Нож Равальяка
Шрифт:
Барон Губерт без конца расспрашивал его о мнимом де Витри, но Грациан никогда не видал настоящего, и ему не с чем было сравнивать. Он только мог еще и еще раз описать человека, который назывался этим именем, и больше ничего.
— Какой-нибудь проходимец, — со вздохом заключил барон. — Таких в наше время хоть пруд пруди. Самое главное — нужно узнать, кто отправил его за узниками!
«В любом случае это не главное, — думал про себя славный паренек, следуя по пятам за Тома по пикардийской равнине. — Главное, что хозяин с нами. Когда он вернется к себе домой и увидит свой замок, людей, которых знает с детства, и
Барон думал примерно о том же самом. Как бы он ни спешил домой, но в Валансьене остановился на самом лучшем постоялом дворе, где все тут же принялись глазеть на Тома. Однако барон умел отдавать приказы, и в комнату наверху мигом принесли чан с горячей водой и мыло. Пока Тома отмывали, Грациан бегал по городу и покупал белье, достойную одежду, а главное, сапоги. Он один знал наизусть мерки своего хозяина. И вот, когда им принесли ужин, молодой человек выглядел куда более пристойно. Пришел брадобрей и побрил его, а потом подстриг слишком длинные волосы. Но когда он протянул молодому человеку зеркало, тот, взглянув на себя, огорченно покачал головой.
— Вот, значит, каков я, — прошептал он.
— Ты себя не узнаешь?
— Нет, но не только это меня огорчает. Очень уж я уродлив.
— Ты ожидал увидеть что-то другое? Разумеется, ты выглядишь ужасно, исхудал, как гвоздь. Но это все пустяки, ты очень скоро поправишься.
— Вы сказали, что я женат... и моя жена — красивая женщина?
— Очень красивая, и она очень тебя любит.
— Если я так изменился, боюсь, как бы она меня не испугалась. Может, мне лучше переждать где-нибудь, прежде чем ей показаться?
— Ты ее не знаешь. Она не из тех, для кого важны подобные мелочи. Она понимает, что время изменит вас обоих, что вы оба состаритесь, что ты можешь быть снова ранен, обезображен шрамом, но я поручусь бессмертием своей души за ее любовь. С тех пор, как ты исчез, она страдает...
— Вы только что сказали, что я солдат.
— Ты лейтенант полка легкой кавалерии Его Величества короля Людовика XIII, который пока еще малое дитя. Твой полковник, граф де Сент-Фуа, замечательный полководец, который однажды станет маршалом Франции, как и его дедушка.
— А не как вы?
И, хотя барону Губерту было не до смеха, он, не удержавшись, рассмеялся.
— Я огорчу тебя, но отвечу прямо: нет! У меня никогда не было военной жилки. Конечно, я воевал вместе с покойным королем Генрихом IV — да благословит его бог! — когда он бился, чтобы отвоевать свое королевство, и получил в боях несколько царапин, но как только воцарился мир, я вернулся в наше прекрасное имение Курси и стал растить розы. Между прочим, чтобы ничего от тебя не скрывать, с помощью твоей жены.
— Расскажите мне о ней. Ее зовут...
—Лоренца, но ты называл ее Лори. Она родилась во Флоренции, городе, который...
— Я знаю, где находится Флоренция.
— Знаешь? Но тогда...
— Да, память исчезла не до конца. Я по-прежнему верю в Бога и не забыл молитв, с которыми мы к Нему обращаемся. Я не разучился читать, писать, считать, владеть шпагой, ездить на лошади.
— Я вижу это!
— Но я забыл самого себя. Кто я такой? Я не помню своего детства, семьи, кого я любил, кого не любил...
— Неужели ты забыл свою тетю Клариссу...
— У меня есть тетя Кларисса?
— Она почувствует себя очень несчастной, если ты ее не узнаешь. После смерти твоей матери она заботилась о тебе. Лишившись очень давно мужа, она живет в Курси, где все ее любят... Начиная с меня и твоей молодой жены. Язычок у твоей тети может быть и злым, но сердце у нее доброе, а чувство юмора у нее просто чудесное. Мы частенько от души с ней смеемся.
— Я вижу, что мне несказанно повезло... пареньку, который считал себя простым крестьянином по имени Колен.
— О Колене забудь. Думаю, на сегодня достаточно разговоров. Тебе нужен отдых. Мне тоже. К тому же мне кое-что пришло в голову, и я должен это обдумать. Спокойной ночи, Тома!
— Спокойной ночи... отец! И еще раз спасибо!
— Тебе не за что меня благодарить! Разве ты не единственный мой сын?
Несмотря на усталость, барон Губерт еще очень долго не мог заснуть. После того, как он понял, что мозг его сына сохранил некоторые познания, у него затеплилась надежда. Кто знает, может быть, не все потеряно? Может быть, мрак, окутавший какие-то участки его мозга, со временем рассеется? Понять это может только настоящий, талантливый врач. Но где такого найти? Мало того, что хороший врач — вообще большая редкость, но и среди тех, кто слывут такими, немало шарлатанов. И все-таки одного он знает. Флорентиец Валериано Кампо, который спас жизнь Лоренце и о котором говорят, будто теперь им завладела Галигаи. А что, если Кампо именно тот доктор, который им нужен? В таком случае имеет смысл, прежде чем ехать в Курси, сделать остановку на улице Моконсей. И если понадобится, надолго.
К тому же барон хотел хоть немного смягчить удар, неизбежно грозящий «его женщинам». Он бы воспользовался этим временем, чтобы все подробно описать Тома, научить его всему, что он должен знать: как ему обращаться со своими родственницами, какие у них характеры, привычки, занятия...
Подумав о занятиях, барон позволил себе пошутить сам с собой: если Тома не забыл своих военных и гражданских занятий, можно надеяться, что он не забыл, как занимаются любовью. И кто знает? А вдруг он обретет себя в объятиях Лоренцы? Ее любовь, ее женственная прелесть разбудили бы и мертвого. Она пробудит в нем желание, в этом нет сомнений. Лично он... Довольно! Не ему, старику, давать волю бестолковому воображению. Стало быть, первоочередное дело: доктор-флорентиец, который обследует Тома. А дальше будет видно!
На этом барон Губерт прервал свои раздумья, задул свечу и наконец заснул.
Когда они добрались до Сен-Кантена, барон вновь пересел в карету к крайней растерянности своего сына.
— Неужели я в самом деле должен оставить свою лошадь и забраться внутрь кареты? — осведомился Тома с таким отчаянием, что барон не мог не рассмеяться.
— Должен тебе сказать, что ты никогда не любил карет!
— Правда?
— Еще какая! Ты всегда твердил, что только женщины и тяжелобольные могут путешествовать среди подушек, к тому же бархатных, на которых трясет в три раза больше, а едешь в три раза медленнее, чем на лошади. И я тебя понимаю...