Nu

Домина Елизавета

– Признанный обществом, которое считает наготу чем-то непозволительным?

– Непозволительной роскошью скорее. Представь, если убрать рамки и дать свободу в этом самовыражении всем! Тогда мы получим смесь глупости и порнографии.

– Порнографию можно победить лишь прививанием понимания эстетичности эротического жанра.

– Чем отличается эротика от порнографии в твоём определении?

– Эротика пробуждает в человеке высокие чувства, порнография – сексуальное влечение.

– Поверь мне, когда мужчина видит сиськи, он видит сиськи. Не рассматривает в этом никакого таланта или творческого посыла. Какие бы средства и инструменты передачи

ты ни использовала. Всегда на это будут смотреть как на объект вожделения. Когда подберёшь комплект нормальных фоторабот?

– Пока мне не понятны подобные настроения, отложу этот вопрос на время.

– Надо повзрослеть. В тебе юношеского максимализма слишком много для зрелого художника.

– То есть, чтобы стать членом, мне надо себя подпилить под стандарты?

– Хорошо, что понимаешь.

– Тогда я не хочу быть членом.

– А выставить свою обнажённую натуру готова? – собеседник улыбнулся.

– Не думаю, что она будет интересна кому-то.

– А как же твои беседы о красоте наготы, о композиционных приёмах и прочее, о чём вещаешь с броневичка? Почему ты считаешь, что твоя обнажённая натура будет малоинтересна?

– Эстетика тела должна быть.

– Вот об этом я и говорю. О том, что настоящее обнажать не стоит.

Наши дни.

Christie’s

«На торгах Christie’s послевоенным и современным искусством был установлен ценовой рекорд на произведения Люсьена Фрейда. Его картина «Отдых социальной работницы» (Benefits Supervisor Resting, 1994) была продана за 56,156 миллиона долларов.

Люсьен Фрейд, внук психоаналитика Зигмунда Фрейда, – один из самых дорогих мастеров послевоенной эпохи. До этого рекорд на картины Фрейда принадлежал другому портрету Сью Тайлли «Спящая социальная работница». В 2008 году произведение купил на Christie’s Роман Абрамович – за 33,6 миллиона долларов» (meduza.io).

О чём же Мастер беседует с нами посредством своих произведений?

Обнажённая натура.

Можно часами воспевать психологию взаимодействия художника и модели. Говорить о том, насколько красив процесс борьбы с комплексами и шаблонами. Мой собеседник много лет назад был прав в одном – сложно не думать о сексуальности, созерцая красивое обнажённое тело.

А о чём же думаем мы, принимая за искусство процесс обнажения несовершенства? О чём думает модель, что чувствует она, когда недостатки, тщательно драпируемые вуалью из тканей, подчеркнуты в деталях? Складки, бугры, неровности кожи и рельефов. Морщинки и тени.

Может, искусство заканчивается там, где начинается объективный реализм? Неважно, в каком свете и пропорциях выстроен сюжет. Выкрутиться и прикрыть что-то отличное от нормы в процессе позирования сложно. Но разве не есть проявление таланта то, что именно эти индивидуальные особенности становятся привлекательными для зрителя? Если человек желает явить миру именно подобный образ как цель своего творчества. Не это ли посыл к тому, что общество «наелось» навязанными эталонами красоты? Необходимостью измерений и подгона под прокрустово ложе того, что давно уже не помещается в стандартный размер. То, что в нашей стране маркируется биркой L, в одежде китайского производства XXXL. Как что-то огромное, великое, необъятное. Отчасти непонятное всему миру.

Мода на моделей plus size актуальна. Но на смелость Люсьена Фрейда претендует крайне мало кто.

Возможно потому, что XXXL данную картину увидит до галерей. Но вроде как ценность картин Люсьена Фрейда в том, что их цена при жизни художника столь высока. Либо он быстро бегает, либо модель реально спит. В плане женского начала. Мол, «малюй как хочешь – главное, расскажи, что это красиво!».

Лично мне с точки зрения женской солидарности гораздо приятней в результате видеть довольное лицо модели. Свободу в раскрытии ею собственной красоты.

А если вот так: блымс, снимали-снимали, работали. Вот вам ваши недостатки крупным планом. Высокое искусство. Тренд.

Это могут созерцать наши потомки, которые долго будут пытаться анализировать, что же такого переломного произошло в сознании общества. Каким образом эволюция произошла от «Рождения Венеры» Боттичелли к «Отдыху социальной работницы» Фрейда.

Когда-то на выставке Айвазовского Ивана Константиновича меня впечатлила одна интересная деталь. Великолепные пейзажи, военные корабли, чёткие линии рядов солдат, переходящие в стройные ритмы. Но в картине «Всемирный потоп» терялись формы, очертания, линии людей. Сгибались фигуры под натиском стихии в уродские линии. Так чего же желает фотохудожник в попытке выстроить красиво тело модели, свет, блики грани? Сексуального ли желания как реакции или напомнить миру об уважительном отношении к тому, что создано природой?

В описанных мной произведениях искусства человеческая нагота очевидна. Но не всегда обнажение влечет за собой сексуальное возбуждение созерцателя. Если не упираться носом в размеры модели и её достоинства или недостатки. Восприятие.

Одно из самых любимых мной направлений в фотографии – съёмка модели при дневном свете. Световоздушная перспектива кадра максимально передаёт игру солнечного света с телом модели. Лучи ложатся на кожу мягко, подчёркивая линии изгибов и естественность происходящего процесса. Когда случайно пойманный момент из жизни передаёт настоящую красоту происходящего. Парадокс в том, что именно этих моментов, расслабленных состояний мы видим всё меньше в информационном поле. Маски, позирования, фильтры, редактирование, пластика.

По степени восприятия всегда манящей будет девушка с крынкой молока в стоге сена. Она ближе. В каплях молока, застывших на коже, в естественности блеска глаз. В льняной рубашке, ниспадающей с плеча, она вызовет гораздо больше возбуждения, чем гламурная мадам в agent provocateur. Не в фигурах дело и длине волос, не в антураже.

Настоящее – вот по чему скучают люди. То, где их эмоции были ещё живы, где стремление прикоснуться к прекрасному не граничило с желанием поиметь.

Так как в Союз фотохудожников мне путь заказан, буду реалистичней. Конечно же, я снимаю коммерческое nu. Где гламурные модельки тянут в камеру гиалуроновые губки и манят взмахами наращённых ресниц. Поэтому рассказ мой будет не про крынки молока, не про стога сена и психологические манипуляции в кадрах.

Нет!

Это всё о том, что остаётся за кадром гламурных картинок. Если чётко выстроенные на кадрах ню модели отчасти есть упорядоченность и спасение от хаоса стихий, то почему нет? Вот такой забавный символизм.

Мужчины – фотохудожники эротического жанра гораздо эффективней способны достичь сексуального отклика созерцателя. По кадру всегда можно сказать, где фотограф женщина, а где – мужчина. Но если вместо индульгирования внутреннего конфликта человек начинает желать и стремиться – это плохо?