Нувориш
Шрифт:
В конце концов все утряслось: глаза у девушки просохли, а Григорий обрушил на нее очередную порцию заверений в любви.
А затем Григорий совсем расчувствовался: узнал, что через день из Лижина в направлении Ребровицы предстоит продвижение контейнеров с видеотехникой, южнокорейскими компьютерами и принтерами, а также стиральными машинами «Вятка».
На радостях Коляда выложил девчушке еще пятьдесят тысяч. Леся отказывалась, но удалось уговорить ее. Он сразу из Лижина позвонил Ивану Павловичу, сообщил приятную новость. Он не имел права терять ни
И вот сейчас направлялись к Ребровице.
Вчера Иван Павлович вместе с Колядой уже были в местечке. С начальником станции встретились на лесной полянке, вдали от любопытных очей. Как и было условлено, тот приехал сам – за рулем потрепанного «Москвича». Бросил завистливый взгляд на «девятку» Луганского, но тот этого вроде бы не заметил. Лежал, раскинув руки на одеяле возле расстеленной прямо на траве скатерти, заставленной едой. Афанасий Трофимович уселся рядом и, повертев бутылку коньяку, заявил:
– Богато живете.
– И ты будешь богатым, – лениво процедил Луганский и добавил. – Если станешь меня слушать.
– А я не против, – блеснул глазами Афанасий Трофимович. – Каждого красивая жизня устраивает.
Иван Павлович подал ему бумажку.
– Вот номера контейнеров и вагонов, которые следует задержать.
– Что в них?
– Не все ли равно. Конечно же, не кирпич.
– Интересно.
– Много будешь знать…
– И то правда, – согласился начальник станции. – Поставим эшелон в Ребровице на крайний путь.
– Нежелательно. Лучше километров за пять от поселка.
– Ну, если на разъезде, то на сто тысяч больше.
– Согласен.
В глазах Афанасия Трофимовича вспыхнул жадный огонек. Чуть подумав, он сказал:
– Значит так, эшелон до станции не дойдет. Поставлю за семь километров на разъезде, устраивает?
– Вот это настоящий мужской разговор.
– Выходит, с вас триста и еще сто.
– Лады.
Афанасий Трофимович, откупорив коньячную бутылку, налил себе полный стакан.
– Милиции не боишься? – не без иронии поинтересовался Луганский.
– Тут все свои люди.
– Но ведь сам можешь в столб врезаться.
– Не боись… Мы привычные, для нас что стакан, что два…
Афанасий Трофимович вылакал коньяк, закусил, демонстрируя интеллигентность, долькой лимона. Лишь потом разорвал пополам жареную курицу и стал разделываться с ней, сопя от удовольствия.
У Коляды тоже проснулся аппетит. Григорий многозначительно взглянул на Ивана Павловича, тот кивнул, подтверждая, что сам поведет машину, и Григорий налил себе полстакана. Остальное, без доли смущения, допил Афанасий Трофимович. Григорий думал, что от двух стаканов начальник станции хоть немного захмелеет, однако Афанасий Трофимович, видно, и в самом деле был крепко приучен к спиртному: смотрел на сотрапезников вполне осмысленно, язык у него не заплетался, лишь глубоко поставленные глаза потемнели, лицо стало красным, а на лбу выступили капли пота.
Афанасий Трофимович дожевал курицу, поел вареной картошки с кусками свинины и острым томатным соусом, скользнул взглядом по дипломату Луганского и заявил:
– Час расплаты настал.
– Двести сейчас, остальные после дела, – предложил Иван Павлович, правда, не очень решительно.
– Нет, сразу.
– А ты, Афанасий Трофимович, жадный. Еще неизвестно…
– Не боись, вагоны ваши простоят всю ночь. Как и договаривались. Что с ними станете делать – меня не касается.
– А если тебя попрут из начальников?
– Во! – скрутил фигу Козуб. – Разве я за вагоны отвечаю? Это дело нашей милиции – с бандитами расправляться.
– Нехорошие слова говоришь.
– А как вас величать? Господа-разбойнички?
– Ну вот, значительно лучше, – ухмыльнулся Иван Павлович. – Не так оскорбительно. – Раскрыл дипломат. – В каждой пачке – по пятьдесят. Тысячными купюрами.
Он бросил первую пачку Козубу, тот ловко поймал ее налету, надорвал и стал считать.
– Ты смотри!.. – не поверил своим глазам Иван Павлович. – Да все в ажуре, неужели собираешься пересчитывать?
– Верить – верю, но и проверить не помешает. Афанасий Трофимович считал внимательно, шевеля губами и причмокивая языком: все сошлось, другие пачки он затолкал, уже не проверяя, во внутренние карманы пиджака, с сожалением посмотрел на еще одну коньячную бутылку, но, видно, практическая жилка взяла свое – поднялся и предложил:
– Следуйте за мной. Покажу тот разъезд.
Они плутали пыльными грунтовыми дорогами и через четверть часа остановились у переезда.
– Здесь, – указал царским жестом Афанасий Трофимович, – здесь и будет стоять эшелон с контейнерами.
Луганский осмотрелся.
– Гениально, – одобрил. – Голова у тебя, Афанасий Трофимович, еще и в самом деле варит.
И правда, тут можно было подъехать к самой железнодорожной насыпи и, опорожнив контейнеры, раствориться в темноте.
Козуб помахал им рукой.
– Покедова, мальчики. У меня еще дела… Звоните, не забывайте.
«Москвич» дернулся, выпустив тучу сизого дыма, развернулся и исчез за поворотом. Луганский проводил его затяжным взглядом и сказал раздраженно:
– Вот уж скряга. Скупердяй чертов.
– Осуждаете?
Иван Павлович покачал головой.
– Да нет. Не был бы скрягой, хрен бы с ним договорились.
Не скажите: ведь триста пятьдесят кусков…
– Окупятся. Если твоя девка не нахомутала.
– Она не дура. Да и свою долю отхватила.
– Сто кусков – смешно.
– А моя любовь!.. Она, знаете, чего стоит!
– Твоя любовь, Гриша, и на трояк не потянет.
– Не забывайте о моральных издержках.
– Разве что.
Вспоминая нынче тот вчерашний разговор, Коляда подумал, что можно было содрать с Ивана Павловича штук тридцать за моральный ущерб, а он уложился тогда в значительно меньшую сумму – выходит, они квиты.