люди даже не замечали близкого соседства с дикими зверями, тоже немало оглушенными Событием и поэтому, мягко сказать, неадекватными. Обезьяны с воплями скакали по деревьям и развалинам, пугали и без того напутанных женщин и детей, дрались друг с другом, птицы кружили над городом, галдели мерзко, мелкие зверьки шныряли под ногами, копытные носились… Хорошо, хищников нигде не было видно — ушли от суеты.
Один из мужчин, перекидывавших камни, вдруг остановился, выпрямился, посмотрел на небо.
— Не понял… — произнес он.
— Что такое? — спросил его сосед по живой цепочке.
— На меня капнуло.
— Птица, наверное, — улыбнулся сосед, — слышишь, сколько их там? Ой, и на меня тоже! — Он стер со лба каплю, рас смотрел ладонь в свете факела. — А ведь это не помет.
— И на меня капает, — подал голос сосед с другой стороны.
Люди задирали головы в небо, жмурились, когда капли попадали им прямо в глаза, недоумевали, переглядывались. И вскоре человеческий муравейник, копошившийся на руинах, был охвачен новым волнением: с неба капает вода! Совершенно чистая, прохладная, обычная вода — никакой не помет. Работы приостановились. А капли стали чаще и сильней. Это испугало людей. Поднялась всеобщая паника, началось бегство. Те, кого не успели спасти из-под развалин, были забыты. Теперь уже навсегда, понял Смотритель. Шумеры накрывались чем попало, забегали в дома, прятались под деревьями.
Смотритель даже не попытался вразумить людей, его бы все равно никто не слушал, да и не успел он; на него налетел Ной, сгреб в охапку и бегом потащил к дому.
— Ной, ты куда?
— Прятаться!
— Зачем? Это всего лишь… вода с неба. — Смотритель неожиданно споткнулся: в древнешумерском языке не нашлось слова «дождь». Но и «вода с неба» звучало уместно: точно. — Она не причинит нам зла!
Ной не отреагировал. Он толкал Смотрителя перед собой, силой гнал к дому, а силы у него — избыток. Он сейчас был крайне занят спасением неразумного рассеянного Хранителя от незнакомой, грозной беды, и мало ли что там кричит Хранитель: не до него.
Смотритель почел за благо подчиниться. Он уже отлично знал, что истинного шумера Ноя очень трудно в чем-либо убедить, но уж коли тот «убедился», то будет стоять на своем, как скала.
Ной затолкал Смотрителя в дом, запер за собой дверь. Все остальные уже ждали их. Ной прислонил его к стене, прижал, заорал:
— Что происходит? Хранитель ты или не Хранитель?
— Чуть что — сразу Хранитель, — проворчал Смотритель. — Все, что я хотел сказать, я уже сказал. Время меняется. Это болезненно и страшно. Но через это надо пройти. Получится далеко не у всех, многим суждена смерть. Как тем, кто остался под руинами. Будет еще много смертей, смиритесь…