Ножом по сердцу

Дюнан Сара

— Скажите, Оливия, трудно вам пришлось? Каково это, всадить мужу нож в спину, а потом выколоть ему глаза?

Она ответила не сразу. А когда заговорила, рот открывала лишь слегка, как будто боялась вызвать очередную сейсмическую бурю.

— Он сам виноват, — произнесла она так тихо, что я напряглась, чтобы расслышать ее слова. — Он повернулся ко мне спиной. Он отвернулся, а я еще не кончила говорить. Сказал, что не желает больше слушать, потому что ничего нового не услышит. Что он уходит и что мне надо примириться с неизбежным. Даже сказал, что мне же лучше «все начать с начала». Все с начала. В этом деле Морис был большой мастер: отрежет старое, и все опять гладкое, как новенькое. — Она усмехнулась. — Знаете, единственный человек, кого

он не видоизменил, был он сам. Посмотрели бы вы на него голого: дряблая, обвислая кожа. Но для него, разумеется, это значения не имело. Потому что он был художник, виртуоз скальпеля, пока, собственно, этот скальпель не перехватила я. — Оливия на мгновение смолкла. — Сами посудите, Ханна. Я всего лишь сделала с ним то, что он делал с другими. Даже самую грязную работу оставила напоследок, когда он был уже мертв и не чувствовал боли. В общем, он даже не слишком и пострадал. Если сравнивать, я за все эти годы настрадалась гораздо больше его. Потеряла больше крови. И больше плоти. — Она покачала головой. — Надо было ему прислушаться к моим словам. Правила были ему известны. Мы оговорили это с ним еще двадцать лет назад, цену его манипуляций со мной. Я просто взяла то, что мне причиталось.

345

— Свой фунт плоти, — сказала я тихо. — Ну а она, Оливия? Какие правила нарушила она?

— Она меня совершенно не интересует, — сказала Оливия неожиданно резко и жестоко. — Она всего лишь жалкая авантюристка, быстро смекнувшая, что ухватила лакомый кусок. Наверняка бросила бы его, как только смогла бы прибрать к рукам его деньги. Если бы он остался со мной, я и пальцем бы ее не тронула. Он сделал свой выбор. Если бы не он, они оба остались бы живы.

И по тому, как это было сказано, я поняла, что она действительно так думает. И к моему отвращению прибавилось разочарование. Наверное, где-то в глубине души я надеялась, что Оливия, как женщина, будет больше мучиться раскаянием, чем мучаются мужчины, что она все-таки испытывает ужас от содеянного ею кошмара. Впрочем, возможно, вопреки нашим иллюзиям кое в чем женщины уже уподобились мужчинам.

Что же касается несчастной Белинды — даже ее смерть стала всего лишь примечанием к чужому роману. Ее истинный грех заключался скорее не в том, что она авантюристка, а в непонимании тех страстей, в которые она вторглась, в том, что она не постигла сути старого контракта, подтолкнув любовника к его расторжению. По крайней мере, при таком исходе пластическая хирургия ей больше не потребуется. Чего нельзя сказать о женщине, сидевшей прямо передо мной, лицо которой буквально расползалось по швам. Но только лицо; рассудок, пожалуй, у нее был в полном порядке.

— Вы, разумеется, отдаете себе отчет в том, что у вас нет ни единого доказательства, — произнесла Оливия спокойно, выпрямляясь и приглаживая подол платья. С чистого листа. Не один Морис был мастером в этом деле. — У вас получился всего-навсего увлекательный сюжет, а полиция располагает всеми необходимыми доказательствами экспертизы.

К этому я была готова. Подавшись вперед к магнитофону, я нажала кнопку «play». Что ж, раз она не чувствует за собой вины, к чему церемониться? На мгновение она опешила, решив, что я ее обдурила, но раздавшийся голос принадлежал не ей. Мне. И следом голос Марты:

— В ночь, когда был убит Марчант?

— Да.

— В котором часу?

— Должно быть, в самом начале четвертого. Я услышала шум приближавшейся от шоссе машины. Она подъехала с тыльной стороны здания. Мне не улыбалось быть замеченной, и я спряталась за дверью.

— И вы увидели ее?

— Она припарковалась на своем обычном месте, вышла из машины. Я видела, как она прошла в здание через черный вход и прикрыла за собой дверь. Тогда я пошла спать.

Я выключила магнитофон. Некоторое время Оливия смотрела на него. Тишина нарастала, давила на уши. Потом она перевела взгляд на кисти рук, стала их медленно поглаживать, проводя пальцами по рисунку вен. И самое непостижимое было то, что хоть это ее и удивило, но как будто вовсе не огорчило.

— Надо полагать, вы в деньгах не нуждаетесь? — спросила она после паузы несколько даже насмешливо, как будто предполагая мой ответ.

Я покачала головой:

— Простите. Это уже было. И, признаюсь, особой радости они мне не принесли.

Она улыбнулась:

— Мне тоже. Впрочем, когда-то приносили. И еще — знаете что? Красота тоже безрадостна. Я не шучу. Радость кончилась. Его уже нет. — Она помолчала. — Знаете, Ханна, я ведь в целом не лгала вам. В отношении главного по крайней мере. Во всем, что касалось Мориса и меня.

Как это она тогда сказала? «Для меня убить его означало бы убить себя». Мне вспомнилось, сколько горя было в ней в то утро, в ее лондонской квартире. Даже при всем ее искусстве те ее слезы однозначно крокодиловыми назвать было нельзя.

— Да, — сказала я. — Я знаю, вы не лгали.

— Скажите, вы когда-нибудь любили кого-то так же сильно?

Я отрицательно покачала головой.

— Я так и думала. Ну и ладно, по правде говоря, такая любовь в конце концов не оставляет ничего, кроме боли. Мне кажется, вам стоит позвонить тому молодому полицейскому. Знаете, по-моему, он даже вашего шрама не заметил. А если заметил, считает его весьма привлекательным.

— А вам-то разве не стоит ему позвонить? — спокойно спросила я.

Оливия покачала головой:

— По-моему, теперь это уже ничего не сможет изменить, а по-вашему? В конечном счете — ничего. Впрочем, пожалуй, пойду, приведу себя в порядок. Попробую подправить свои «неполадки» макияжем. Чем я хуже Глории Суонсон [30] , а?

Слушая Оливию, я поняла, как сильно мне будет не хватать ее. Ее острого ума. Господи, скольких бед могла бы эта женщина избежать, если б не стала рабой собственного отражения в зеркале.

30

Суонсон Глория (1899—1983) — американская киноактриса, звезда немого кино, блистательно сыгравшая роль стареющей актрисы Нормы Десмонд в фильме Билли Уайльдера «Бульвар Сансет» (1950) после того, как длительное время не появлялась на экране.

За ней закрылась дверь, а я еще сидела одна некоторое время. Лицо в стиле Лорен Бакол подмигивало мне с серванта. «Надо же, частный детектив! Я думала, они существуют только в книжках, да и вообще это грязные мужички, подглядывающие за гостиничными номерами». Единственная женщина, которая поистине могла бросить вызов Филипу Марло [31] . Но все-таки героиней не стала. Скорее это обернулось для нее трагедией.

Не помню, скоро ли я сообразила, что Оливии нет чересчур долго. Одновременно со светом в ванной включился и вентилятор, и я внезапно сообразила, что его шум может великолепно перекрывать прочие звуки. Я встала и прошла в холл. Дверь в ванную была заперта. Я не стала стучать.

31

Марло Филип —центральный герой книг Реймонда Чандлера, обладающий набором качеств, традиционно необходимых крутому детективу.

К счастью, замок оказался хлипкий и слетел от первого же удара. Одетая кафелем ванная, освещенная ярким светом ламп, ореолом окруживших зеркало, была пуста. В конце я заметила дверь в еще одну смежную комнату. Эту дверь мне вышибать не пришлось. Она была открыта.

Оказавшаяся за ней спальня была просторна и элегантна, в центре стояла огромная двуспальная кровать. Оливия полулежала на ней, прислонившись спиной к уложенным одна на одну нарядным подушкам и подушечкам. Картина была продуманно живописна — расслабленная поза, шелковые складки платья вдоль длинных точеных ног, руки прижаты к груди слева, как будто она что-то баюкала.