Ну уж нет, Грейнджер!
Шрифт:
— Что ты здесь делаешь, Уизли? Я, по-моему, просил тебя свалить отсюда, — шипя от боли в руке, и отпивая из горлышка бутылки, спросил он.
— Мне безразлично, о чем меня просил ты. Но Гермионе ты нужен в адекватном состоянии.
Малфой сверкнул глазами, на что Падма сразу отреагировала, переводя тему и предотвращая драку.
— Драко, как она?
— Ей больно, а я ничем не могу помочь, — ответил он, съезжая по стене и усаживаясь около двери, где происходило что-то страшное, потому что звуки шагов стали громче и быстрее, а завывания и тяжелое дыхание Грейнджер он слышал аж отсюда. Ну, по
«Она может лишиться своих магических способностей, рожая мне детей».
Когда отец позвал его за собой на их импровизированном семейном обеде во Франции и рассказал, что ему удалось узнать о проклятии, он просидел в шоковом состоянии минут семь, потому что информация ему совсем не понравилась. Не было ничего, за что можно было бы зацепиться. Их предок был сказочным идиотом, раз решил наложить на род проклятие, собственного авторства, и при этом не оставить ничего, что могло бы помочь его снять. Единственное, что отец смог найти — это чертова запись в дневнике полоумного Малфоя. Там не говорилось о способах снятия проклятия, только хвалебные оды самому себе и одно предложение о том, что любой, решивший избавить род от его подарка, должен будет пожертвовать своей магией. Автор прямо восторгался собой и своей находчивостью, так как понимал, что ни один волшебник добровольно не отдаст свои способности. Как это должно произойти, сам процесс и последствия оставались тайной. Поэтому Люциус и не находил ответов на вопросы сына, когда тот пытался выяснить, как защитить Грейнджер от всего этого родового дерьма. Ведь как бы там ни было, Гермиона — волшебница! И пусть он все школьные годы убеждал ее в обратном, она все равно оставалась сильной и очень талантливой ведьмой, его любимой ведьмой… Оставалось только уповать на ее пресловутую гриффиндорскую удачу и упоминание о ее магическом фоне, который по словам мистера Хоула просто зашкаливал.
Тем не менее они с отцом в тот день долго колдовали над кольцом, что сейчас красовалось на ее пальце, чтобы хоть как-то обезопасить ее. Родовая защита от родового проклятия — звучит нелогично, но это все, что они могли сделать…
Драко знал, что ее жизни ничего не угрожает, потому что в пророческом сне она была жива и снова беременна, но о том, чем обернутся ее первые роды там не было даже намека, поэтому сейчас понятия не имел, как сможет посмотреть в ее глаза, если Гермиона по его вине потеряет часть себя.
— Драко, хватит… — взволнованный голос матери отвлек его от мыслей. А через секунду он понял, что она советует ему прекратить надираться огневиски. Глянув на свою руку, крепко сжимающую бутылку с янтарной жидкостью, он поморщился, но все же поставил ее на пол.
— Мама, ты тоже мучилась, рожая меня?
— Конечно, сынок. Мои роды длились больше пяти часов. Так что Гермионе еще повезло, ведь все идет так быстро. Скоро у вас на руках будет два ангела.
— Ага. Повезло, — безучастно сказал он, неотрывно глядя в стену перед собой.
— Малфой, с тобой что-то происходит…
Драко посмотрел на Поттера, который округлившимися глазами смотрел на него, потом заметил, что все наблюдают за ним чуть ли не с раскрытыми ртами. Когда он оглядел свои руки, то и сам почти обомлел. Его ладони светились чуть видимым золотым сиянием, и маленькие искорки, словно крошечные пикси, кружили вокруг пальцев. В то же мгновенье он поднял спортивную кофту, чтобы оценить другие участки тела. Везде было это странное свечение. Догадка пришла моментально.
— Проклятие уходит… — озвучив, свои мысли вслух, он не обратил внимание на посыпавшиеся градом вопросы от присутствующих, только подскочил на ноги
Он не знал, что собирался там увидеть, не знал, что будет делать, когда это что-то увидит, но переступая порог и глядя на кушетку, где лежала Гермиона, он осознал, что к представшей перед его глазами картине он точно не был готов.
— Твою мать… — прошептал он и даже отшатнулся от открывшегося зрелища, опираясь рукой о стену. Слава Мерлину, что кровать располагалась не прямо напротив входа, а немного сбоку, ближе к углу комнаты, но и этого хватило, чтобы увидеть окровавленные простыни, на которых с задранными согнутыми ногами лежала Гермиона, и зажмурившись, тужилась в попытке родить ему сына. У него внутри все перевернулось. Это было ужасно! Слезы на покрасневших щеках, спутанные волосы, намокшие от пота, руки отчаянно комкавшие простыни. Мадам Помфри пыталась удержать ее ноги в то время, как мистер Хоул готовился принимать второго ребенка. Его дочь уже мирно посапывала в руках директрисы, которая, правда, тоже наблюдала за происходящим с большим удивлением. И ее можно понять, потому что от Грейнджер исходил еле заметный свет, такой же как и от него самого. Вот только его он словно обволакивал, а от нее он уходил тонкими нитями и витал в воздухе, как будто чего-то ждал или просто не знал, куда податься. Драко стоял как вкопанный и, не отрываясь, смотрел на то, как проклятие забирает магию Гермионы.
Ничего нельзя сделать. Кольцо не помогло…
Раздался детский плач. Девушка откинулась на подушки и закрыла глаза. Сам он до сих пор не мог сделать и шагу, только перевел взгляд на крошечного мальчика в руках целителя. Тот как раз разрезал пуповину, навсегда отделяя малыша от матери. И в этот момент все смешалось перед глазами, потому что сгустки света наконец нашли себе цель — они бурным, стремительным потоком окружили маленького наследника Малфоев своей аурой, а потом так же внезапно отхлынули и поползли к левой руке его невесты. Медленно, но верно магия возвращалась к своей владелице. Странно, пугающе, волшебно… Он сам и его новорожденный сын уже перестали светиться, а золотистые переливающиеся ниточки все всасывались в безымянный палец бессознательной девушки, пока мадам Помфри проверяла ее состояние. Он позволил себе приблизиться к ним.
— Поздравляю, Драко, ты стал отцом, — обратился к нему мистер Хоул, а потом нахмурился, передавая ребенка в руки медсестры и продолжая колдовать над роженицей. — Ты знаешь, что за чертовщина произошла только что?
Малфой отрицательно покачал головой, не желая ничего объяснять, и присев, взял Гермиону за безвольно повисшую руку, ту самую, на которой было обручальное кольцо, блеснувшее яркой вспышкой, когда палец полностью поглотил сияние.
— Грейнджер, — немного сжав ладонь, он попытался привести ее в чувства. — Гермиона…
Ее грудь неспешно вздымалась от мерного дыхания, но она, не раскрывая глаз, отреагировала на его рукопожатие.
— Ты родила мне детей, Грейнджер, — тихо прошептал он, наклоняясь к ее уху, и растянув губы в нежной улыбке, поцеловал в висок.
— Покажи, — уставшим, севшим голосом попросила она и медленно разлепила веки. Он повернулся к двум воркующим над двумя крошечными свертками женщинам, которые в мгновение ока оказались рядом. Аккуратно взяв Арманда дрожащими руками, он понял, что в уголках его глаз собираются слезы, потому что его сын изучал его своими внимательными серыми глазками. Быстро сморгнув, улыбнулся и устроил его у Гермионы под боком, а сам принял в объятия свою маленькую сопящую принцессу. И в этот момент уже не смог сдержаться. Никакое моргание не спасало, и тонкие влажные дорожки все-таки побежали по щекам.