Ну, понеслось!
Шрифт:
Момент, пока он обдумывал мои слова, я использовала, чтобы добавить Маришке чаю.
– Я вот сижу и не могу понять с чего ты такая дерзкая? То ли глупая совсем, то ли наглая, то ли что-то имеешь в рукаве?!
– цинично ответил мне "не чета прочим человекам".
Маришка, с интересом следившая за нашим разговором, вела себя как взрослая тихо, только внимательно прислушиваясь. Я продолжила:
– Классику читать надо! В "Преступлении и наказании" как раз все о тебе было!
– я сделала большие глаза и кивнула.
– Был один такой тип, как ты, Раскольников звали. Да-да - он плохо кончил!
– голосом ерничала я, кивая головой, при этом губами элегантно снимая сосиску с вилки.
Он в ответ одарил меня высокомерной улыбкой "знаем мы вас, умников!". Ровные белые зубы, бронзовый загар - автоматически отметила я. Не пройдет! Я не люблю красивых и подлых. Я люблю надежных и умных.
– Я закончу хорошо, не сомневайся! Тео мне все на блюдечке выложит!
– заверил "красавЕц".
В ответ я недоверчиво нахмурилась, и речитативом процитировала предложение из "Преступления и наказания":
– "Обыкновенные люди должны жить в послушании и не имеют права переступать закона, потому что они, видите ли, обыкновенные. А необыкновенные имеют право делать всякие преступления и всячески преступать закон, собственно потому, что они необыкновенные", - пока он пытался обдумать мои слова, я желчно вставила.
– Те, в 17-том да и 41-ом другие, тоже были уверены, что кончат хорошо, что служение великой идее освобождает их от общепринятых норм, оправдывает убийства и насилие, тем более над "тварями дрожащими", "людским муравейником", или как сейчас говорят "быдлом" к которому принадлежит основная масса людей.
– Вздор...
– он насмешливо улыбнулся, тут же поменял позу - вальяжно расселся, отвалившись от стола и качая ногой в черной туфле с длинным носом и попивая чаек из чашки с блюдцем.
– Почему? Потому что просто твой калибр помельче?!
– дерзко усмехнулась я.
– Ты ведь себя считаешь из "право имеющих"!
– и нагло продолжила.
– Или ты на самом деле думаешь, что первым открыл для себя закон: "Кто крепок и силен умом и духом, тот над ними и властелин! Кто на большее может плюнуть, тот у них и законодатель, а кто больше всех может посметь, тот и всех правее. Так доселе велось и так всегда будет!" - процитировала я Достоевского.
– Ну, сравнила!
– усмехнулся надменный тип.
– Интересно, чтобы было, предложи я тебе выбор кого отпустить, тебя или ее...
– и он глазами показал в сторону девочки.
Я тут же уловила исходившие от него волны самодовольства и высокомерия, которые после последних слов стали только интенсивнее. Он на самом деле решил, что мой выбор - настолько предсказуем, что я выберу себя?!
– А если скажу, что освободи девочку - ты что, ее отпустишь?!
– мне не верилось, но все же... Неужели получится?
Я напряглась, ожидая его отклик. Негодяи - всех мерят по себе, это понятно, но как было бы хорошо, если бы он отпустил ребенка!
– А кому ты нужна?!
– он цинично рассмеялся.
Меня это даже не оскорбило, ни на минуту не сомневалась в его подлости. Когда нечем ответить, в ход идет разномастный "сам дурак" с обязательным унижением - "как ты это только помыслила на святое, (меня!), замахнуться?!".
Похититель мерзко продолжал:
– ...интересно, если бы выбирать между твоей жизнью и этого ребенка, то ты тоже так "благородно" будешь его защищать или предложишь отпустить?
– и уверенность в своей подленькой правоте такая непрошибаемая - мол, в этом случае и ты предашь! Что я, не знаю, что ли?! Что ты никого кроме себя защищать не будешь?!
Я на такое и отвечать не стала... переубедить можно только делами, но не провоцировать же его на причинение вреда ребенку!
С серьезным видом долив себе чай, я, наконец, ответила:
– Если в методы помощи кому-то входит похищение детей, то это жалкая расписка в полной немощи...
– я скорчила уничижительную гримасу, а тон был ироничным. Прямо как у поэта: "На лицах дерзость, в сердце страх..."
Зачем я это делала?! Просто мне все это чертовски надоело и я готова была вызвать огонь на себя... Хотя мне просто не хватало мужества выдерживать этот ад неопределенности слишком долго и я хотела покончить со всем быстрее. Не нужна, так не нужна... А еще меня раздражали его попытки сделать вид, что он нормальный и просто ВЫНУЖДЕН кого-то похищать, оправдывая преступления благими намерениями!
Он раздраженно отмахнулся:
– Бабский истеричный бред...
– Ну конечно, я разве могу сравниться в настоящим мужиком прикрывающимся пятилетними девочками!
Только я это произнесла, до меня окончательно дошло, с чего это на меня вдруг накатила такая глупая отвага. Нет, я не верила, что сейчас как заложник не уязвима. Ни единую секунду не верила. Но уже не могла больше так, с этим чувством, что меня или малышку могут в любой момент как угодно унизить или убить.
– Ну ты замахнулась...
– щелкнул языком он, отворачиваясь.
– Я Тео согну... а там посмотрим кто из нас плохо кончит. Да и твоего еще уломаем! У меня кое-что припасено... сама увидишь!
Я презрительно скривилась. Плачевный ответ с его стороны - обещалась синица море сжечь!
Вернувшись с завтрака законченного в полном молчании, мы с Маришкой сидели на диване... Пока я разными голосами рассказывала ей бесконечную сказку обо все обитателях леса, небо стало затягиваться облаками и заметно похолодало. Хотя воздух еще достаточно теплый, беспокоиться было из-за чего: если польет дождь, не знаю, как в такой обстановке вынесу непогоду...
Сейчас я боялась по-настоящему долгих вечерних и ночных часов, проведенных наедине с собой - когда лежишь и слушаешь, как бьется в твоем сердце тоска - не желая, поддаваться унынию и отчаянию, которое из-за дождя окончательно станет невыносимым! Я, прищурилась, глядя на открытую дверь балкона, затем перевел взгляд на быстро темнеющий горизонт...
Маришка, наблюдая за мной своими темным глазками, предложила:
– Хочешь я убегу домой и скажу Нику, где мы?
– мило спросила Маришка, повернув ко мне свое личико.