Няня для дракоши
Шрифт:
Поэтому за честь и достоинство Глафиры я больше не волновалась. Но просто оставить её сидеть на цепи до конца течки не могла. Собака была мускулистой, подтянутой, не жирненькой, чем часто грешат стаффы и питбули, пролёживающие диваны без долгих прогулок. Значит, с этой собакой гуляли, бегали, натаскивали на мышцы. Вот и я погуляю, а то и сама засиделась на месте.
Взяв с террасы крепкий поводок, выданный когда-то для Малыша, я отцепила Глашу от цепи и застегнула карабин поводка на ошейнике питбулихи. Карабины, крепкие, ещё советские, прислал приюту один старик, бывший скалолаз, а поводки плели из паракорда
До забора Глаша вела себя прилично. А вот когда я закрыла калитку, собака рванула так, что, не намотай я петлю поводка на запястье, провезла бы меня по дороге животом. Я рванула в ответ, чувствуя боль в руке, Глаша этого даже не заметила.
— Не зли меня, девочка! — бросила я собаке, подтягивая поводок. — Я и не таких слоников выгуливала!
Глаша подняла на меня взгляд, вывалив язык, и села. Плюхнулась на жопу, поджав хвост. А вот сейчас я не поняла. Не легла, отказываясь двигаться, не потянула, хрипя и задыхаясь. Не как нормальная питбулиха. Не как нормальная собака.
— Ладно, — я выдержала пристальный взгляд и прищурилась: — Чего ты хочешь, Глафира?
Собака улыбнулась, поднимаясь, и затрусила по улице. Даже так? Окей. Я пошла за ней, потихоньку попуская поводок. Глаша довела меня до конца улицы, нырнула в проход между домами и потянула дальше, за околицу посёлка. А там — поля. Бывшие колхозные, а теперь фермерские. Грязные. Чуть подсохшие.
— Глаша! — взмолилась я. — Давай по тропинке до леса, а?
Но собака упрямо трусила вперёд, по прямой. Даже не трусила уже, а пёрла. Трактор, блин, а не питбуль! И не откликается, даже внимания на меня ноль! Я уж и дёргала, и пыталась ногами тормозить… Всегда думала, что смогу управлять любой собакой — ведь опыт есть! Но Глафира вела себя настолько упрямо, что я сдалась. Пусть выпустит пар, а потом займёмся воспитанием этого танка.
За полчаса прогулки у меня совершенно задубели руки. Ещё бы — так вцепилась в поводок, пытаясь хоть как-то притормозить Глашу. В лесу вообще стало страшно. Ведь собака тащила меня туда, куда могла пролезть сама, а пролезу ли я — её не интересовало. Перебираясь через бурелом, протискиваясь сквозь кусты, я тихо материлась, пыхтела, вспоминала мать Глафиры и всех её любовников, но следовала за питбулихой. Кто кого переупрямит — это же мой девиз по жизни!
Но внезапно Глаша коротко взвизгнула и метнулась к груде валежника под деревом. А я закричала:
— Фу! Глаша! Фу! Не трогай это!
Какая-то тёмная масса валялась, почти укрытая ветками. Главное — не дать противной собаке вымазаться в дерьме или слопать падаль! Я ж не отмою потом эту заразу! И ветеринара вызывать денег нет! Однако Глафира ничего такого делать не собиралась. Она принялась лизать и подпихивать тёмную массу, которая оказалась… ящерицей! Огромной, холодной, но, похоже, ещё живой.
— Господи, это ещё что такое?! — воскликнула я, подходя поближе. И снова собака удивила меня: глянула таким взглядом, что всё в груди перевернулось. Словно умоляла спасти. Осторожно коснувшись пальцем холодной чешуи, глянула — откроет глаза или шевельнётся? Но тушка осталась неподвижной. Глаша метнулась вокруг меня, начала с остервенением вылизывать страшную
Я только охнула. Мне стало жарко. Сорвав с плеч куртку, аккуратно накрыла ящерицу, подхватила её на руки и скомандовала Глаше:
— Давай-ка теперь веди нас домой!
Ещё бы — самой мне ни за что не найти дорогу. Однако умная собака поняла сразу. Подняв нос, понюхала воздух, повернулась туда-сюда и попёрла снова через лес. Надеюсь, что у неё встроенный навигатор, потому что без куртки холод начал кусаться, а ящерица — оттягивать руки. Приду домой, откачаю это существо и посмотрю, что за вид такой непонятный…
Обратная дорога заняла у нас даже меньше времени, потому что Глафира врубила шестую скорость, а я неслась, едва успевая перебирать ногами, и думала, что руки точно отвалятся. Только бы не уронить эту тяжесть… А завтра я точно буду стонать от таких прогулок.
Ворвавшись на участок, я бросила поводок Глаши и ногой захлопнула калитку. Понадеюсь на ум питбулихи, если он у неё есть. А пока надо очень быстро согреть ящерицу. Положу в корзинку возле печки… Мисс Гранжер подвинется. Ну, или сверху ляжет. Так даже лучше.
Цезарь прыгнул лапками мне на ноги, встречая, попытался дотянуться до свёртка в руках, но ничего не вышло. Тогда чихуашка залаял — пронзительно и требовательно. Тут же отозвался Пашка с клетки волнистиков:
— Цезарь, фу! Хорош визжать, дурик!
— Ну вас, — бросила я обоим и открыла дверь в комнату. Бася лениво подняла голову и вопросительно мяукнула. Корзинка у печки пустовала, видно, Мисс Гранжер решила прогуляться. Ну и слава богу. Я сгрузила обмякшее тело ящерицы в корзинку и, вытащив из-под него куртку, накрыла одеялом, которое сушилось на печке. Укутала хорошенько, подоткнула, потом распрямилась и обвела взглядом комнату. Что бы ещё накинуть на этого найдёныша? Нашла в шкафу свою тёплую кофту, которая грела меня ещё в детдоме, и положила на одеяло. Подкинув пару полешек в печь, услышала визг собак на улице.
Ох, хоть бы Глафира Малыша не покусала! Она способна!
Распахнув входную дверь, увидела москвича, который жался к стенке дома. А Глаша метнулась между моих ног, прежде чем я смогла схватить её за поводок.
— Куда?! — завопила, перепугав попугайчиков и щеглов, бросилась за питбулихой в комнату, едва не наступив на Цезаря. Тот шуганулся под печь, Пашка заорал:
— Аларм! Аларм! Свистать всех наверх! Перья повыдергаю!
Кошки! В комнате же кошки! Я же не знаю, как питбулиха относится к кошкам… Влетев в комнату, обнаружила Басю на шкафу, Каську на шторке у карниза, а Глашу… в корзинке с ящером. Питбулиха лежала, обнимая лапами укутанного в тёплое найдёныша, и с остервенением вылизывала тупорылую мордочку.
— Ну, Глафира… — протянула я. — Ты меня удивила!
Собака подняла на меня взгляд, на миг прервавшись, словно сказала, что я зря сомневалась, и с удвоенной силой принялась лизать ящерицу. Скребя коготками по крашеным доскам, пришкандыбал Пашка, осторожно заглянул в корзинку и удивился:
— Дурик?
— Сам ты дурик, — я протянула руку к попугаю. — Иди сюда, оставь их в покое.
— В покое, в покое, — проворчал Пашка, отскакивая от меня и косясь на Глашу. — Дай яблочка! Дай, Ма-а-ашенька!