Нумерация с хвоста. Путеводитель по русской литературе
Шрифт:
Вряд ли правомерно сказать: «Пелевин в „П5“ предлагает своим читателям сыграть в „ультимативной игре“ с режимом контрпродуктивно», но факт тот, что сам Пелевин именно так и поступил: «П5» – это отказ быть писателем-проституткой, делать за деньги то, что от него требуют клиенты, отказ «сохранять рациональность»; отказ играть отведенную кем-то еще роль в фальшивой реальности, которую те, кому это выгодно, выдают за лучшую из возможных.
Та же история про отказ изложена и в «Ассасине» (вещь в литературном отношении гораздо более тусклая, но тематически – примыкающая к первым двум повестям).
В «Кариатидах», наконец, есть самое главное, специфически «пелевинское», то, за что ты любишь этого автора: «музыка», таинственный голос, говорящий сердцу о «хрустальной чистоте», о том, что красота и гармония существуют, но они недостижимы; пронзительная грусть от того, что мир, куда
Например, придумывать для своей книги глупую шутку «Реклама этой книги запрещена цензурой», видеть, как над Тверской висят растяжки – «Первые пятьдесят получат подпись Пелевина», читать о слухах, будто ты несколько лет назад заключил с «Эксмо» кабальный договор, по которому обязан выпускать по книжке в год во что бы то ни стало, превращать свою книжку в цыганскую кобылу, облепленную шутовскими выкриками – «Зачищены три олигарха!», «Правда жизни в каждом слове!», «Предупреждение: книга написана с применением технологий боевого НЛП»; ну да, иногда, чтобы сломать потребительский шаблон, фокуснику приходится вести себя бесстыдно.
Бесстыдно, но не бессовестно; что касается самих текстов, то никто никого не обманывает: «музыка», «яркое», «светлое» и «чистое» никуда не делось. А если кто-то в самом деле считает, что «П5» – самоповтор, то сравните его, например, с «Сахарным Кремлем» Сорокина – просто чтобы понять, чем отличается тошнотворное самоклонирование от верности собственной манере.
Все пелевинские вещи, без единого исключения, становятся с годами лучше; мало в жизни найдется удовольствий, похожих на перечитывание «Синего фонаря» или даже «Generation П», которому когда-то все кому не лень клеили ярлык «роман-однодневка»; пелевинские тексты имеют свойство дозревать – а может быть, это ты до них дозреваешь.
Андрей Волос
«Победитель»
«АСТ», Москва
Если раньше слово «Афганистан» было синонимом богом забытого места, вызывавшего интерес в лучшем случае у Александра Проханова, то чем дальше, тем больше людей осознают, что эта точка на карте – нулевой километр в системе исторических координат нового времени, ключ к интерпретации многих событий, которые произошли за тысячи километров оттуда. Вокруг дерева в центре Кабула вьются уже десятки авторов самых разных национальностей, от Халеда Хоссейни («Бегущий за ветром») до Пако Аррайи («Афганская бессонница»); и нет ничего удивительного, что в какой-то момент мы обнаруживаем под ним романиста Андрея Волоса, чей интерес к южному материалу обусловлен обстоятельствами его собственной биографии (если вы помните его десятилетней давности «Хураммабад», книгу про исход русских из Таджикистана).
Старший лейтенант Александр Плетнев слишком хорош для антитеррористического подразделения КГБ, где он служит. После очередной оплошности (комический эпизод в начале романа), вызвавшей неадекватное раздражение у начальства, его перебрасывают в Афганистан, и там он принимает участие в штурме дворца узурпатора Амина (длинная, сложная, очень сильная боевая сцена); именно после этой спецоперации СССР вводит в Афганистан «ограниченный контингент». Тем временем – речь о 1979 годе – Германа Бронникова, лояльного совписа, автора эпопеи о металлургах «Хлеб и сталь», таскают на допросы по поводу публикации в эмигрантском журнале «Континент» отрывка из романа, который он сочиняет «в стол». Главная героиня этого романа – недавно умершая бронниковская тетка, прожившая страшную жизнь дочери раскулаченного крестьянина, прошедшая плен и лагеря. Среди прочего там тоже возникает тема Афганистана – оказывается, еще в 1929-м советские войска по просьбе тогдашнего падишаха уже входили в эту страну.
На любой текст, подписанный Волосом, можно вешать табличку «основано на реальных событиях»; перед нами писатель из тех, кто моделирует романную вселенную ради того, чтобы разобраться с тем, что на самом деле произошло в реальном мире. Андрею Волосу удалось показать – очень убедительно, в деталях – как именно СССР втянули в эту авантюрную и явно бесперспективную войну, как нас заманивали туда на протяжении всего XX века и как вторжение в конце концов срикошетило в обратную сторону. Чтобы решить эту задачу, Волос пошел на экстраординарные меры – реконструировал несколько заседаний Политбюро, на которых обсуждалась целесообразность интервенции, сцену столкновения маршалов Устинова и Огаркова; это рискованный способ добывать правду – но он сработал, и мы увидели, как все было: в принятии решения сыграл роль не какой-то один
Андрей Волос написал хороший роман – если вы не имеете ничего против жанра романа-эпопеи, против чересчур положительного главного героя, против того, что в романе могут быть воспроизведены диалоги Луначарского с его шофером, Брежнева с Андроповым и даже иностранцев – американского посла с американским же резидентом, мистера Роджера и мистера Джеймса соответственно.
Некоторые сюжетные линии, особенно флешбэки в 1929 год, дают повод обвинить автора в злоупотреблении читательским временем, однако в целом «Победитель» очень легко читается; приятно наблюдать, когда человек делает работу хорошо, знает правила и умеет играть по ним. В «Победителе» большая история удачно соотносится с малой; здесь узнаваемые типы, а герои, даже третьестепенные, все сплошь «с психологией»; есть точные детали, есть напряженные сцены, есть живые диалоги, есть удачно соблюденный баланс пафоса и юмора, есть своя интонация, есть дух эпохи (странная комбинация маразма, величественности, подлости и ощущения, что точка невозврата пройдена), есть техника сюжетосложения (если друг дарит герою нож и тот забывает заплатить за него символическую монетку, то, будьте уверены, без последствий не обойдется), есть красивая композиционная рифма (комическое столкновение с властью в начале – драка Плетнева с ментами, попытавшимися задержать его как грабителя, – и столкновение с дознавателем, которое ломает Плетневу жизнь окончательно, в финале), есть второе дно (символическое значение многих сцен, которое упущенные ключи, упражнения в рикошете – становится понятным только после неожиданного финала), есть даже нечто вроде «философии» (в американском смысле этого термина, то есть некая туманная мораль: спецслужбы, призванные защищать свой народ, парадоксальным образом обязаны участвовать и в его уничтожении, и судьба тех, кто не понял этого закона, не может не быть трагичной; победителей именно что судят). У романа множество достоинств, которые трудно отрицать даже тем, кто уверен, что классическая форма и реалистический метод годятся в лучшем случае для конструирования литературного сериала. Есть, разумеется, и издержки метода – особенно заметные в авторской манере активировать новых героев: «Бронников сидел за столом и смотрел в окно». «Министр обороны Устинов сидел за столом под портретом Брежнева и изучал документы». «Хафизулла Амин сидел за столом, положив ладони на подлокотники». «Генерал-лейтенант Астафьев, направленец ГОУ Генштаба, сидел на заднем сиденье второй из двух черных посольских „Волг“ рядом с генерал-полковником Огневым, Главным военным советником в Афганистане, и смотрел в окно». «Файз Мухаммад катиб, сын Саид Мухаммад Могола, известный под прозвищем Хазараи Махаммад хаджа, сидел за столом небольшого номера гостиницы „Националь“, развернув перед собой тетрадь, открыв чернильницу и положив несколько перьевых вставочек в кожаном пенале».
Явная идентичность зачинов может показаться анекдотичной, однако ж философия любого архаиста, в сущности, сводится к мудрости «лучше за рупь лежать, чем за два бежать»: в самом деле, чего экспериментировать, если эффективность проверенных методов очевидна? В конце концов, не существует же никакого официального запрета начинать эпизод с формулы «Х. сидел за столом и смотрел в окно». Не существует и табу на сам тип романа, который кому-то может показаться набором жанрово-композиционных клише; это несправедливо – скорее перед нами случай, когда вместо приговора «клише» уместнее пользоваться определением «классическая форма».
В «Победителе» главные герои – Плетнев и Бронников – как ни выглядывают в окошко, так друг друга и не видят; должно быть, встреча произойдет в продолжении (мы сказали уже, что этот роман только первая часть будущей трилогии?). И вот тут манера А. Волоса искать свое счастье на хоженых дорогах и заявка на «широкую панораму российской истории» позволяет сделать небольшой прогноз: пожалуй, если мы будем караулить героев где-нибудь в окрестностях Белого дома в октябре 1993-го, то вряд ли ошибемся.
Олег Журавлев
«Соска. Синоптический детектив»
«ОГИ», Москва
Степан – бывший мент, ставший писателем, но иногда помогающий своему прежнему начальнику распутывать наиболее головоломные происшествия. «Расследование» происходит в пародийно холмсианском стиле: едва выслушав условия задачи, Степан моментально восстанавливает цепочку событий, ставшую причиной преступления. Ватсону-майору остается только приговаривать: «Степа, а ты понимаешь, что это ненормально», «ты похож на поехавшего по фазе Пуаро», «мозг твой устроен не как у нормальных людей».