Нукер Тамерлана
Шрифт:
– Я пошел, – сказал Дмитрий. – Арслан, ты со мной.
Он не выбирал балагура и весельчака Арслана в помощники – тот и при Мансуре был кем-то вроде денщика: расторопен и в меру сметлив. И потрепаться умеет, и дело знает. Журчащая болтовня Арслана, которой тот истекал почти без перерыва, была Дмитрию на руку. Он изучал язык. И Арслан охотно ему помогал, что было большим благом, потому что язык у Дмитрия шел туго. Очень туго: видимо, не зря “англичанки” – что в детдоме, что в институте – только закатывали глаза, когда он раскрывал рот. Туп как валенок, и ничего с этим не поделаешь.
Арслану было под тридцать, а может, и того меньше. Определить на взгляд возраст коренастого обитателя прошлого представляло для Дмитрия ощутимую трудность. Они созревали рано – и умирали рано. Простодушная, но с хитринкой физиономия Арслана была обезображена шрамом, идущим через лоб. Он говорил, что его тогда крепкий шлем только и спас. А то бы давно душа отлетела к предкам, оставив на земле тело с разрубленным черепом.
Идти до палатки сотника было недолго. Арслан тенью следовал за спиной. Кстати, когда надо, он умел хранить молчание.
Перед палаткой юз-баши горел большой костер, а рядышком тлело угольями еще одно кострище, над которым жарилась на вертеле цельная баранья туша.
Юз-баши, босой, в одной нательной рубахе и штанах, сидел на толстой подстилке из нескольких слоев набивного войлока и жевал, держа в пятерне кусок мяса. Мясной сок пополам с жиром капал с толстых пальцев прямо на рубаху, оставляя потеки.
Дмитрий обогнул костер и опустился перед сотником на колени. Эту процедуру, откровенно говоря, поначалу он проделывал с трудом. Но приходилось: в чужой монастырь со своим уставом не лезут. Это, может, на Древней Руси челом били, а тут положено перед каждым прыщом на ровном месте на колени бухаться. И ничего не поделаешь: сие есть обычай, освященный дремучими и темными веками. Но вскоре Дмитрию стало смешно: к чему пыжиться, раз уж назвался шлангом?
Коленопреклоненный, он развернул на земле платок с подношением. Лишь после этого юз-баши лениво скользнул по нему глазами. И задержал взгляд на плече Дмитрия, где красовался значок десятника…
– Где ун-баши Мансур? – пролаял сотник.
– Убит, – кратко ответил Дмитрий, косясь на Арслана.
– Убили десятника, – поспешил поддакнуть тот.
– Угу, – буркнул юз-баши и махнул в воздухе куском мяса.
Дмитрий молча ожидал продолжения.
– Ты десятник? – юз-баши ткнул обломанным ногтем в плечо Дмитрия, где висел значок.
– Мансур дал, – ответил Дмитрий. – Сказал: “Ты – ун-баши”. Потом умер.
Сотник оторвал зубами кусок, не торопясь прожевал и проглотил.
– Все согласны?
– Все, – ответил за Дмитрия Арслан и ткнулся лбом в землю. За этим он и пошел вместе с Дмитрием: подтвердить, что десяток согласен принять его главенство.
“А вот этого ты хрен от меня дождешься, – подумал Дмитрий, глядя на сотника. – Лбом о землю я тебе бить не буду”.
Сотник залез пальцами в рот, вытащил застрявшую между гнилых и редких зубов жилу и выплюнул. Потом издал громкий щелчок языком. Из-за его спины вынырнул молодой нукер, поднял платок с бакшишем и с поклоном поднес сотнику. Юз-баши с задумчивым видом перебирал серебряные украшения, среди которых затесалась пара литых золотых браслетов. Наконец довольно улыбнулся и приказал нукеру:
– Убери.
Молодец унес платок в палатку. Сотник, громко сопя, жевал мясо и безмолвствовал, раздумывая. Зачем Мансур отдал значок чужаку? Воин он, спору нет, хороший. Отличный воин. Для десятника в самый раз. Но…
Желаддин еще раз взглянул на солдата, пришедшего вместе с Гулем. Все согласны… Сотник засопел и почесал ягодицу, приподняв зад над кошмой. А кто теперь присматривать за Гулем будет? Кто будет держать за него ответ перед сотником? За Гулем сам эмир велел приглядывать. Мол, когда понадобится, призову и спрошу. Он, эмир, спросит, а ему, Желаддину, у кого теперь спрашивать? Жаль Мансура, верный пес был… Верный и молчаливый. Кому поручить теперь быть соглядатаем? Послать другого…
– Хорошо, – наконец сказал сотник. – Ты – ун-баши, Гуль.
Он был не слишком доволен собственным решением: а вдруг эмир скажет, что Желаддин-бек поступил неправильно? И вместо обещанной награды получит Желаддин-бек эмирский гнев… Но по справедливости… Воин-то Гуль отменный… Кто сам не трус, тот и в других храбрость ценит. Нет, пусть будет ун-баши. Может статься, удача сама в руки летит. Эмиру же скажет, что поступил по справедливости… Да, пусть будет.
Дмитрий кивнул. Со стороны его кивок выглядел, как краткий поклон в стиле японских самураев.
Сотник остановил на нем ленивые глаза.
– Плохо кланяешься, – с затаенной угрозой сказал он.
Дмитрий приложил правую руку к сердцу и наклонил торс чуть ниже.
– Хорошо бьюсь… – произнес он.
На физиономии сотника, появилось задумчивое выражение. В вечерних сумерках смуглая, продубленная физиономия юз-баши, освещаемая неровным светом пламени костра, казалась маской, грубо вырезанной из темной древесины. Узкие раскосые глаза, плоские скулы и редкие, вислые усы только усиливали сходство. И так же, как деревянная маска, лицо сотника, казалось, не имело никакого выражения.
Дмитрий смотрел юз-баши прямо в лицо. Взгляд его был холоден и равнодушен. Никаких эмоций.
Юз-баши захохотал, раскачиваясь всем телом.
– Хорошо сказал, – похвалил он.
Дмитрий понял, что сотник расценил его ответ, как шутку. Шутка ему понравилась. Ну и ладно. Он тоже растянул губы в улыбке.
Юз-баши снова прищелкнул языком. Молодой нукер был тут как тут.
– Вина ему, – велел сотник.
Это была большая честь, что означало: Дмитрий угодил сотнику подарком. А на бакшиш полностью пошла последняя добыча Мансура вкупе кое с чем из его заначки.
Нукер нацедил из бурдюка объемистый кожаный кубок и подал Дмитрию. Он поднял кубок над головой и произнес по-русски:
– Ну что ж… Будь здоров, начальничек.
И залпом осушил кубок. Узкие глаза юз-баши сузились до щелок.
– Что ты сказал? – спросил он подозрительно.
Дмитрий слизнул языком оставшиеся капли вина с верхней губы. Понимал он лучше, чем говорил, но все равно и то и другое пока через пень-колоду.
– Мой язык… – пояснил он. – Ты воин… Умный… Сильный… Тебе спасибо.