Нужная вещь

Вулф Том

Но зачем?

Когда репортеры и фотографы успокоились, люди из НАСА, военно-воздушных сил и военно-морского флота встали и рассказали о том, какие трудные тесты прошли в Лавлейсе и Райт-Паттерсоне эти семеро, — и опять ни слова не было сказано об их способностях или опыте как пилотов. И вопросы репортеров ничуть не способствовали этому. Первый поднявший руку журналист хотел узнать, что думают о происходящем жена и дети каждого пилота.

Жена и дети?

Большинство из них, в том числе Гас, отвечали на этот вопрос как типичные военные летчики. То есть говорили что-нибудь очень короткое, заурядное, отвлеченное и безопасное. Но когда очередь дошла до парня, сидящего слева от Гаса, — Джона Гленна, единственного представителя морской пехоты в группе, — произошло нечто

невероятное. Этот парень начал пускать в ход обаяние! Он произнес целую маленькую речь на эту тему.

— Не думаю, что мы смогли бы преодолеть все испытания, — сказал он, — если бы у нас не было хорошей поддержки дома. Моя жена относится к этому так же, как она всегда относилась к моим полетам. Если я хочу этим заниматься, она и дети поддерживают меня — на все сто процентов.

О чем, черт побери, он говорит? Не думаю, что мы смогли бы преодолеть все испытания… Да какое значение имеет отношение жены, если речь идет о возможности совершить гигантский шаг вверх по огромному зиккурату? О чем это он? А парень все продолжал в том же духе. Тут встал еще один репортер и попросил их рассказать о своих религиозных убеждениях (религиозных убеждениях?) — и Гленн снова выскочил вперед.

— Я пресвитерианин, — сказал он, — протестант-пресвитерианин, и действительно отношусь к своей религии очень серьезно.

Он начал рассказывать обо всех воскресных школах, в которых учился, обо всех церковных советах, где работал, и обо всей помощи церкви, оказанной им, его женой и детьми.

— Я вырос в убеждении, что все мы явились в мир с более-менее равными шансами, и я по-прежнему верю в это. Всем нам даны определенные таланты и способности. И каждый из нас должен использовать их наилучшим образом. Думаю, что если мы будем делать это правильно, то Высшая сила пошлет нам нужные возможности и мы будем жить так, как следует.

О боже! Парни стали оборачиваться, чтобы посмотреть на этого летучего церковника рядом с Гасом. Они сидели в алфавитном порядке: Скотт Карпентер в одном конце стола, Дик Слейтон — в другом, а Гленн — посередине. Ну что можно сказать после этого человека и его речей о жене, детях, семье, воскресной школе и Боге? Что вам оставалось делать: признаться, что вы прекрасно можете обойтись и без них все это время, пока вам разрешают летать? Это было бы слишком неблагоразумно. (Зажги ореол — и лги!) Тем более что другие парни изо всех сил пытались поддержать игру в Бога и семью вслед за этим набожным пилотом морской пехоты Гленном.

Когда очередь дошла до Гаса, он сказал:

— Я считаю себя религиозным человеком. Я протестант и принадлежу к Церкви Христа. Я не принимаю активного участия в делах церкви, как мистер Гленн (именно так Гас его назвал), но все равно считаю себя добрым христианином.

Дик Слейтон сказал:

— Что касается моей веры, то я лютеранин и периодически хожу в церковь.

Один из флотских пилотов, Алан Шепард, заявил:

— Я не принадлежу ни к какой церкви, но регулярно посещаю саентологическую церковь.

И так далее. Это было мучительно.

Бог… Семья… Единственное, во что Гленн не втянул их всех, — это была Страна. Впрочем, нет, он позаботился и об этом. Он произнес милую небольшую речь и начал с того, как стоял на холме в Китти-Хок, в Северной Каролине, и выбирал между базами Орвилл и Уилбур-Райт. Он подбросил монетку, чтобы решить, на каком самолете начать летать, и точно так же поступил, когда собрался участвовать в первом космическом полете.

— По-моему, все мы очень счастливы, — сказал он, — потому что можем применить свои способности на пользу такого дела. (Конечно же, больше никто не сказал ни слова о способностях).
– Мы пренебрегли бы своим долгом, — продолжал Гленн, — если бы не постарались максимально использовать свои способности для дела, которое сейчас имеет такую важность и для нашей страны, и для всего мира. Иначе нашу страну ожидала бы ужасная судьба.

Этот парень постоянно зажигал свой ореол! Он умел красиво говорить, чего совершенно не умел Гас, но все же не казался болтливым или льстивым. Это был лысеющий и немного грубоватый обаятельный деревенский парень с очень светлыми волосами, веснушчатым лицом, вздернутым носом, светло-карими глазами и широченной улыбкой. У него было самое радостное лицо в десяти округах. Кроме того, он был одним из самых известных летчиков морской пехоты. Он воевал и во Второй мировой, и в корейской войне, получил много медалей, включая пять крестов «За отличный полет», а два года назад, в 1957-м, совершил первый трансконтинентальный беспосадочный перелет на сверхзвуковой скорости. Благодаря этому достижению его пригласили в телешоу «Угадай мелодию», где его партнером был певец Эдди Ходжес. Гленн лучился своей веснушчатой улыбкой и очаровал буквально всех. Вдвоем с Ходжесом они выступали в этом шоу несколько недель.

А что? Он мог быть и искренним, в конце концов. Кто знает, может, любой пилот, так часто посещавший воскресную школу и так активно занимавшийся церковными делами,

становился таким набожным. Возможно, он совершенно искренне говорил насчет жены и семьи, что делало его еще более редкой породой боевого летчика. Если бы кто-нибудь спросил Гаса — как сейчас, — был ли он верующим, хорошим семьянином и патриотом, то он ответил бы: да, я верующий, я хороший семьянин, я патриот. И самым искренним было бы заявление о патриотизме. Гас не преувеличивал, когда говорил, что с удовольствием прокатился бы на ракете «Меркурия» ради своей страны. Алан Шепард сказал то же самое, и не было ни тени сомнения в его искренности, так же как и в искренности Гленна, в какой бы форме он ни высказывался. Такими были боевые офицеры-летчики, парни, готовые безоговорочно встретиться лицом к лицу с опасностью! В этом для них заключалась такая радость, которую могли понять лишь очень немногие штатские. Да, Гас был патриотом, и сто его боевых вылетов, и его крест «За отличный полет» подтверждали этот простой и прекрасный факт. Ну а что касается семьянина… Он подразумевал, что был хорошим семьянином, но все же его карьера развивалась независимо от семейной жизни. Они с Бетти поженились в Митчелле сразу же после окончания средней школы. И с первого дня он начал сталкиваться с ситуациями, которые отдаляли его от супруги. Ничего подобного он не хотел, но так уж получалось. Сразу же после свадьбы ему предстояло начать учебу в Пердью, и он отправился туда, чтобы подыскать жилье. Но нашел только комнату в цокольном этаже. Бетти сказала: ладно, мне все равно, поживем и в цоколе. Он ответил: да, но есть проблема. В комнате будет жить еще один парень — это был единственный способ получить ее, — но ничего, он будет приезжать в Митчелл как можно чаще, по выходным. Так и началась их семейная жизнь: он жил в Пердью, а Бетти со своими родителями в Митчелле. После окончания колледжа не стало легче. Гас приступил к обучению на военно-воздушной базе Рэндольф-Филд в Техасе. Бетти была беременна, а он получал во время учебы всего сто долларов в месяц, — так почему бы ей не пожить в Сеймуре, в Индиане, со своей сестрой? А он будет навещать ее при каждой возможности. Единственная трудность заключалась в том, что он не мог приезжать слишком часто, ведь проезд от Техаса до Индианы стоил очень дорого. Когда Бетти родила Скотта, их первого ребенка, у Гаса началась очень важная стадия подготовки, и он не мог приезжать в Индиану. Он позвонил ей и спросил, как ему поступить. Она ответила, что не стоит прерывать учебу. И он не видел своего первенца еще шесть месяцев. Такое случалось в армейской жизни, потому что парня в любой момент могли отправить за границу. Но его, Гаса, послали всего лишь в Аризону, на военно-воздушную базу Уильяме, для продолжения подготовки. В это время… Да, было чертовски трудно постоянно мотаться с юго-запада Штатов в Индиану, когда боевая подготовка в самом разгаре. А затем его действительно послали за границу, в Корею, и Бетти снова осталась в Индиане. Корея! Он любил ее! Он так любил боевые задания, что, совершив сто вылетов, записался добровольцем еще на двадцать пять. Он хотел остаться там! Но эти ублюдки заставили его вернуться домой. Каким-то образом ему и Бетти удавалось справляться со всеми этими трудностями. Он часто ворчал на нее, она — на него, но у них не было серьезных ссор. По выходным Гас чаще всего летал по окрестностям, набирая летное время. Как же он отличался от других пилотов за этим столом, особенно от этого невероятного Гленна, который сидел рядом с ним и представлял собою изумительную картину Совершенного пилота, завернутого в кокон Домашнего очага, Бога и Флага!

Впрочем, трудно было понять, что же происходит на самом деле, ведь и Гленн никогда не стал бы проделывать эти фантастические номера, если бы каждый вопрос, который им задавали, не касался семьи, веры, движущей силы, патриотизма и так далее. И ни единого вопроса об их достижениях или опыте летчиков! Затем встал еще один репортер и попросил:

— Поднимите, пожалуйста, руку, если вы уверены, что вернетесь из полета.

Гас и другие за столом стали переглядываться, а затем начали поднимать руки. При этом каждый чувствовал себя полным идиотом. Если ты думаешь, что не вернешься, но стал, тем не менее, добровольцем, значит, ты дурак или сумасшедший. Они сидели с поднятыми руками, как школьники, переглядывались и смущенно улыбались. Наконец до них дошло. Этот вопрос о возвращении был завуалированной формой другого вопроса: не боитесь ли вы погибнуть? Именно это все время волновало публику. Вот что они действительно хотели узнать, все эти пучеглазые репортеры и их ворчащие, ползающие на корточках фотографы. Им было совершенно наплевать, кто перед ними — пилоты или нет. Да пусть хоть кавалеристы или акробаты. Главное в другом: эти семеро согласились забраться на верхушки ракет, которые всегда взрывались! Они храбрые юноши, готовые на самоубийство! Эти камикадзе собираются потягаться с русскими! И все вопросы о женах, детях, вере в Бога, побуждениях и Флаге… по сути были вопросами о вдовах и сиротах, о том, что говорит себе воин, отправляясь на задание, в котором ему предстоит умереть.