Ну, здравствуй, перестройка!

Иванов Дмитрий

Надо сказать, это были два последних куска хлеба на столе, на завтрак я пришёл последним, и мне мои соседи по столику оставили лишь эти два обглодыша. Хотя, сейчас это мне как раз на руку.

— И добавки хлеба никому не дали ни разу! Да, парни? — не оборачиваясь, спросил я.

— Да, да, — рявкнул зал.

— И масла тут не тридцать грамм! — добавил я, глядя на раскладку.

С маслом всё было ясно лично мне, я служил в армии и помню, как выглядит суточная норма масла солдата, причем, правильная порция. А ещё там же я как-то был в гостях у хлебореза, чинил ему холодильник по дружбе. Хлеборез вытащил из-под низу, где

мотор у агрегата, трехлитровую банку с маслом в воде.

— У кого недостача, а у меня всегда достача, — криво усмехнулся он.

Было у него такое устройство цилиндрической формы, надавив которым на немного размякшее масло, можно было ловко выдавить порцию. Учебку, на пятьсот человек, он минут за двадцать обеспечивал кусками масла. Так вот, в этом цилиндрике был поршень, а под него были подложены шайбы по размеру, от этого внутренний объём устройства уменьшался, и порции становились меньше.

— Откуда ты знаешь? Взвешивал, что ли? А хлеб я вам положу вон там с краю, берите, — дама попыталась обиженно уплыть к себе.

— Не так быстро. Саныч, принеси весы с кухни, — попросил он того самого фронтовика из президиума, ухватив за рукав тетку.

— Вы что делаете! — взвизгнула она. — Я так этого не оставлю, обвиняют, ещё и руки ломают!

— Я сейчас старший тут, и начальник здесь для всех, в том числе и для вас, и я вас не отпускал, — строго сказал злой донельзя Юрий Михайлович.

Весы показали двадцать грамм, ну и остальные также, значит, ведь штамповка происходит одним прибором!

— Юрий Михайлович, пусть принесут то, чем масло штампуют, это такой цилиндрик должен быть, — попросил я главного, видя, как тетка просто побелела от этих слов.

Ловко орудуя отверткой из своего складеша, я раскрутил болт и вытащил четыре шайбы!

— Тут без милиции не обойтись, — вздохнул тренер, видя схематоз обмана. — Это как можно воровать у детей?

— Вот подсчитайте! Она тут двенадцать лет работает! — поднял палец вверх я.

— Суку бы к стенке, — сурово сказал фронтовик. — И этого завхоза нашего потрепать! У меня бы он запел!

Пухляш натурально упал в обморок! Его с трудом поймали. Может, он чего знал о фронтовике?

— А каша, и, правда, пересоленная, — добавил кто-то из тренеров, попробовав блюдо.

Всех поварих выгнали из зала, закрыв туда проход и, как я понял, вызвали милицию.

Нас, разумеется, этот цирк тоже интересовал, но лавочку прикрыли, и мы отправились на треньку.

После разминки начались обещанные спарринги. Первым мне достался москвич, вполне приличного уровня, чемпион города среди юношей. Он получил травму и пропустил чемпионат СССР. Травму на детской горке получил, и так ему обидно, что пропустил такой турнир, что сейчас очень желает отличиться.

Москвич сразу пошёл вперёд, атакуя увесистыми двойками, я не дрогнул и начал отвечать так же мощно. Сразу ощутимо попал по парню. Мы во время боя в стремительных атаках открывались, и заруба была — любо-дорого смотреть, но в третьем раунде соперник мой просто выдохся физически, и бой был остановлен за явным моим преимуществом.

— Острецов сразу пропустил, и сил у него на конец боя не осталось, — крикнул Сергей Евгеньевич.

— Ну, не пропускал бы, кто мешал? — опять зря огрызнулся я.

Тренер мне кивнул одобрительно и на ринг вышел Цзю, у которого титулов ещё особых не было, вроде как чемпион РСФСР этого года, а достался ему призёр

чемпионата мира этого года. Костя разделал его, как бог черепаху, вчистую, отработав три раунда надёжно, технично и … зло. Очень зло. Он даже улыбаться переставал на ринге, хотя обычно всегда ходил улыбчивым Чебурашкой. Русские люди так не улыбаются даже самому себе в зеркале. Хотя он же уехал потом в Австралию. В Австралию! Точно! Там и пересидел девяностые, пока я на чердаке дачи от беспредельщиков отстреливался. Было разок и такое. После этого я сразу бросил бизнес и окончил институт.

Немного техники, разбор спаррингов, опять физуха. Перед самым обедом ещё по одному поединку и мне достаётся злой Костин соперник. Начал я привычно в энергичном стиле, и тут же пропустил удар, несильный, но озливший меня. Иду за соперником, надеясь загнать его в угол и там забить массой ударов. Опять прилетело, уже серьёзнее, в голове шумит. Парень отходит и бьёт, бьёт. Хлестко, технично.

— Брэк, — звучит команда рефери.

«Раунд уже прошёл»? — с трудом соображаю я.

— Бокс!

Второй раунд прошёл под копирку первого — легкий на ноги, техничный и разозлённый поражением соперник контролировал ход поединка.

«Точно носорог слепой тыкаюсь, мыкаюсь, а зацепить его рогом не могу, цель вёрткая», — думаю про себя, получая очередную плюху в атаке, на этот раз в печень. Терпимо, пресс качаю каждый день минут по двадцать, не меньше, уже год с лишним. Третий раунд начался для меня вообще ахово, опытный оппонент, видя, что я прилично уже наполучал от него, ускорился и выдал сумасшедшую минуту активного бокса. Я сначала с радостью ринулся в открытый бой, но вовремя понял, что сам наловлю плюх. Закрылся и огрызался. Теперь уже соперник пытался загнать меня в угол. Это не так просто, ноги по-прежнему легкие, в отличие от головы.

— Петрович! Может остановить бой? — слышу сквозь шум голос молодого помощника главного тренера, того самого, наставника боксера Игоря.

Этот тренеришка постоянно ко мне придирается.

«Вот сука, не уймётся же!» — злюсь я. И вдруг понимаю — сил у меня ещё вагон, а соперник уже атакует не так активно, устал он, да и зачем рисковать, бой он и так выигрывал вчистую. Не знаю, сколько до конца раунда, секунданта-то у меня нет, как и у других, а это упущение!

Иду вперёд и бью. Соперник встречный бой не принимает, опытно уходит от атак. То есть пытается уйти! Ноги у него уже наетые, и центр ринга за мной. Гоню в угол. Тот, в попытке уйти, потерял координацию движения ног, заплёл их и упал! Рефери нокдаун ещё не успел начать отчитывать, а паренёк уже вскочил и показывает, мол, готов к бою. Дурачок. До конца боя меньше тридцати секунд, это я потом понял, ему бы девять секунд полежать, десять побегать и повиснуть у меня на шее. Но, как я уже сказал, секундантов здесь нет, и время ему также трудно отследить, никто не подсказывает.

«Никуда не денешься, когда разденешься», — с силой и настойчивостью сваебойки бью в углу соперника по корпусу, лицо он закрыл руками, опустив ещё и голову. Внезапно руки его опускаются, открывая ненавистный подбородок, бью как по мешку, слыша крик, нет, вопль рефери:

— Брэк!

Делаю послушно шаг назад, и избитый паренёк сползает по канатам в нокауте.

— Чё ты с ним возился? — возмущённо спрашивает у меня Костя. — Сразу бы!

— Он техничнее, не мог заловить его, — говорю очевидные вещи.