Ну и дела!
Шрифт:
Ага! «Волга». Значит, мне нужна восточная сторона.
Надежно закрепив спусковой трос, я скользнула вниз. Даже для не очень опытного альпиниста такой спуск — одно удовольствие. Единственное, что может испортить впечатление, — боязнь высоты, но что-то я ни разу не встречала альпинистов с такими проблемами.
Я поравнялась с четырнадцатым. Перебирая ногами по стене, приблизилась к окну.
Так и есть, за последние дни, после меня, никто не подходил к этому окну. Защелки были по-прежнему открыты.
По-моему, я слишком
Из-под двери тянуло дымом.
Среди вопящих голосов я с удивлением отметила знакомый тембр и повелительные интонации саперского баритона.
«Какой шустрый! Прямо-таки чемпион по бегу по вертикали», — молча подбодрила я его и встала за дверью.
Вероятно, охранники не могли разобраться в пороховом дыму, кто это ломится им навстречу, а Сапер опасался получить случайную пулю от очумевших в дыму «защитников» офиса.
Сапер, знающий, чьих рук это дело, наверняка был в бешенстве. Это было слышно и в голосе, и в содержании речи, с которой он обращался к охранникам. Он втолковывал им, что они такие-то и такие-то идиоты, что никакой он, в…, не чеченец, что сами они, туда же, чеченцы, что он их сейчас же, уже по другому адресу, но неподалеку от первого, увольняет, и еще что-то очень экспрессивное лично в мой адрес.
Минуты три они переругивались. Наконец до охраны дошло, что чеченцы не стали бы устраивать фейерверк и что это было нечто другое, хотя и непонятно что. Лишь Сапер знал, что это была я, но, что я делала, он тоже не понимал и не знал, где я и чего от меня ждать.
Он открыл дверь в кабинет и появился передо мной злой и провонявший пороховой гарью.
По скорости реакции и готовности к действию это был далеко не Коготь.
«Прежде всего — отдать долг», — подумала я и обрушила на его голову гаечный торцовый ключ на тридцать два, специально только для этой цели прихваченный мною из багажника Светкиной машины. Он был Светке, конечно, не нужен, но, найдя его однажды перед железнодорожным переездом, она не выбросила его, а использовала вместо молотка. Светка вообще баба хозяйственная.
Сапер обмяк и рухнул ко мне в объятия. Единственное, что он успел, — сменить выражение на лице, теперь оно было по-детски удивленным.
Дверь я быстренько захлопнула и закрыла на торчащий изнутри ключ.
Пистолет оказался у него за спиной, заткнутым за ремень джинсов. А в карманах тоже джинсовой жилетки — куча документов, которые я даже смотреть не стала, а просто вывалила на стол. Он сам в них скорее разберется.
Наручников у меня не было, да я и не стремилась к буквальному повторению ситуации. Но вот об отсутствии вонючего темного мешка я пожалела. С удовольствием нахлобучила бы ему на голову.
Я наполовину приподняла его и сидя прислонила к стене. Тяжелый, собака. Никогда, кстати, не понимала выражения — «его женщины на руках носят». Эту фразу придумали, по-моему, ради красного словца, кому это из женщин придет в голову таскать подобную тяжесть, да и ради чего…
Бормоча этот бред, я разыскала наконец в холодильнике литровую бутылку минеральной, отпила пару глотков, а остальное вылила ему на голову. Тоже получилось нечто вроде потопа.
Он открыл глаза.
Теперь, внимание! Не расслабляться.
Я ласково, с материнской заботой смотрела на него. Держа, правда, пистолет наготове.
— Малыш, ты в порядке?
— Сука… Чего тебе надо?
— Ты не думаешь, что я могу тебя сейчас шлепнуть и избавить себя от всех проблем?
— Не шлепнешь. Не сможешь.
— Почему не смогу?
Он ухмыльнулся.
— Потому что — дура.
Я тоже ухмыльнулась.
— Ладно, пусть дура. Тогда шлепни меня ты.
Я бросила ему в руки пистолет. Он машинально схватил его и загородился им от меня, целясь мне прямо в лоб. Рука его дрожала.
— Ну, что же ты, малыш? Что, тоже не можешь?
Он опустил пистолет. Помолчал и вновь швырнул его мне.
— Чего ты хочешь?
— Я хочу, чтобы ты расплатился со мной честно. Я сделаю то, что ты просишь. Но, согласись, твоя просьба необычна. Поэтому и мой гонорар должен быть увеличен. К тому же ты нарушил этикет, напялив на меня вонючий мешок и нацепив наручники. С потопом было оригинально, с мешком — пошло. За невоспитанность и пошлость тоже придется заплатить.
Он, казалось, что-то уже решил, и я даже знала что.
— В какую сумму ты оцениваешь мои промахи?
— Двойной гонорар за три дня работы — тысяча двести. Будь ты повежливее, этим бы дело и ограничилось. Но ты оказался грубым и пошлым. Моральный ущерб, причиненный мне твоей грубостью и пошлостью, я оцениваю в девяносто восемь тысяч восемьсот. Когда я закончу работу, ты мне будешь должен сто тысяч.
— Баксов, — не спросил, а скорее подтвердил он.
— Не баксов, а долларов, — поправила я. — Деньги не любят фамильярности.
— Получишь, — вновь ухмыльнулся он. — Когда сделаешь.
— Через полчаса, — сказала я. — Выписывай чек.
Лицо его окаменело. Он был не готов к такому форс-мажору. Я показала пистолетом на стол.
— Садись.
Он похлопал себя по карманам жилетки, потом сел за стол и уставился на бумаги.
— В каком банке?
— Меня устроит коммерческий банк в Ганновере.
Он коротко взглянул на меня. Мне показалось, что я уловила некоторое недоумение в его глазах — почему, мол, не в Тарасове или хотя бы в Москве?
«Откуда тебе, дружок, знать, какую развязку я приготовила для наших с тобой отношений? Никогда тебе не узнать, почему я выбрала именно Ганновер».