Нужная вещь
Шрифт:
Проблемы были очевидны. Во-первых, проект «Меркурий» являлся гражданской программой; во-вторых, ракета, способная вывести капсулу на орбиту, еще не была разработана НАСА; в-третьих, полетом — по крайней мере в том смысле, что вкладывали в это слово летчики, — тут и не пахло. Капсула «Меркурия» — не корабль, а консервная банка. Мало того, что о полете и речи не шло, — не было даже окна, чтобы выглянуть наружу. Даже люка, из которого можно было по-человечески вылезти: требовалась целая толпа работяг с гаечными ключами, чтобы выбраться наружу. Настоящая консервная банка. Представьте себе: вы отдали проекту два-три года, а потом он потерпел фиаско. А такое вполне возможно, потому что система «ракета плюс капсула» появилась совсем недавно и не была как следует доработана. И любой пилот, бывавший на собраниях Общества летчиков-испытателей, где показывали фильмы о великих идеях, которые так и не вышли из экспериментальной стадии, представлял, что это значит. Например, «Си Дарт», десятитонный
Они говорили долго. В отличие от двадцативосьмилетнего Конрада Ширре в его возрасте было что терять. Но каждый офицер знал, что всегда может рискнуть своей карьерой во флоте и втянуться в то, что с некоторым сарказмом называли «новаторством».
С самого начала Джордж Лоу и другие важные лица НАСА опасались, что пилоты отреагируют именно таким образом. Но результаты оказались просто изумительными. В понедельник, 2 февраля, они проинструктировали тридцать пять летчиков-испытателей, в том числе Конрада, Ширру, Ловелла и Шепарда, а в следующий понедельник — еще тридцать четыре. Из этих шестидесяти девяти человек пятьдесят шесть захотели стать астронавтами. Теперь добровольцев было столько, что не потребовалось даже вызывать остальных, кто отвечал требованиям, — их оставался сорок один человек. Зачем беспокоиться? У них уже есть пятьдесят шесть высококвалифицированных добровольцев. Более того, эти парни, похоже, настолько заинтересовались проектом, что в НАСА решили обойтись семью астронавтами вместо двенадцати.
Пит Конрад в конце концов записался добровольцем, как и Джим Ловелл. На самом деле так поступили все, кто находился в той комнате в мотеле, за исключением Уолли Ширры, самого недоверчивого. Почему они так поступили? Хороший вопрос. Несмотря на все сомнения, дискуссии, возможные препятствия карьере, взвешивание всех «за» и «против», никто из них не смог бы дать ясный ответ. Дело было вовсе не в логике. Каким-то образом во время инструктирования в Пентагоне Силверстайн и Лоу нажали на правильные кнопки. Словно они заранее знали, как установить контакт с летучим жокеем.
«Высочайшее национальное значение»… «рискованное предприятие»… «строго добровольная основа»… дело настолько рискованное, что «если вы откажетесь, это не будет использовано против вас»… И все они подсознательно получили импульс в солнечное сплетение. Им представили опасное задание времен холодной войны. А каждый профессиональный военный четко знал правило: никогда не отказывайся от боевого задания. К тому же речь шла о первом человеке в космосе. Первый человек в космосе! Что ж… а вдруг получится? Асы из Эдвардса, при их положении, могли себе позволить свысока поглядывать на весь проект. Но в душах остальных летучих жокеев, приехавших в Пентагон, зазвучал другой мотив, который пересилил все логические опасения за карьеру: я не должен остаться позади.
Это чувство подкреплялось и реакцией общественности. Как только первая группа пилотов прошла инструктаж, новость о том, что НАСА ищет астронавтов для «Меркурия», просочилась в прессу. С самого начала репортеры и телевизионщики говорили об этом с благоговением. Это было благоговение перед смертельно опасным мероприятием. Вопрос о том, будет ли астронавт пилотом или всего лишь подопытным кроликом, никогда не ставился, по крайней мере в печати. «Они действительно ищут тех, кто полетит в космос на ракете?» — вот единственный вопрос, относящийся к делу. Почти всем, кто следил за усилиями НАСА по телевидению, шансы на успех полета казались абсолютно ничтожными. Прошло уже четырнадцать месяцев с тех пор, как администрация Эйзенхауэра решила предать гласности свои попытки догнать русских, но люди видели, что ракеты на мысе Канаверал и на острове Уоллопс либо самым постыдным, хотя и немного смешным, образом взрывались на пусковых установках, либо по безумным траекториям летели вместо открытого космоса к центру Орландо — в этом случае их взрывали с помощью дистанционного управления. Конечно, взрывались не все ракеты, оставались еще небольшие спутники — настоящие «апельсины», как со своим сочным деревенским юмором любил выражаться Никита Хрущев, по сравнению с тысячефунтовыми «Спутниками» с собаками и другими подопытными животными на борту, которые выводил на орбиту могущественный «Интеграл». Да, похоже, американцы преуспели только во взрывах. Ракет было много — «Атлас», «Навахо», «Литтл Джо», «Юпитер», — но все они взрывались.
Конрад, Ширра и другие летчики-испытатели, конечно, иначе смотрели на все эти выпады прессы. По телевидению показывали самые рядовые испытания. При испытаниях прототипов самолетов двигатели тоже взрывались, что же говорить об испытаниях совершенно новой системы силовой установки, такой как реактивные или ракетные двигатели. Взрыв случился, например, в Мьюроке, при испытании двигателя второго по счету американского реактивного истребителя ХР-80. Но, как правило, человека не сажали в машину, если двигатель не был доработан до определенной степени надежности. Обычные случаи при испытаниях больших ракетных двигателей, таких как «Атлас» и «Навахо», освещали по телевидению как страшные провалы. Между тем речь не шла об основных, базовых двигателях. Ракетные двигатели, применяемые в проекте «Х-1» и во всех последующих проектах серии «X», использовали те же самые базовые силовые установки, то же самое топливо — жидкий кислород, — что и «Атлас», «Юпитер» и другие ракеты НАСА. Так что ракеты серии «X» неизбежно должны были взрываться на экспериментальной стадии, однако в конце концов стали бы вполне надежными. Не было случаев, чтобы ракетный двигатель взорвался под пилотом в полете, за исключением одного. Скип Зиглер погиб, когда его Х-2, еще прикрепленный к самолету-носителю В-50, взорвался. Пилотам, пережившим трудные времена в Пакс-Ривер или Эдвардсе, трудно было представить больший риск, чем при испытаниях реактивных истребителей серии «Сенчури». Достаточно просто подумать о таких зверюгах, как F-102, или F-104, или F-105…
Когда Пит рассказал о проекте «Меркурий» Джейн, она обрадовалась. Она была двумя руками за! Если он хочет стать астронавтом, то должен добиться этого всеми средствами. Мысль о том, что Пит полетит в ракете НАСА, не приводила ее в ужас. Наоборот. Хотя она никогда не признавалась Питу, ей казалось, что это будет лучше, безопаснее и естественнее для него, чем продолжать испытывать высокотехнологичные реактивные истребители для флота. По крайней мере, на время обучения он оторвется от всего этого. Ведь космические полеты вряд ли опаснее, чем ежедневные испытания в Пакс-Ривер. А кто видел больше похорон, чем жены пилотов из группы № 20?
Альбукерке, где находилась Лавлейс-клиник, был грязным городком с глинобитными хижинами в высокогорной пустыне. Местечко не назовешь очаровательным, хотя черты мексиканской культуры чувствовались повсюду. Но профессиональные военные привыкли к непритязательному жилищу. Именно такие места в Америке они, особенно летчики, и населяли. Нет, всех раздражал вовсе не Лавлейс. Это была новая частная диагностическая клиника, которая, помимо прочего, проводила для правительства «аэрокосмическо-медицинскую» работу. Лавлейс-клиник основал Рэндольф Лавлейс II, служивший вместе с Кроссфилдом и Фликингером в комитете по подготовке к космическим полетам. Медперсоналом клиники руководил недавно вышедший в отставку генерал медицинской службы военно-воздушных сил, доктор А.Х. Швихтенберг. Для всех в Лавлейсе он был генерал Швихтенберг. Работа велась очень серьезно. Здесь проходили проверку физического состояния кандидаты в астронавты, после чего их отправляли на военно-воздушную базу Райт-Паттерсон в Дейтоне для психологического и стрессового тестирования. Все держалось в строжайшей тайне. Конрад прибыл в Лавлейс-клиник в группе из шести человек — опять-таки в плохо сидящих штатских костюмах и с ужасными часами: видимо, так пилоты намеревались смешаться со штатскими пациентами клиники. Их предупредили, что тесты в Лавлейсе и Райт-Паттерсоне будут гораздо более напряженными и серьезными, чем все, которые им доводилось проходить. Но не поэтому каждый уважающий себя летучий жокей сразу же начинал ненавидеть Лавлейс.
Военные пилоты были закаленными ветеранами медкомиссий, но в дополнение ко всем обычным составляющим полного медицинского осмотра врачи в Лавлейс-клиник изобрели целую серию новых тестов с ремнями, трубками, шлангами и иглами. Они обвязывали вам голову ремнем, прикрепляли поверх глаз какой-то инструмент, а затем засовывали в ухо шланг и накачивали в ушной канал холодную воду. От этого глаза просто вылезали на лоб. Не от боли, просто это было неприятно, сбивало с толку. Если вы хотели узнать, зачем все это нужно, то доктора Лавлейса в безукоризненно белых халатах говорили:
— Зачем вам это знать?
Но после одного теста Конрад почувствовал что-то странное. Его привели в комнату и привязали его руку ладонью вверх. Затем принесли страшную иглу, подключенную к электропроводу. Конрад вообще не любил иголок, а эта выглядела просто как чудовище. Иглу ввели в мышцу у основания большого пальца. Было чертовски больно. Конрад попытался спросить взглядом: что, черт побери, происходит? Но на него никто даже не взглянул. Они смотрели только на прибор. Провод от иглы вел к какому-то устройству вроде дверного звонка. Они нажали на зуммер. Конрад взглянул вниз, и тут его рука — его собственная рука! — начала сжиматься в кулак и разжиматься, сжиматься и разжиматься с огромной скоростью, быстрее, чем ему казалось возможным. Ничто — ни мозг, ни центральная нервная система — не могло остановить или хотя бы замедлить движение. Люди в белых халатах, с рефлекторами на голове провели за этим занятием чертовски много времени… Его рука… Они считывали показания прибора и что-то быстро чиркали на своих планшетах.