Ну, чисто Ангел!
Шрифт:
– Зачем? Ведь историк задает только те вопросы, что написаны в конце параграфа. Давай их и разберем! – пыталась поделиться опытом я.
– Ты что?! – от такого предложения Тамарка пришла в ужас. – Я так ничего не пойму! Нет, вы слышали, – моя мама, зашедшая предложить чай, тут же была призвана в свидетели. – Вера – гений! Она умеет, не читая параграф целиком, отвечать на вопросы…
– Верочка, у тебя совесть есть?! – мама, конечно, расстроилась. – Кто-то старался, писал учебник. Да всего сто лет назад, люди клали жизни, на то, чтоб раздобыть знания. А
Мне тут же представились немощные старцы, потратившие жизни на поиски знаний, и перед самой смертью спешно, дрожащими руками, печатающие на стареньких ноутбуках наш учебник истории. Они очень торопились, чтоб успеть записать свои знания, старались, чтобы я не осталась полной тупицей… В общем, я устыдилась.
В результате, когда Тамаркин папа позвонил и сообщил, что Крючковой уже целых полчаса назад нужно было быть дома, мы выучили только три урока из пяти заданных. И, конечно же, несделанными остались главные – инглиш и алгебра. Я еле успела списать их у Аленки на перемене и ужасно переволновалась.
И, хотя потом я приучила Тамарку делать сначала самые важные уроки, вдвоем с ней мы все равно тратили на домашку непозволительно много времени. Но не прогонять же Крючкову? Ведь она так искренне считала, что нужна мне.
Увы, совместным деланием уроков наша «дружба» не исчерпывалась. Отныне и навсегда Тамарка решила опекать меня и защищать от любых насмешек.
– Андреева, о чем задумалась? – как-то историк неудачно пошутил, изумившись моему отсутствующему виду. – О прынце на белом коне? Так ты ему сто лет не будешь нужна, если историю не выучишь… Прынцы, они ведь ценят образованных…
Кто-то из мальчишек мерзко захихикал.
– Да вы что! – вся трясясь от возмущения, подскочила Тамарка. – Вы же не знаете, о чем она думает. Может, как раз об истории. Зачем же сразу принижать!
– Тамара, перестань! – я вынуждена была вмешаться. – Я не об истории… Нужна она мне! Успокойся!
В результате обе мы получили замечания, и еще долго считались историком главными нахалками класса. Или вот еще дурацкий случай:
– «Мне нужен труп, я выбрал вас, до скорой встречи, Фантомас!» – кто-то подбросил мне на парту эту глупую записку.
– Кто это сделал?! – на весь класс загремела Крючкова. – Кто?! Ты? – отчего-то почерк показался ей Якушевским. – Иди сюда!
И до самого звонка Тамарка взбесившейся гиеной прыгала по кабинету, круша все на своем пути. А Якушев – хохоча и гримасничая, носился между партами, периодически, кривляясь, падал на колени и издевательски кричал мне:
– Вели помиловать, не вели казнить! Отзови свою килершу, а то покусает!!! Ну же, командуй: «Крюгер, к ноге!» Спаси меня, грешного!
Не знаю как вам, но мне такие сцены кажутся омерзительными. И, хотя Якушев потом извинился и за записку, и за глупые высказывания, осадок от всего этого все равно остался неприятный. За глаза мальчишки стали дразнить меня «рабовладелицей». А Тамарку больше не считали «своей» и давно уже окрестили «чокнутой».
Кроме того, Крючкова совершенно не следила
– Хватит репу чесать! – на всю раздевалку кричала она мне, если я решала причесаться перед выходом на улицу. – Пошли уже! Мы ж тебя ждем!
или
– Ну, хватит языком молоть! Натрепались уже. Нам домой надо! – это, если я задерживалась поболтать с девчонками.
Объяснять Тамарке, что я могу дойти до дому и без нее, не следовало: никто не знал, как сильно расстроится наша Крюгерша и не разгромит ли по этому поводу школу. И потом, Тамарка действительно верила, что мне грустно идти домой в одиночестве, и разубеждать ее было как-то неудобно.
Со временем класс привык к характеру Крючковой. Тем паче, Тамарка перестала задираться к девчонкам и даже, наоборот, частенько защищала нас от иногда наглеющей мальчишеской части класса.
А в те дни, когда 9-«А» дежурил по школе – что и говорить! – Крючкова вела себя, как настоящая героиня. Не боялась никакой работы, с удовольствием бралась за уборку этажа и безропотно таскала туда-сюда тяжеленные ведра с водой, приговаривая:
– Вы у нас, барышни хрупкие, так что уж, пустите меня!
В итоге все мы, в общем, полюбили Тамарку. Все, кроме Татьяны. Ей не давало покоя то, что Гаврилкин ходил за новенькой по пятам. Ведь раньше – еще с третьего класса, и об этом все знали, – Гаврила был по уши влюблен в Татьяну и никаких других девчонок не замечал. Таньке, конечно, было обидно потерять ухажера.
– По-моему, Гаврила втюрился, – наигранно равнодушно заявляла Танька, когда мы перезванивались, чтоб посекретничать. – Никогда не думала, что у него такой дурной вкус!
– Брось! – отвечала я. – Тамарку он просто давно знает. У них же родители дружат с детства. Ну, в смысле, с Гаврилкиного детства. Он привык к ней, вот и общается по-человечески… А тебя стесняется, поэтому …
– Мне-то что, – брезгливо обрывала Таня, будто не сама начинала этот разговор. – Ну, их обоих куда подальше. Лучше расскажи, что там в твоем журнале про диету пишут. А то растолстею еще, стану как Крючкова, Гаврила еще прицепится… Его ведь тянет на толстушек…
– Брось, – снова заводила свою пластинку я, пытаясь успокоить.
Но однажды мы с Танькой поменялись местами. Уже не она мне, а я ей жаловалась на Тамарку. Может и зря. Но с кем же еще я могла поделиться своими неприятностями?!
– Представляешь, – я так искренне расстраивалась, что даже забыла сделать вид, будто недавний разговор с Крючковой совсем не задел меня. – Она мне вчера сообщила, что… Ты не поверишь! Что она влюблена в Семечкина!!!
– В твоего Семечкина?! – ахнула Танька на том конце телефонного провода.
– И вовсе он не мой! – вспомнила о правилах приличия я, – На фиг надо…
Впрочем, поделиться своим возмущением все же было нужно, потому пришлось продолжить.
– Это еще не все! – вздохнула я. – Она считает, что это у них взаимно! Говорит, она ему тоже явно очень нравится. Мол, он, когда ее встречает в школьном коридоре, сразу оживает весь и улыбается…