Нулевой номер
Шрифт:
– Ну а фашистские бонзы, которые с ним были до конца?
– Ну так а бонзы приняли весь этот балаган, чтобы позволить начальнику скрыться. Добежать до англичан. Тогда, по их ожиданиям, он смог бы спасти и себя, и их самих. Ну, самые фанатичные думали, может, сопротивляться до конца… И им тоже нужна была символическая фигура, чтобы сплотить и сорганизовать жалкую горстку уцелелых бойцов. Можно, в частности, предположить и такой вариант: Муссолини с самого начала был и остается в машине с двумя-тремя самыми преданными, остальным же не позволено приближаться, и они видят его издалека, то есть видят кого-то в темных очках. Не знаю, как уж там это было. Но не суть. Предположение о дублере, исключительно оно одно, объясняет, почему же псевдо-Муссолини не стал видеться со своей женой и детьми в Комо. Не было возможности доверить секрет подмены целому большому кругу, зная многочисленность
– А Петаччи?
– А вот это самое трогательное: она торопится к дуче, думая, что это он, что она увидит его. И тут ей кто-то сообщает по секрету, что от нее требуется делать вид, будто тот дублер и есть Муссолини. Делать вид, чтобы все окружающие поверили. Делать вид до границы. Дальше уж она сможет ехать куда пожелает.
– Да, но в развязке драмы она же цепляется за дуче и хочет умереть с ним?
– Это по рассказу полковника Валерио. Дальше… ну представим… тот дублер со страху наделал в штаны и стал орать, что он совершенно не Муссолини. Что за плакса, с отвращением говорит Валерио. Да и врун к тому же. Будь мужчиной. И начинает стрелять.
Петаччи не имела причины признаваться, что она называла любовником первого встречного. Ну и кинулась обнимать его, чтоб придать убедительность сцене. Ей и в голову не могло прийти, что Валерио застрелит за компанию и ее. И вдобавок, кто знает… Женщины по природе истерички… Она, может быть, осатанела, и Валерио, не зная, как ее усмирить, пустил в ход автомат.
А то еще могло случиться и вообще совершенно по-иному. Валерио, когда он понял, что пленники его – подмененные… он, посланный расстреливать Муссолини, он, избранный из множества итальянцев, что он должен был делать? Отказаться от этой ни с чем не сравнимой миссии? Ну, он… уже в собственных интересах… доиграл роль до конца. Если дублер похож на своего прототипа в живом состоянии, то, конечно, будет похож и в мертвом. Э! Кто сможет выступить с опровержением? Комитету нужен труп: труп вот вам. А когда вынырнет где-нибудь настоящий Муссолини, о нем-то и можно будет утверждать, будто он – копия.
– Да, а что с ним? С настоящим Муссолини?
– Это та часть дела, которую еще предстоит обмозговать. Нужно найти объяснение, куда ему удалось укрыться и кто ему помог. Попробуем пока навскидку. Англо-американцам не хочется, чтобы Муссолини был захвачен партизанами, потому что он владеет секретами такого рода, которые могут удивить всех, например что он вел тайную переписку с Черчиллем. Эти его шашни уж и сами по себе могли вызвать настоящее потрясение в народе. А тут еще освобождение Милана: в стране началась самая настоящая гражданская война. Беда не только в том, что русские стояли уже почти в Берлине и завоевали уже почти пол-Европы, но и в том, что большинство партизан в Италии были закоренелые коммунисты, вооруженные до зубов. Они только и ждали, что прихода русских. Пятая колонна. Готовились передать русским Италию. Поэтому ясно, что союзники, по крайней мере американцы, должны были подготовить хоть какое-нибудь сопротивление этой советской революции и в этих целях задействовать ветеранов фашизма. Разве они не спасали нацистских ученых, фон Брауна, и не ввозили их в Америку для космических опытов? Американские спецслужбы всегда работают без комплексов. Муссолини, превращенный в безвредное существо, в один прекрасный день, они понимали, мог оказаться даже и полезным. Значит, его следовало перевезти куда-нибудь подальше от Италии и, как уж сказано, заморозить на некоторое время в каком-нибудь спокойном месте.
– А как?
– Боже мой, как! Ну кто встрял в это дело, чтобы не доводить стороны до крайностей? Архиепископ Милана, кто же еще! Он действовал по указке Ватикана. Кто помог множеству нацистов и фашистов убежать в Аргентину? Ватикан! Вот теперь вообрази. На выезде из архиепископского дворца в машину Муссолини подсаживают дублера. А сам Муссолини на машине поскромнее уезжает в замок Сфорца.
– Почему в замок?
– Потому что из архиепископата до замка Сфорца по прямой, мимо Домского собора, Кордузио и по улице Данте на машине всего только пять минут. Гораздо быстрее и удобнее, чем ехать в Комо. Не станешь спорить? Под замком имеются разветвленные подземелья. Одни хорошо разведаны. Другие забиты мусором. В некоторых подвалах в последние месяцы войны размещались бомбоубежища. Так вот, имей в виду, многие документы рассказывают нам, что в былые века под замком Сфорца были и подземные лазы, и туннели. И настоящие галереи, уводящие от герцогского замка в разные точки города. Один такой туннель существует до сих пор, хотя вход в него нет возможности найти. Беда в грунтовых завалах. Но он существовал. Он вел от замка к монастырю Санта-Мария-делле-Грацие. Там Муссолини прятали несколько дней. Как раз в то время, когда партизаны его ловили на севере и толпа рвала в клочья его двойника на площади Лорето. А как только страсти в Милане поутихли, машина с номерами государства Ватикан приехала за Муссолини ночью. Дороги тогда были не то что сейчас, от одного священникова дома до другого, от монастыря в монастырь… Кто знает через сколько дней его наконец доставили в Рим. Муссолини внырнул за ватиканскую стену, а что было дальше, ты можешь догадываться сам. Или остался в Ватикане, вполне возможно – переодетый дряхлым кардиналом, или… с ватиканским паспортом, как монах-мизантроп с бородой из-под опущенного капюшона, отплыл на каком-нибудь из многочисленных кораблей в далекую Аргентину. И там дожидается, не исключено, до сих пор.
– Дожидается чего?
– Об этом я тебе сообщу в будущем. Гипотезу еще предстоит развить.
– Но чтоб ее развивать, гипотезу, требуются же доказательства…
– Ну, они будут через несколько дней. После того как я кончу изучать архивы и газеты того времени. Завтра двадцать пятое апреля, роковая дата. У меня встреча с тем, кто об интересующем меня времени знает все. После этой встречи я докажу, что повешенный на Лорето труп не был Бенито Муссолини.
– Ты разве не должен был закончить статью о бардаках?
– О бардаках я знаю столько, что успею накатать всю статью за два часа вечером в воскресенье. Ну, спасибо, что меня выслушал. Просто необходимо было с кем-нибудь поделиться.
Мне пришлось опять-таки за него заплатить. Но, честно говоря, он свое угощение полностью отработал.
Вышли. Он оглянулся и потом поспешил куда-то, держась под стенками, будто опасаясь неведомо чьей слежки.
Глава X
Воскресенье, 3 мая
Браггадоччо был явно безумен. Но окончательно судить я не мог: недоставало самой колоритной части рассказа. Я решил подождать с выводами. Пусть оно будет и выдумано напрочь с начала до конца, но сюжет все же, что ни говори, лихой. Поглядим, разберемся, а уж потом решим, как относиться к сумасшедшей версии.
Размышляя о безумии, я коснулся в мыслях и предполагаемого аутизма Майи, как будто меня интересовала ее психология. Теперь я знаю, что меня интересовало в ней совершенно не то.
После работы я повел ее домой и не остановился в воротах, а вошел во двор вместе с нею. Под небольшим навесом смирно стояла красненькая ржавая «чинквеченто».
– Двадцать лет, но замечательно ездит. Ее только надо время от времени подкручивать. Но тут рядом механик, у которого даже есть старые запчасти. В настоящий порядок ее привести – нужно целое состояние. И она тогда будет антиквариат. Коллекционеры покупают их за дикие деньги. Я ее держу, чтоб ездить на озеро Орта. У меня там, представь себе, дача. Мне досталась от бабки чудная хижина на холме, продать ее вряд ли возможно, но я там все чудно оборудовала, печка есть, телевизор есть, хотя, как ты понимаешь, черно-белый. Из окна видно озеро и остров Святого Юлия. Это мой рай в шалаше. Езжу туда по выходным. Регулярно. Кстати, вот в этот уикенд хочешь поехать? Давай в воскресенье утром, потом я тебе что-нибудь состряпаю, готовлю я неплохо, а к ужину вернемся в Милан.
Утром в воскресенье в машине Майя сказала:
– Видел? Вот уже разваливается, а ведь она совсем недавно была такая крепкая, краснокирпичная…
– Она кто?
– Да станция обходчиков, по левой стороне проехали только что.
– Слушай, ну это невозможно. Если она по левой, то ее видела только ты, я могу видеть дорогу по правой. В этом гробу для новорожденных, чтобы увидеть хоть что-нибудь, что по левому борту, нужно навалиться на тебя и высунуть голову в окошко. Неужели же непонятно, что мне технически невозможно видеть что-либо слева?
– Да что ты говоришь, – сказала она, как будто услышала что-то остроумное.
Тогда я решил довести до нее, что у нее какой-то странный бзик.
– Ну что ты, ей-богу, – отвечала она с легким смехом, – я просто воспринимаю тебя как защиту и опору, поэтому мне уж и кажется, что ты думаешь и знаешь то же, что и я.
Я заволновался. Не хотелось, чтобы она думала, что я думаю то же, что она. Это как-то выходило чересчур интимно.
Но, однако, меня объяла и какая-то нежность. Майя казалась мне беззащитной, Майя упрятывалась в собственное мысленное пространство, не желая учитывать, что происходит в пространстве у других, ранивших ее когда-то… В общем, нечто в подобном роде. Именно мне была отведена доверенная роль, и, не умея или не желая проникнуть в мой мир, Майя уверила себя, будто я способен проникать в ее собственный.